праевангелие, пропавшее впоследствии. Вскоре, однако, от этой идеи отказались.
В настоящее время, пожалуй, нет сомнения, что этим источником являлись
приписываемые Иисусу изречения на темы морали и религии. Это так называемые
_логии_, о которых была уже речь в начале нашей книги. Различного рода
бродячие проповедники и учители из лучших побуждений, стремясь возвеличить
Иисуса, бесцеремонно приписывали ему краткие изречения, отражающие, скорее,
их собственные религиозные и нравственные взгляды. Иногда они придавали им
форму притчи или какой-нибудь истории, якобы случившейся с Иисусом в его
земной жизни. Количество этих сентенций свидетельствует о том, как популярны
они были в ту эпоху, когда создавались евангелия. Они представляли собою
весьма существенный компонент устной традиции, и было бы просто странно,
если бы Матфей и Лука их не использовали, создавая свой рассказ об Иисусе.
Вскоре, однако, исследователи заметили, что Матфей и Лука черпали сведения не
только из Евангелия от Марка и из источника _Q_ - _логий_, но у каждого из них
были, кроме того, свои сведения об Иисусе. В конце концов, в результате
дальнейшего изучения текста, была принята на вооружение так называемая
_гипотеза многих источников_, именуемая также _теорией фрагментов_. _Теория
фрагментов_ нашла множество сторонников среди протестантских библеистов во
главе с известным теологом, профессором Марбургского университета Рудольфом
Бультманом. Бультман продолжил и развил впервые примененный Мартином
Дибелиусом, автором книги _История форм евангелия_ (_Die Formgeschichte des
Ewangeliums_, 1919 г.), новый метод исследования Библии, так называемую
_Formgeschichte_, что значит история или критика форм. Своими публикациями, и
прежде всего своим основным сочинением _История синоптической традиции_
(_Die Geschichte der sinoptischen Tradition_, 1921 г.), Бультман открыл перед
библеистикой новый путь, а достигнутые им на этом пути результаты оказались
столь сенсационными и убедительными, что заставили пойти на уступки даже
самых рьяных сторонников консервативной библеистики. Здесь не место
подробно рассматривать метод Бультмана и все богатство достигнутых им
результатов. Мы попытаемся лишь вкратце охарактеризовать то, что является, на
наш взгляд, квинтэссенцией метода _Formgeschichte_. По мнению Бультмана и его
школы, евангелия представляют собою конечную фазу устной традиции,
складывавшейся анонимно в христианских общинах. Таким образом, это
компиляции, где неизвестные составители объединили в одно целое
распространенные тогда изречения, пророчества и притчи, автором которых
якобы был Иисус, а также истории о его жизни и о совершенных им чудесах.
Критика форм ставила перед собой задачу разделить эти искусственно
объединенные литературные материалы, классифицировать их и выяснить
обстоятельства, при которых они возникли. Бультман выделил из евангельского
текста ряд литературных форм. В частности, так называемые _парадигмы_, то есть
поучительные сказания, имеющие своей основой какое-нибудь изречение Иисуса;
_новеллы_, то есть рассказы о совершенных Иисусом чудесах, и известные нам
уже _логии_. Определение отдельных компонентов в зависимости от их жанра и
стиля носило у Бультмана не только филологический характер, а было прежде
всего средством к достижению значительно более важной цели. Он пытался,
группируя текстовые единицы по их внутренним критериям, воссоздать историю
возникновения евангелий до того, как они были записаны. Иначе говоря, это была
попытка пробраться путем анализа письменных документов к самим истокам
устной традиции, которая, по убеждению Бультмана, содержала ядро _керигмы_,
то есть учения, проповедуемого первыми христианскими общинами.
Бультман считал, что нельзя воссоздать подлинную картину устной
традиции, если рассматривать её в отрыве от исторической обстановки, от
социальных условий, в которых она сформировалась.
Вопрос этот, однако, чрезвычайно сложен. Евангелия, как подчеркивает
Бультман, нельзя назвать литературой в строгом смысле слова. Это не
произведения, которым индивидуальные авторы сознательно придали
определенную композиционную форму. Они принадлежат к могучему потоку
народного творчества, которое подчиняется своим собственным, внутренним
законам развития. Это творчество всегда неразрывно связано с народной жизнью
и постоянно меняется вместе с ней.
И значит, устная традиция, составляющая основу евангелий, отражала
быт древних христианских общин. Её развитие было обусловлено всевозможными
насущными нуждами этих общин, их пропагандой, учением и различными
бытовыми обстоятельствами. Так, например, для доктринального оправдания
каких-нибудь обычаев или религиозных обрядов и церемоний (позаимствованных
в результате синкретического процесса из чужих, эллинских и восточных культов)
ссылались на подлинные или придуманные по этому случаю изречения Иисуса и
случаи из его жизни. Таким образом вокруг него постепенно возникало все
больше легенд и мифов, придуманных задним числом для обоснования
определенных фактов.
В результате Бультман пришел к заключению, что евангелия
представляют собою мифологизированный рассказ о жизни и учении Иисуса и
задачей метода критики форм является устранить мифологические наслоения и
обнаружить имеющуюся в тексте, очищенную от примесей _благую весть_ первых
христиан. Он назвал эту операцию _демифологизацией христианства_, и этот
термин прочно вошел в обиход библеистов. Все евангельские сказания о таких
сверхъестественных событиях, как воскрешение умерших, благовещение,
непорочное зачатие, воскресение и вознесение, Бультман назвал _мифологическим
языком_, с помощью которого пытались выразить глубокую веру в эпохальную,
неповторимую, спасительную роль Иисуса в жизни человечества.
Поскольку евангелия состоят исключительно из мифов, поскольку мы
лишены возможности выяснить, какая действительность стоит за этими мифами,
то мы, разумеется, не знаем, каков был подлинный Иисус. В соответствии со
своей теорией о мифологическом характере евангелий Бультман пришел к
заключению, что Христос религии совершенно не похож на пророка Иисуса,
странствовавшего по палестинской земле.
Иисус и его время
Итак, многие библеисты доказали в своих работах, что невозможно
воссоздать земную биографию Иисуса. Возникла, однако, школа исследователей,
попытавшихся разгадать тайну его жизни и учения косвенным путем - тщательно
изучая исторические реалии, которые его окружали и являлись фоном его
деятельности. Речь идет о социальных условиях, политической обстановке,
нравах, экономике и религиозных культах - словом, обо всем, что, несомненно,
влияло как на самого Иисуса, так и потом на его приверженцев. В результате этих
новаторских изысканий уже достигнуты интересные результаты, позволяющие
нам лучше понять исторические и психологические процессы, которые привели к
возникновению и развитию нового религиозного движения в первом и втором
веках нашей эры.
Когда читаешь Новый завет, создается впечатление, что, кроме
евангельских событий, ничего на свете не происходило. В евангелиях царит
специфическая атмосфера деконкретизованных фактов. Благодаря такой манере
повествования образ Иисуса непроницаем и загадочен в своих недомолвках, а
вместе с тем полон евангельской тишины и кротости, почти идилличен. Между
тем эпоха, когда жили Иисус и его ученики, отнюдь не была идиллией. Для
палестинских евреев это было трагическое время, время гибели на крестах тысяч и
тысяч невинных жертв, невыносимого гнета римских захватчиков, произвола
своих царей и иноземных прокураторов, наглости и продажности священников,
индивидуального террора, всеобщей анархии и частых кровавых расправ с
угнетенными народными массами. Прежде всего, нельзя забывать, что Палестина
не была монолитной страной. Напротив, она отличалась большой географической,
политической, этнической, религиозной и социальной пестротой. После смерти
Ирода Великого его царство распалось, разделенное римлянами на четыре
провинции, так называемые тетрархии, управляемые прямыми наследниками
умершего царя. С 6 года нашей эры правителем Иудеи и Самарии стал
прокуратор, назначаемый римским императором. Вдоль основных торговых путей
располагались эллинские города с маленькими еврейскими гетто внутри.
Объединенные в федерацию, так называемую Декаполис (Десятиградье), они были
совершенно независимы от тетрархов, хотя и подчинялись императору. Своей
демократической городской структурой и оживленной торговлей они напоминали
ганзейские города средневековой Европы. В Палестине повсюду звучал греческий
язык, и не исключено, что Иисус тоже владел им. Даже Иудея, являвшаяся
оплотом иудаизма и арамейского языка, не смогла устоять перед влиянием
эллинской стихии.
Обстановка в Палестине была чрезвычайно напряженной. В эллинских
городах то и дело вспыхивали еврейские погромы, иудеи же, со своей стороны,
пользовались любой возможностью для кровавого возмездия. Не лучше вели себя
и самаритяне: паломников, шедших из Галилеи в Иерусалим и вынужденных
проходить через их территорию, они безжалостно грабили, а случалось, и убивали.
Мы уже рассказывали выше о том, что еврейская общественность была разбита на
антагонистические секты и политические группировки, отражавшие не только
религиозные разногласия, но прежде всего пропасть, которая существовала между
богатыми и бедными. Саддукеи - это были главным образом священники, во главе
с первосвященником, и богатеи - начальники. Опасаясь за свои посты, власть и
состояние, они вели по отношению к римлянам примиренческую политику. О
могуществе этой социальной группы можно судить по тому, что в Иерусалиме
было двадцать тысяч священников, не считая левитов - служителей храма.
Двадцать тысяч священников в городе, все население которого, по подсчетам
историков, составляло максимум 120-150 тысяч человек! Иисус, прибывший из
далекой Галилеи, славившейся своим мятежным духом, и осмелившийся вести
агитацию во дворе храма, не имел в этих условиях никаких шансов на то, чтобы
остаться в живых.
Другая крупная иудейская секта - фарисеи - выросла непосредственно из
массового народного движения. Беззаветно преданные своей религии, они
фанатически верили в скорое пришествие мессии, который освободит их от
римского ига. В мессианистском пылу они доводили себя до состояния
религиозного экстаза, постились и молились, предсказывая божий гнев и
страшный суд. Под руководством разного рода мессий, пророков и шарлатанов
они, как саранча, срывались с места, направляясь в пустыню или в освященные
традицией районы, вызывая во всей стране суматоху, волнения и беспорядки.
Римляне, разумеется, реагировали мгновенно, римские солдафоны убивали,
пытали, не делая различия между виноватыми и невиновными, вооруженными и
безоружными. Иосиф Флавий рассказывает, что однажды в Иерусалиме распяли
сразу две тысячи человек. Неудивительно, что возникли организации зелотов и
сикариев (кинжальщиков), объявивших войну не на жизнь, а на смерть римлянам
и тем, кто с ними сотрудничал.
В Талмуде сказано, что _Израиль попал в рабство потому, что в стране
возникли двадцать четыре разновидности сектантства_. Действительно,
политические и религиозные группировки боролись друг с другом с невероятным
ожесточением, и никто, в сущности, не был уверен в завтрашнем дне. Сикарии
убили, например, даже первосвященника Ионатана. Еврейские правители и
первосвященники пользовались деспотическими методами управления, в
массовых масштабах применяли принудительный труд и держали население в узде
с помощью многочисленной армии доносчиков. Иосиф Флавий пишет, что
доносчики свирепствовали по всей Палестине, шныряли в толпе в больших и
маленьких городах, а плодом их деятельности были частые высылки, аресты и
даже казни. Доносительство приняло характер подлинной эпидемии, и смутным
