экзистенциалистскую. В качестве итога к этой главе мы попытаемся
сформулировать основные положения поэтической философии Бродского в таком
виде как она нам представляется, еще раз напомнив читателю о неизбежной
искусственности такого анализа и его свободными манипуляциями с поэтическим
текстом.
6. Попытка синтеза
Говоря о метафизической тематике стихотворений Бродского, я пытался
рассмотреть ее на фоне философской лирики тех поэтов, которые кажутся мне
наиболее близкими ему по духу своего творчества. Философские темы так или
иначе мелькали и у других, однако вряд ли они могли привлечь внимание
Бродского.
Русские любомудры-шеллингианцы, провозгласившие необходимость слияния
поэзии с философией, в своих поэтических опытах ушли от "любо", а к "мудрию"
так и не пришли, да к тому же, за исключением разве нескольких вещей рано
умершего Веневитинова, их стихи были по большей части беспомощны в
поэтическом отношении.
Несомненный интерес Бродского как к русским классицистам, так и к
Баратынскому, Тютчеву и отчасти Фету полностью не объясняет его интереса к
метафизической поэзии и не свидетельствует о близости мировоззрения и
сходности тем. При сопоставлении Бродского с его литературными
предшественниками скорее обнаруживается глубокая разница его мировоззрения,
чем какая-либо отдаленная приемственность.
Вообще попытка рассматривать метафизические темы Бродского в контексте
русской поэзии есть во многом дань литературоведческой традиции, как бы
негласно условившейся считать лишь поэтические влияния влияниями, упуская из
виду, что поэт получает "сырой материал" для своего творчества отовсюду, и
помимо поэзии русской и зарубежной (говоря только о письменных источниках)
есть художественная проза, научная проза и, наконец, философия всех народов
на всех языках. При наличии в двадцатом веке миллионов книг, энциклопедий и
словарей, которые могли бы привлечь внимание поэта (не говоря уже о
журналах, газетах, кино, теле- и радиопередачах, встречах, диспутах и
симпозиумах), поиски источников тех или иных знаний или впечатлений
превращают литературоведа в детектива, основным методом которого является
гадание на кофейной гуще. Поэтому, оставив вопрос о генезисе философских
взглядов поэта, рассмотрим то, что дает нам материал его поэзии собственно,
отложив до поры до времени как рассуждения о влияниях, так и привлечение в
поддержку высказываний Бродского о литературе вне поэтического контекста --
статьях, выступлениях, беседах, интервью и т.п.
В основе поэтического мировоззрения Бродского лежит отношение живой
субстанции, и в частности человека, к мирозданию. На этом уровне Бродский
оперирует основными понятиями своей философии, которые выстраиваются в
несколько стройных тесно связанных между собой оппозиций: время ::
пространство, человек :: время, человек :: пространство, жизнь :: небытие,
человек :: Бог, неверие :: вера, время :: творчество. На уровне
индивидуальной экзистенции оппозиции: человек :: вещь, любовь ::
одиночество, страх смерти :: борьба со временем.
Время -- верховный правитель мироздания, оно же и великий разрушитель.
Время поглощает все, разрушает все, все обезличивает. Во взглядах на время
как неумолимую разрушительную стихию, с которой бесполезно бороться, ибо
время всепобеждающе, Бродский наиболее близок к взглядам древних греков, с
одной стороны, и экзистенциалистов, с другой. Это высшее место времени (у
Бродского это слово часто пишется с заглавной буквы) в иерархии мироздания
неоднократно подчеркивается поэтом. Время -- абсолютный хозяин всего, все
остальное, что не время, -- вещи, принадлежащие хозяину, иными словами,
вещное (вре'менное) четко противопоставляется временно'му. Поэт отличается
от других людей тем, что он ясно осознает это различие, его глаз "всегда
готов отличить владельца /от товаров, брошенных вперемежку /(т.е. время --
от жизни)". Время в поэзии Бродского всегда выступает как стихия враждебная,
ибо его основная деятельность направлена на разрушение. Отсюда время -- враг
как человека, так и всего, что дорого человеку и что им создано. Результат
действия времени -- осколки, развалины, руины -- слова, часто встречающиеся
в близких смысловых контекстах распада, будь то речь о вещах, зданиях,
бабочке или человеческом организме: "развалины есть праздник кислорода и
времени". Время -- генеральный разрушитель, который "варварским взглядом
обводит форум". Человеку время приносит старость и смерть. Это соединение
двух тем -- времени и смерти -- очень характерно для поэзии Бродского. Время
-- палач, активная сила, приводящая к смерти: "Жужжащее, как насекомое,
/время нашло, наконец, искомое /лакомство в твердом моем затылке". Конечный
результат всей живой и неживой материи -- пыль, которую Бродский называет
"плотью времени".
Второй по важности категорией в иерархии мироздания у Бродского
является пространство, которое включает как географические территории, так и
весь вещный мир вообще. Вечность (прочность) времени противопоставляется
вещности (порочности) пространства, в понятие которого включается и человек:
Состоя из любви, грязных слов, страха смерти, праха,
осязая хрупкость кости, уязвимость паха,
тело служит ввиду океана цедящей семя
крайней плотью пространства: слезой скулу серебря,
человек есть конец самого себя
и вдается во Время.
("Колыбельная Трескового Мыса")49
Человек является "крайней плотью пространства" лишь географически, по
форме. По внутреннему же содержанию он, как и вся живая материя, относится
Бродским к категории времени:
Время больше пространства. Пространство -- вещь.
Время же, в сущности, мысль о вещи.
Жизнь -- форма времени. Карп и лещ --
сгустки его. И товар похлеще --
сгустки. Включая волну и твердь
суши. Включая смерть.
("Колыбельная Трескового Мыса")50
Однако, если живой человек ("товар похлеще") является сгустком времени,
то смерть (тоже вид времени) превращает его в вещь -- голое пространство.
Иными словами, смерть для человека -- это распад дихотомии "время --
пространство" в нем.
Пространство всегда играет подчиненную роль по отношению ко времени,
призванному его разрушать. Деятельность времени по разрушению пространства
-- основной закон мироздания, выводимый из поэтической философии Бродского.
Человек стоит лишь на третьем месте в иерархии мироздания, которое вряд
ли существует для него ("цель не мы"). Вопрос о цели не решен у Бродского
окончательно, ибо упирается в познание намерений Творца, непостижимых для
человека. В поэтической философии поэта превалируют скептицизм и пессимизм,
не позволяющие ему верить в какой-либо "благоприятный исход для человека",
т.е. возможное сохранение дихотомии "время -- пространство" (в христианском
понимании "душа") после смерти. Отсюда и постоянная тема страха смерти в его
творчестве, страха превращения человека в пустоту, в ничто. Отсюда же
философская категория Ничто (Пустота) с большой буквы, заменяющая иллюзорные
понятия Ада и Рая.
Тем не менее ни скептицизм, ни пессимизм не исключают для поэта
существования Создателя. Более того, вера в Бога, хоть она и является
"почтой в один конец", признается поэтом за один из критериев моральности
индивидуума: "неверье -- слепота, а чаще свинство". Другое дело, что вера
(как и существование Творца) совсем не обязана автоматически обеспечивать
человеку бессмертие. Вера -- скорее надежда, нежели договор.
В плане личной экзистенции позиция Бродского во многом близка моральным
нормам Христианства. К сожалению, эти нормы (или другие, сходные с ними)
мало характерны для людей вообще, независимо от их национальности и
культуры. Поэт согласен с оценкой Пушкина о том, что "на всех стихиях
человек -- тиран, предатель или узник". В этом смысле следует трактовать и
некоторую мизантропию поэта, возникшую в результате разочарования в человеке
как существе моральном. Не в одном стихотворении Бродский "отводит взор от
/человека и поднимает ворот". Такое отношение обусловливается также и
непониманием самими людьми всей трагичности их существования, попытками
приспособиться к мирозданию:
Внешность их не по мне.
Лицами их привит
к жизни какой-то не-
покидаемый вид.
Что-то в их лицах есть,
что противно уму.
Что выражает лесть
неизвестно кому.
("Натюрморт ")51
Поэт угадывает, что в конечном счете не духовное является двигателем
жизни, а физическое (выживание). Компромиссом того и другого является
приспособление -- основной закон человеческой жизаи, вмещающей в себя и веру
в Бога как средство обмануть повсюду подстораживающую смерть:
Здесь, на земле,
от нежности до умоисступленья
все формы жизни есть приспособленье.
И в том числе
взгляд в потолок
и жажда слиться с Богом, как с пейзажем,
в котором нас разыскивает, скажем,
один стрелок.
("Разговор с небожителем")52
В плане личной экзистенции самыми сильными чувствами человека, помимо
страха смерти, являются любовь и одиночество. Чувства эти образуют
оппозицию, они в поэзии Бродского связаны определенными
причинно-следственными отношениями: любовь -- это разлука с одиночеством,
одиночество -- разлука с любовью. Любовь -- понятие широкое, включающее в
себя и любовь к женщине, и любовь к родине, и к друзьям, и к молодости, и к
утраченным иллюзиям. Общая схема человеческой экзистенции в такой трактовке
представляется неизменной трехчленной формулой последовательности: любовь --
разлука -- одиночество. Разлука, ведущая к одиночеству, становится
неизбежностью для любых проявлений человеческой жизни: "тех нет объятий,
чтоб не разошлись /как стрелки в полночь." Даже заветная мечта человечества
о бессмертии при ее осуществлении не избежала бы фатальности этой формулы:
"Но даже мысль о -- как его! -- бессмертьи /есть мысль об одиночестве, мой
друг." Онтологический и антропологический уровни можно объединить, по мнению
поэта, только одним средством -- творчеством. Творчество -- единственный
способ борьбы со временем, который имеет шанс одержать победу в этой борьбе.
Причем из всех видов творчества наиболее живучим оказывается слово, которое
было в начале и которое будет всегда. Все остальные плоды человеческого
труда превращаются рано или поздно в руины. Слово же является и связующим
звеном между прошлым и будущим: "О своем -- и о любом -- грядущем /я узнавал
у буквы, у черной краски." Тема "части речи", остающейся от человека и не
умирающей, придает оптимизм конечным выводам Бродского о жизни. Стихи
переживают поэтов, поэты живут в стихах и через них в потомках: "Я войду в
одне. Вы -- в тыщу." Стихи помогают поэту отыскать в стене времени туннель,
ведущий в будущее. Отсюда и оптимистический призыв поэта: "Бей в барабан,
пока держишь палочки!", доверие к ножницам судьбы, благодарность Небесам за
талант:
Благодарю...
Верней, ума последняя крупица
благодарит, что не дал прилепиться
к тем кущам, корпусам и словарю,
что ты не в масть
моим задаткам, комплексам и форам
зашел -- и не придал их жалким формам
меня во власть.
("Разговор с небожителем")53
Заканчивая обзор общих понятий поэтической философии Бродского,
