Голову мою распирало, уши горели, и мне казалось, будто все
косточки насквозь пропитаны этим "солутаном".
Вошел я, держась за стенку. Вопросы врачей доходили до
меня с минутным опозданием. Отвечал невпопад и уже жалел, что
из-за тридцати двух рублей навлек на себя такие жуткие муки.
Один из докторов попросили меня присесть пару раз. Я
изобразил приседание. Люди в белых халатах вдруг единодушно
закивали головами и вынесли приговор: майор Коржаков страшно,
может быть, даже неизлечимо болен. Звонки "сверху" не смогли
изменить их заключение. И меня уволили по болезни, назначив
желанную пенсию в 232 рубля. Это была маленькая победа.
Скромное утирание носа Крючкову и Плеханову.
ПОЛЕТ ВО СНЕ И НАЯВУ
Ельцин смирился с опалой, я - с увольнением из органов.
Жизнь, как ни странно, продолжалась и даже стала намного
интереснее прежней. Все ждали: изберут бунтаря в депутаты или
все-таки удастся помешать выборам?
...Прошло недели две после первой поездки Бориса
Николаевича в Америку. К тому времени я работал в кооперативе
"Пластик-Центр".
Около полуночи у меня в квартире зазвонил телефон. Трубку
взяла жена, я принимал душ. Ирина боялась ночных звонков и
всегда сердилась, если кто-то так поздно беспокоил, - дети
спали. У нас вдобавок был телефонный аппарат с пронзительным
звонком. Мне его подарили коллеги на день рождения -
правительственный телефон с гербом на диске, надежный, но без
регулировки звукового сигнала.
Жена прибежала в ванну:
- Таня звонит, говорит, что Борис Николаевич пропал.
Уехал после встречи с общественностью в Раменках, и нет его
нигде до сих пор. Должен был появиться на даче в Успенском, но
не появился. Они туда уже много раз звонили...
Из ванны советую жене:
- Пусть Татьяна позвонит на милицейский пост около дачных
ворот в Успенском и спросит, проезжал ли отец через пост.
Если бы Ельцин проехал мимо милиционеров, они бы
наверняка запомнили. Но в душе я на это не рассчитывал.
Недоброе предчувствие, когда я из душа услышал поздний звонок,
теперь сменилось нешуточным беспокойством. Из ванной комнаты я
вышел с твердой решимостью срочно куда-то ехать искать
Ельцина. Но куда?
Таня тем временем переговорила с милицейским постом и
опять позвонила, сообщив убитым голосом:
- Папу сбросили с моста... У Николиной горы, прямо в
реку. Он сейчас на этом посту лежит в ужасном состоянии. Надо
что-то делать, а у нас ничего нет. Сейчас Леша поедет в гараж
за машиной.
Леша - это Татьянин муж. Мы же с Ириной от рассказа про
мост и Бориса Николаевича, пребывающего ночью в милицейской
будке, в ужасном состоянии, на мгновение оцепенели. Смотрели
друг на друга и думали: наконец-то Горбачев решил окончательно
покончить с опасным конкурентом. А может, заодно и с нами.
Стало жутко. Я сказал:
- Ириша, быстро собирай теплые вещи, положи в сумку мои
носки и свитер афганский.
Был конец сентября. В старой литровой бутылке из-под
вермута я хранил самогон. Когда Лигачев боролся против
пьянства, Ирина научилась гнать самогон отменного качества. Я
тоже принимал участие в запрещенном процессе - собирал
зверобой в лесу, выращивал тархун на даче, а потом мы
настаивали самодельное спиртное на этих целебных травах.
Вместо закуски я бросил несколько яблок в сумку и сломя
голову побежал к машине. Гнал на своей "Ниве" за 120
километров в час. Прежде и не подозревал, что моя машина
способна развивать такую приличную скорость. Мотор, как потом
выяснилось, я почти загнал. Но я бы пожертвовал сотней
моторов, лишь бы спасти шефа.
Машин на шоссе ночью почти не было, но в одном месте меня
остановил инспектор ГАИ. Я ему представился и говорю:
- Ельцина в реку бросили.
Он козырнул и с неподдельным сочувствием в голосе
ответил:
- Давай, гони!
К Борису Николаевичу тогда относились с любовью и
надеждой. Он был символом настоящей "перестройки", а не
болтовни, затеянной Горбачевым.
Примчался я к посту в Успенском и увидел жалкую картину.
Борис Николаевич лежал на лавке в милицейской будке
неподвижно, в одних мокрых белых трусах. Растерянные
милиционеры накрыли его бушлатом, а рядом с лавкой поставили
обогреватель. Но тело Ельцина было непривычно синим, будто его
специально чернилами облили. Заметив меня, Борис Николаевич
заплакал:
- Саша, посмотрите, что со мной сделали...
Я ему тут же налил стакан самогона. Приподнял голову и
фактически влил содержимое в рот. Борис Николаевич так сильно
замерз, что не почувствовал крепости напитка. Закусил яблоком
и опять неподвижно застыл на лавке. Я сбросил бушлат, снял
мокрые трусы и начал растирать тело шефа самогоном. Натер ноги
и натянул толстые, из овечьей шерсти, носки. Затем энергично,
до красноты растер грудь, спину и надел свитер.
Мокрый костюм Ельцина висел на гвозде. Я заметил на
одежде следы крови и остатки речной травы. Его пребывание в
воде сомнений не вызывало. Борис Николаевич изложил свою
версию происшествия.
Он шел на дачу пешком от перекрестка, где его высадила
служебная машина, мирно, в хорошем настроении - хотел зайти в
гости к приятелям Башиловым. Вдруг рядом резко затормозили
"Жигули" красного цвета. Из машины выскочили четверо
здоровяков. Они набросили мешок на голову Борису Николаевичу
и, словно овцу, запихнули его в салон. Он приготовился к
жестокой расправе - думал, что сейчас завезут в лес и убьют.
Но похитители поступили проще - сбросили человека с моста в
речку и уехали.
Мне в этом рассказе почти все показалось странным. Если
бы Ельцина действительно хотели убить, то для надежности
мероприятия перед броском обязательно стукнули бы по голове. И
откуда люди из машины знали, что Борис Николаевич пойдет на
дачу пешком? Его ведь всегда подвозили на машине до места.
Тогда я спросил:
- Мешок завязали?
- Да.
Оказывается, уже в воде Борис Николаевич попытался
развязать мешок, когда почувствовал, что тонет.
Эта информация озадачила меня еще больше - странные
здоровяки попались, мешка на голове завязать не могут.
Я спросил у сотрудников милиции:
- Вы видели хоть одну машину здесь?
- Очень давно проехала одна машина, но светлая. Мы точно
запомнили.
Минут через пять после первого стакана я влил в шефа
второй, а потом и третий. Щеки у Бориса Николаевича
раскраснелись, он повеселел. Сидит в носках, жует яблоки и
шутит.
Проверил я документы - они намокли, но оказались на месте
- лежали в нагрудном кармане. Милиционеры выглядели тоже
странно - они все время молчали и разглядывали нас с каким-то
затравленным удивлением. Словно Ельцин не с моста упал, а с
луны свалился.
Позднее подъехали Наина Иосифовна, Татьяна с Лешей на
"Волге". Выходят из машины и уже заранее рыдают. Вслед за ними
прибыла еще одна машина - милицейская: в компетентные органы
поступила информация, что пьяный Ельцин заблудился в лесу.
Наина Иосифовна бросилась к мужу:
- Боря, Боря, что с тобой?
У Бори слезы выступили, но он уже согрелся, пришел в
чувство. Полупьяного, слегка шатающегося мы довели его до
машины.
На следующие утро ближайшие соратники и единомышленники
собрались у Бориса Николаевича дома, на Тверской. Ельцин лежал
в кровати, вокруг него суетились врачи. Они опасались
воспаления легких, но все обошлось обычной простудой.
Вдруг один из друзей, Владимир Анатольевич Михайлов,
произнес:
- Теперь Борису Николаевичу необходима охрана.
Возникла долгая пауза, и все многозначительно посмотрели
на меня.
Я отреагировал:
- Ребята, все прекрасно понимаю, но вы меня тоже поймите.
Жена не работает. Две дочки. Я готов, конечно, все бросить и
идти его охранять, но мне нужно на что-то жить. Найдите мне
зарплату хотя бы рублей 300, плюс 232 рубля у меня пенсия.
Проживу.
Потом я много раз читал в газетах, в чужих мемуарах будто
работал у Ельцина в тот период бесплатно. На самом деле через
знакомых отыскали три кооператива, в которых я числился
формально, но зарплату получал - по сто рублей в каждом. В
одном кооперативе меня оформили инженером по безопасности, в
другом - прорабом, в третьем - даже не помню кем.
Ежемесячно, как заправский рэкетир, я объезжал эти фирмы,
оставляя хозяевам на память свой автограф в ведомости.
До полета Ельцина с моста я, работая в кооперативе,
возглавлял одну из охранных структур и получал около трех
тысяч рублей в месяц. В десять раз больше! Причем фирма
оплачивала сервисное обслуживание моей "Нивы". Но мне, честно
говоря, работа в кооперативе давно обрыдла. Даже стыдно
вспоминать, как я инструктировал своих подчиненных.
- Мужики, - обращался к ним. - Мы все работаем здесь без
юридической базы, мы бесправны. Как мы можем защитить хозяина?
С правовой точки зрения - только грудью. Стрельба, дубинки или
кулаки чреваты последствиями. Поэтому я вас прошу: если кто-то
где-то на нашего буржуя нападет или вдруг начнется выяснение
отношений со стрельбой, немедленно ложитесь на землю, на дно
машины. Жизнь каждого из вас мне дороже...
СРЕДИ МАРТОВСКИХ ЛЬДИН
В марте 1990 года Борис Николаевич уже был народным
депутатом СССР от Москвы и работал председателем Комитета
Верховного Совета СССР по строительству и архитектуре. Я же в
его аппарате совмещал кучу должностей: и охранника, и
советника, и помощника, и водителя, и "кормилицы".
В Кремле Ельцину постоянно демонстрировали
недоброжелательное отношение. Не все депутаты, конечно,
ополчились против Бориса Николаевича, но критиков хватало.
19 марта 1990 года в Верховном Совете опять произошел
какой-то неприятный разговор. Шеф мне говорит:
- Хорошо бы куда-нибудь съездить, прокатиться немного,
может, погулять...
В то время мы подыскивали ему место для дачи. Один
участок показали рядом с Николиной горой, неподалеку, от дачи
экс-чемпиона мира по шахматам Анатолия Карпова. Я предложил
поехать туда.
Прибыли, полюбовались на голый участок земли. От него до
Москвы-реки рукой было подать, метров триста максимум. Земля
еще не подсохла, пешком по грязи к берегу не подойти. Мы
подъехали на машине вплотную к воде. Ельцин в задумчивости
стал бродить вдоль берега. Я находился неподалеку и прекрасно
понимал, что ему сейчас хочется поплавать, стряхнуть нервное
напряжение, накопившееся за зиму.
Мы еще немножко погуляли, перекусили бутербродами и
уехали. Я уже знал, что завтра он непременно скажет:
- Поехали, Александр Васильевич опять туда, на речку.
На следующий день, на всякий случай, я взял с собой
фляжку той же самогонки, какой растирал его после полета с
моста. В магазинах за спиртным по-прежнему стояли жуткие
очереди, и я радовался, что лично для себя решил проблему
борьбы с пьянством. Самогон налил в фирменную фляжку, которую
мне подарил финский президент Мауно Койвисто в знак добрых
отношений. Полотенца тоже положил в сумку и еще прихватил
комплект теплой одежды. Все оставил в машине.
На водные процедуры я рассчитывал после обеда, но Борис
Николаевич часа полтора на работе посидел и вызывает меня:
- Александр Васильевич, поедем туда, где вчера были.
Мы поехали. Март был на исходе, солнце уже прогревало
машину. В воздухе пахло дымом и весной. Около десяти утра
подъехали к реке. Утренний ветерок приятно освежал, но и
