ет... Он меня в команду берет...
Отец оживился:
- Кошкарев судно строит? Вот уж не подумал бы! Я считал, что он
весь в кинофотозаботах. Ай да Тамерлан!
- Почему Тамерлан?
- Так его иногда именуют. Помнишь , был хромой завоеватель -
"Гроза Вселенной"?
- Помню. А Гена-то почему гроза?
- Он редактор "Комсомольского прожектора". Мамочки мои, не при-
веди господь попасть под объектив с чем-нибудь таким... отрицатель-
ным. Недавно выпуск сделал про захламленность в цехах. Потом партком
заседал...
- Ему попало? - встревожился Кирилл.
- Если бы ему...- с хмурой усмешкой сказал отец.
- Ну... значит, он справедливый выпуск сделал? - как можно де-
ликатнее спросил Кирилл.
Отец вздохнул:
- Может, и справедливый... со своей точки зрения. Только ведь
захламленность не от хорошей жизни была, есть масса причин... А
впрочем, дело уже прошлое. Как говорится, все к лучшему.
- Ты на него злишься? - прямо спросил Кирилл.
Отец засмеялся:
- Мало ли на кого разозлишься в горячке... Ты что, уже влюбился
а него?
Кирилл ответил уклончиво:
- Я в "Капитана Гранта" влюбился. Так парусник называется.
Отец серьезно сказал:
- Ты не сомневайся, Кошкарев - парень честный. Только вспыльчи-
вый чересчур, сердитый.
...Кириллу Дед вовсе не казался вспыльчивым и сердитым. Даже
если ребята вместо дела устраивали возню. Дед не ругался и не покри-
кивал, а только укоризненно смотрел и брался за работу сам. Словно
говорил: "Ну, вы как хотите, а я считаю, что мы собрались не дурака
валять". Иногда это помогало.
После работы, когда все расходились, Кирилл, бывало, оставался
с Дедом. Они гасили печку, чтобы не случилось ночью пожара, подбира-
ли с пола забытые инструменты. Потом садились на скамью перед не-
достроенным корпусом парусника и молчали. Кирилл мысленно дорисовы-
вал корабль: узорную кормовую надстройку, белую рубку с точеными пе-
рильцами, поднявшиеся мачты, ванты, паруса... Гафельный кеч "Капитан
Грант" обещал быть красивым, как хорошая песня. Может быть, это не-
точное сравнение, но другого Кирилл не мог придумать. И когда Кирилл
представлял, как вырастает корабль, он словно сочинял эту песню.
У Деда, видимо, были похожие мысли. Однажды он сказал:
- Еще зима, снег кругом, а ведь все равно будет лето. И поплы-
вем... Вот закрою глаза и сразу вижу, как паруса отражаются в синей
воде. Кирилл придвинулся к Деду и кивнул.
- А ты немногословен, мой юный друг, - сказал Дед. - В первый
день ты мне показался как-то... ну... Кирилл улыбнулся:
- Нахальнее, да?
Дед виновато развел руками. Кирилл сказал:
- Сам не знаю, что на меня тогда нашло... Вообще-то я довольно
тихий и примерный, - добавил он с еле заметной насмешкой.
- Это в школе так говорят?
- Везде... Я до третьего класса вообще мало говорил, я заикал-
ся.
- Сейчас незаметно...
- Прошло... Я петь полюбил, тогда это и кончилось. Меня учи-
тельница Зоя Алексеевна к пению приучила.
- И сейчас поешь?
- В школьном хоре. Только мне там не нравится. Туда многих без
всякого согласия посылают, это плохо. Зачем, если не хочется петь?
- Но тебе-то хочется?
Кирилл мотнул головой.
- Нет, мне там тоже не нравится. Руководитель новый появился,
крикливый какой-то... И песенки все детские... Я бы ушел...
- А почему не уйдешь? Спорить не хочешь?
Дед спросил это без насмешки - серьезно и по-хорошему.
Кирилл почуастюовал, как защипало в глазах, и хмуро признался:
- У меня какое-то свойство дурацкое. Сам не знаю, почему... Вот
увижу что-нибудь несправедливое, начну спорить - и вдруг слезы. Дед
понимающе кивнул:
- Это бывает иногда...
- У меня не иногда, а каждый раз... Сейчас даже больше, чем
раньше,- сердито сказал Кирилл и переглотнул.- Ты никому не гово-
ри... Может, я больной?
Дад засмеялся и положил свою ладонь Кириллу на затылок.
- Что ты, Кир... Твоей беде помочь совсем легко.
Кирилл удивленно поднял повлажневшие глаза.
Дед глянул в эти глаза и доверительно произнес:
- Как в горле заскребет, вспомни зеленого павиана Джимми.
- Какого павиана?- очень удивился Кирилл.
- Я же говорю: зеленого. Сразу же представь себе зеленого пави-
ана Джимми, и все пройдет... Это меня в детстве дядюшка научил. Здо-
рово помогает, честное слово.
Кирилл помигал и смущенно улыбнулся:
- Я... ладно, попробую. - И подумал, как жаль, что не знал про
Джимми осенью.
Про тот случай до сих пор стыдно вспоминать. Ева Петровна оста-
вила весь класс после уроков за то, что будто бы безобразно вели се-
бя в столовой и разбили два стакана. Свинство какое! Ведь ей сто раз
объясняли, что никто ме дурачился и не бил! Кирилл кипел, кипел
внутри, потом встал и приготовился сказать, что все это несправедли-
во и она не имеет права... А вместо слов получились всхлипы, и он
разревелся, как дошкольница, у которой отобрали новый мячик.
Евина-красавица сказала:
- Векшин, ступай домой. Ты-то ни в чем не виноват, я знаю.
Кирилл схватил портфель и выскочил в коридор. Получилось, что
ни за кого он не заступился, а только себе заработал прощение. Выре-
вел! Это в двенадцать-то лет...
Нет, зеленый павиан-это, кажется, неплохо (глаза, между прочим,
высохли). В этом чтото есть. Но тут же Кирилл встревожился:
- А Митька? Он разве не знает про павиана?
Дед снисходительно сказал:
- Митька если ревет, то от страха или от вредности. Здесь уж
Джимми бессилен.
Глава четвертая
Митька был вертлявой личностью восьми с половиной лет: кругло-
лицый, но щуплый, с черными быстрыми глазами и очень красными мокры-
ми губами - он их постоянно облизывал. Звали его чаще не просто
Митька, а Митька-Маус. Вроде Микки-Мауса, знаменитого мышонка из
мультфильмов. Но такое прозвище ему дали не за доблести, а за то,
что он все время ходил с каким-нибудь хвостом. За ним таскался то
обрывок веревки, то высовывалась из кармана длинная сетка-авоська,
то шуршала по полу оторванная лямка штанов, то цеплял всех за ноги
самодельный кнут, которым Митька-Маус любил что-нибудь сшибать: вес-
ной сосульки с карнизов, летом головки одуванчиков...
Митька-Маус чудовищно боялся привидений. Чтобы оправдать свои
страхи, он всех уверял, что приведения на самом деле есть, и расска-
зывал, как с ними встречался. Эти жуткие истории потихоньку записы-
вал Алик Ветлугин: он сочинял фантастические романы, и ему нужен был
материал.
По вечерам Митька-Маус ни за что не соглашался оставаться один
в комнате или мастерской, поднимал рев. Это доставляло Деду массу
хлопот.
Была у Мотьки еще одна черта, очень неудобная для Деда. Везде-
сущий Маус каждый день собирал на себя краски, сажу, ржавчину, пыль,
мел и клей. Постоянной заботой Деда было отмывать Митьку по вечерам.
Чертыхаясь, Дед грел в баке для белья воду - зимой на плите,
летом на костре посреди двора. Потом заталкивал двоюродного внука в
старинное корыто, похожее на железный саркофаг, и драил несчастного
Мауса суровой капроновой мочалкой. По комнате разлетались мыльные
хлопья, радужные пузыри и Митькины вопли. Вопил Митька наполовину
шутя, а наполовину всерьез, потому что жесткой мочалки и едучего мы-
ла боялся лишь немного меньше, чем привидений.
- Не дрыгайся, подкидыш!- рычал Дед.
На "подкидыша" Митька не обижался. Он даже сам себя так иногда
именовал.
Митькины родители - Генина племянница Надежда и ее муж Виктор
обитали я другой половине дома. Этот ветхий, но просторный дом ос-
тался от Гениной бабушки. Многочисленные родственники от такого нас-
ледства отказались, у них были квартиры, а у Геннадия и его племян-
ницы своего жилья не было, и они позапрошлым летом вступили во вла-
дение старинной постройкой, в которой безусловно водились привидения
и домовые.
Первый год жизнь в доме протекала безоблачно для всех, в том
числе и для Митьки. Он лазил на захламленный чердак (днем, конечно),
зимой строил во дворе крепости, летом играл с приятелями в прятки -
было где. И не подозревал, какие тучи собираются над его курчавой
головой.
А Митькины папа и мама тем временем окончили геологический фа-
культет и в сентябре должны были отправиться в экспедицию.
Родители Надежды и Виктора жили далеко, мама Геннадия часто бо-
лела и возиться с двоюродным правнуком не могла. Обалдевшего от нео-
жиданной беды Митьку устроили в интернат.
Митька прожил в интернате четыре дня и все это время безутешно
горевал о доме. На пятый день он сбежал.
Отец, мать и примчавшаяся следом воспитательница три часд уго-
варивали Митьку покориться судьбе. Митька сперва говорил "не...".
Потом просто молчал, намертво вцепившись в рычаг на чугунной дверце
у печки голландки. Тащить Митьку в интернат вместе с печкой воспита-
тельница отказалась и ушла, грохнув дверью. Митькина мама затравлен-
но вздрогнула и убежала следом. Доведенный до полного отчаяния отец
отстегнул от походного планшета ремешок и сложил вдвое.
- Ну и пусть,- шепотом сказал Митька.- Все равно не поеду.
Он не вырывался и не пытался защититься, но от крика удержаться
не смог. Крик услышал со двора Геннадий. Он ворвался в комнату, взял
в охапку папашу-геолога и швырнул в угол на стул. Затем сказал, что
если еще раз узнает про такое дело, то заставит бездарного родителя
сожрать этот ремешок вместе с защелками и кольцами.
Митькин отец посмотрел на Геннадия, на зареванного, встрепанно-
го Митьку и едва не заревел сам. Он сообщил, что готов съесть дюжину
ремней, и не таких, а флотских, вместе с пряжками, если ему окажут,
что теперь делать. Менять профессию? Вернуть в институт дипломы? По-
веситься? Сорвать экспедицию? Посадить Митьку в рюкзак и взять с со-
бой? Или, может быть, благородный заступник сам готов полтора месяца
нянчиться с ненаглядным двоюродным внуком?
Геннадий вышел из себя и сказал, что, черт с ними, готов. Пото-
му что от таких родителей Митыке проку, что от вороны пенья.
Через день Надежда и Виктор уехали, а Дед сразу ощутил всю ра-
дость родительской должности: будить, кормить, отправлять в школу,
приводить с продленки, проверять уроки и объясняться с учительницей
по поводу грязных тетрадей, мятой формы и "вызывающего поведения" .
А через неделю Митька заболел жестокой ангиной, и Дед не спал
несколько ночей. Говорил потом, что боялся: вдруг уснет, а с Митькой
случится что-нибудь страшное.
Ничего особенного не случилось. Несколько дней Митька не вста-
вал, потом дело пошло на поправку.
По вечерам, чтобы Митька не скучал. Дед рассказывал ему сказку
про Кота в сапогах. На новый лад. Кот фехтовал, как мушкетер, скакал
на лошади и стрелял, как ковбой, воевал с хищными пришельцами из
мосмоса и совершенно не боялся привидений, потому что их нет и быть
не может.
Многосерийную сказку Митька слушал с величайшим наслаждением,
но привидений все равно боялся. И если Дед Геннадий допоздна печатал
снимки или проявлял кинопленки, Митька устраивался спать в комна-
те-лаборатории на узком диванчике, изготовленном в середине девят-
надцатого века.
Дед прощал Митьке его слабости. Если человека любишь, ему мно-
гое прощаешь. К тому же, у Митьки были и хорошие качества. Он умел
работать. Когда надо было законопатить и зашпаклевать щели в самых
недоступных уголках шлюпки, посылали вертлявого Мауса. И если он
разбивал макушку, ползая под палубой, то не пищал и не боялся йода.
Кроме того, именно Митька набрал для "Капитана Гранта" работни-
ков и матросов.
Когда Геннадий Кошкарев отыскал на берегу Андреевского озера
старую шлюпку и решил, что пришла пора осуществить давнюю мечту:
построить маленький, но настоящий корабль, ему обещали помощь два
