этого первого большого путешествия сохранились у нас на всю
оставшуюся жизнь.
Окончив школу, три пары из нашего класса поженились. Одни
разошлись через несколько лет после свадьбы, другие -
обмениваются ударами, но живут. А мы с Ириной живем дружно,
сохраняя добрые отношения, заложенные еще в школе.
После получения аттестата трудно было расставаться с
таким славным коллективом. Я надеялся, что закончу школу с
медалью, но из-за досадного недоразумения на экзамене по
физике - зачем-то стал замысловато решать простую задачу -
получил тройку. А на выпускной вечер не попал из-за волейбола
- в этот день встречались молодежные сборные Армении и
"Динамо". Я, естественно, играл за "Динамо".
В детстве был эпизод, когда я думал, что со спортом
покончено. В деревне Молоково я упал с дерева. Срубал сук для
лука и свалился почти с вершины. Падал головой вниз, при
приземлении нога вывернулась в обратную сторону. Ребята меня
окружили и уставились, как на покойника. А я совершенно
серьезно спрашиваю у них:
- Посмотрите, у меня нога не отлетела? Что-то я ее не
чувствую.
Положили меня на телегу и повезли к бабке-повитухе в
соседнюю деревню. Та меня измучила, но вправила правую
коленную чашечку. И посоветовала делать парные сенные ванны.
Ногу мне парили в корыте. Я просто умирал от боли, пока
залезал в корыто. Дня через три поднялась температура и
повезли меня в сельскую больницу. Хирург был под легким
хмельком, но это не помешало ему очень удачно наложить гипс на
мое, как оказалось, сломанное бедро. В гипс меня закатали по
самую шею. На всю жизнь запомнилось чувство неподвижности, я
лежал полтора месяца в "панцире". Но еще труднее было
преодолеть желание почесаться - под гипсом мое тело просто
зудело.
Врач опасался, что сломанная нога станет значительно
короче. Меня все пугали хромотой. Но когда сняли гипс, ноги
оказались одинаковыми. Я быстро освоил костыли и старался как
можно больше двигаться.
Мать навещала меня в больнице почти каждый день. Пешком
через лес туда и обратно километров десять получалось. Она
была на девятом месяце беременности и с таким животом все
равно ходила. А когда родила сестру без осложнений, врачи
объяснили это тем, что она много двигалась. Мама после роддома
пришла ко мне в больницу с сестренкой и показала ее в окно -
маленькую, сморщенную, страшненькую.
После истории с переломом деревенские ребята стали
обзывать меня хромым чертом, хромой черепахой. Я действительно
хромал - больная нога была тоньше здоровой раза в два, мышцы
из-за гипса атрофировались. Но я днями напролет играл в
футбол, и форма восстановилась.
В старших классах началась моя волейбольная карьера. К
нам на занятия пришли тренеры из заводского клуба "Рассвет".
Отобрали нескольких парней, в том числе и меня. И я стал
профессионально заниматься волейболом. И, надо признать,
успешно. Наша школьная команда неожиданно для всех заняла
третье место на городском первенстве. У меня в волейболе
особенно хорошо получался блок, и в решающей игре я
блокировал, или, как говорят волейболисты, "съел" игрока,
который на первенстве Советского Союза среди юношей был
признан лучшим нападающим.
В "Рассвете" я играл до конца десятого класса. На
первенстве Москвы меня пригласили в ЦСКА. Из заводской команды
второй лиги перейти в знаменитое ЦСКА было очень заманчиво. В
душе я расценивал этот переход как необходимую "измену" - до
сих пор переживаю, что вынужден был сменить клуб.
Руководство "Рассвета" из-за моего перехода устроило
шумный скандал, и через некоторое время меня
дисквалифицировали. Выступать стало негде - меня же все
московские судьи знали.
В соседнем классе учился парень Никита Староверов,
который играл за "Динамо". По технике игры он меня
превосходил. Парень предложил:
- Давай я с тренером переговорю, может, к нам в "Динамо"
придешь.
Я согласился. Тренер посмотрел меня и взял без
промедления. У меня был очень высокий прыжок, но по мячу я бил
согнутой рукой. Это считалось плохой техникой. На тренировках
он исправил мою ошибку, удар со стороны выглядел красиво, но
сила от этого несколько ослабла. Ну а дальше волейбол
присутствовал в моей жизни постоянно: до армии, в армии и
после.
Получив школьный аттестат, я решил поступать в МАТИ -
авиационно-технологический институт. Но получил плохую отметку
на первом же экзамене.
Вступительные экзамены в другой институт - МЭИ, на
вечерний факультет проводились чуть позже. И друзья уговорили
поступать в энергетический, на перспективную специальность,
связанную с лазерами. Мне же учиться в этом институте не
хотелось, но я сдал документы "за компанию". И, как назло,
выдержал все экзамены.
Одновременно я устроился на работу в родную школу
киномехаником. Все-таки тянуло меня к "альма-матер". Зарплату
платили мизерную, но работа не утомляла, оставляя силы на
учебу.
Только начались занятия в институте, команда "Динамо"
поехала на спортивные сборы в Ворошиловград. Я принес декану
письмо от клуба с просьбой отпустить меня на сборы и
соревнования. Он отпустил.
После поездки пришел через полтора месяца на занятия:
сижу в чужом коллективе, ничего не знаю, смысл лекций не
улавливаю. Стал брать конспекты у ребят, наверстывать
упущенное. Но не было желания учиться в этом институте, потому
я его и бросил.
Только как сказать об этом родителям? Сначала я не
решался и все "учебное" время проводил в метро. Садился
вечером после работы в поезд на кольцевой линии и читал: Дюма,
детективы, другие интересные книги. Поездки в метро
продолжались, наверное, месяца два, и родители ни о чем не до-
гадывались. Но с друзьями советовался: как же быть?
Тогда близкий приятель пообещал устроить меня на
электромашиностроительный завод "Памяти революции 1905 года".
Он сам там работал, получал 200 рублей, ходил в белом халате и
протирал спиртом какие-то детали. Нарисовал такую заводскую
идиллию, что я согласился.
В отделе кадров меня спросили, в какой цех я хочу.
Называю тот, где в белых халатах со спиртом работают.
- Нет, - отвечает кадровик, - там все места заняты.
Вакансии оказались в сварочно-заготовительном цехе.
Мастером там был Шнеерсон, заядлый любитель волейбола. Узнав,
что я тоже волейболист, просто в меня вцепился:
- Работу дадим, зарплата будет хорошей, только иди к нам.
Мне поручили сваривать электрические шкафы. Выдали
кувалду, огромные напильники и сварочный агрегат. Тонкой
технологии эта работа не предполагала.
На завод я уходил в половине восьмого утра и однажды,
стоя на пороге, объявил родителям:
- Я бросил институт, работаю на заводе.
Последовала немая сцена. Я как-то нелепо улыбнулся и
быстренько ушел. Вечером произошел более конкретный разговор.
Я твердо решил, что нужно идти в армию, а уж потом думать о
дальнейшем образовании. Родителям ничего не оставалось, как
разделить мою точку зрения.
На заводе дела шли успешно, и даже в многотиражной газете
о нас с напарником Сашей Вороновым написали, как наша бригада
здорово работает - на 150-170 процентов выполняет норму. Эту
многотиражку мать сохранила. Лежит в домашнем альбоме и
фабричная газета "Знамя "Трехгорки"". Там про меня тоже
трогательную заметку напечатали "Растет сын". Матери было
приятно читать, как я хорошо учился в школе, занимался
спортом, а теперь и на заводе - передовик.
Она никогда никого из троих детей не выделяла. Но мне
казалось, что больше всех любила Надежду. Я даже порой
чувствовал себя ущемленным. В детстве я часто дрался с младшим
братом, постоянно колотил его, поэтому наказывали всегда меня.
Толька был чересчур вредным, и я считал своим долгом
воспитывать его.
Ребята из нашего двора на улице 1905 года почти все
побывали в тюрьме - то керосиновую лавку ограбят, то
кондитерский магазин. То снимут с кого-нибудь кольцо или часы.
Это называлось "ходить на гоп-стоп". Однажды ограбили даже
техникум. В техникуме украли спортивное снаряжение и вышли в
нем на следующий день на каток, в своем же дворе. Сразу
приехала милиция.
Из нашего двора не попали в тюрьму, пожалуй, только мы с
братом. Нас уважали и называли "братьями седыми". Хотя седеть
я начал недавно, а всегда был светло-русым. Брат родился
блондином, а раз блондин - значит седой. Толя не попал в
дурную компанию только потому, что я его практически за шкирку
вытаскивал из опасных авантюр.
Был поучительный случай на старой квартире. Младшего
брата обидел дворовый "король", настоящий хулиган, старше нас
и сильнее. Тогда я подошел к этому "королю", обхватил его
сзади, а хватка у меня железная, и брат его побил. С тех пор
во дворе нас зауважали. Мне уже тогда были противны
"пижоны-короли", которые изображали из себя неизвестно кого. Я
всегда остро чувствовал несправедливость.
В школе-восьмилетке у нас появился еще один "король" -
его даже учителя побаивались. Ходил он со свитой в несколько
подростков, и все расступались, завидев доморощенного
авторитета. Он мог плюнуть в лицо кому угодно, мог ударить
ногой. В один прекрасный день на уроке труда он зашел в наш
класс. Мы столярничали. И вот он расхаживает вальяжно, с
презрением всех оглядывает, а я думаю: если подойдет ко мне, я
ему сразу врежу по физиономии. Он, видимо, почувствовал мой
недоброжелательный взгляд и подошел. Я не стал дожидаться
нападения и врезал. Свита остолбенела. Я приготовился к
следующему удару. Но "король" перепугался и убежал.
Уроки закончились. Мне докладывают одноклассники:
- Ждут тебя.
В окно выглянул и остолбенел - такого количества районной
шпаны в одном месте я еще не видел. Причем собрались и
взрослые мужики, поджидают меня. С четвертого этажа я
спустился по водосточной трубе с тыльной стороны школы, тихо
перелез через забор и прибежал домой. На второй день опять
пришлось воспользоваться водосточной трубой. Взрослым мужикам
надоело меня встречать, и на третий день они уже не пришли.
В это же время ко мне "прикрепили" второгодника - я ему
уроки помогал делать. Он уже слышал про обиженного "короля" и
говорит:
- После школы пойдем вместе.
И мы с ним сами, как "короли" вышли на крыльцо. Шпана
расступилась. Этот второгодник был штангистом и имел взрослый
спортивный разряд.
...В армию я должен был идти весной. Сначала в военкомате
записали меня во флот, потом перевели в пограничное училище.
Тогда моим тренером по волейболу была замечательная женщина
Галина Николаевна Волкова. Она - заслуженный мастер спорта,
играла в сборной Союза. Как-то на соревнованиях ко мне подошел
ее муж:
- Слушай, а ты не хотел бы служить в Кремле?
Я, честно говоря, даже не знал, что в Кремле служат. Мне
хотелось остаться в Москве - тогда уже появилась в моей жизни
Ирина.
Чтобы попасть на службу в Кремль, необходимо было пройти
собеседование. Его проводили в комнате для посетителей, под
Никольской башней. Меня встретил майор и стал задавать
странные вопросы:
- Есть ли шрамы на теле? Нарывы? Наколки?
Ничего такого у меня не было, и я сдал анкету. Проверка
затянулась, и в армию я ушел только осенью. Мать радовалась,
что еще немного поработаю перед службой и помогу семье
деньгами.
Состоялись трогательные проводы в армию. Ирина обещала
