радист знает точные размеры, и что он, второй помощник капитана, пользу-
ется тем, что тут сейчас собрался весь экипаж, и хочет всех разом обо
всем этом информировать и на этом поставить точку.
Предсудкома берет слово и горячо заверяет Гришу, что никто никакой
заразы не распространял, ничего не начинал, ничего особенного нет в том,
что другой мужчина знает размер бюста твоей жены, такое у всех может
случиться, к тому же все понимают, как тяжело переживают жены, когда ты
везешь ей хорошую заграничную вепрь, а вещь не лезет или, наоборот, бол-
тается, как на вешалке. И если у радиста записаны размеры, а бюсты их
жен адекватны, то это очень хорошо и удачно получилось у них с радистом,
такое совпадение экипаж может только от всей души приветствовать, и
пусть Гриша работает спокойно.
Всю следующую неделю к Грише, который выполнял общественную нагрузку,
консультируя заочников средней школы по математике, приходили матросы и
мотористы с просьбой объяснить вывод формулы "пи-эр-квадрат". Есть Гриша
перестал и вздрагивал даже при упоминании мер длины, а, как известно,
грузовому помощнику без этих мер обойтись совершенно невозможно.
Последний штрих, который увел Гришу с флота, заключался в том, что на
подходе к Ленинграду он увидел на фока-рея серый бюстгальтер, поднятый
туда на сигнальном фаге, причем фал был продернут до конца и обратно.
Так они и швартовались под этим непонятным серым вымпелом. И только
через несколько часов один отчаянный таможенник-верхолаз смог на фо-
ка-рей добраться, потому что таможенники не имеют права оставлять без
досмотра и бюстгальтер - вдруг в него валюта зашита? Но оказалось, что
ничего в бюстгальтере зашито не было и весь он вообще представлял собой
сплошную дыру, ибо принадлежал раньше дневальной тете Клаве, которая
давным-давно использовала его как керосиновую тряпку... Тетя Клава, как
вы понимаете, не имеет никакого отношения к научно-технической револю-
ции. А Гриша нынче работает на Богословском кладбище, где сооружает за
соответствующую мзду ограды для покойников. И ты, Витус, тоже, как это
ни прискорбно, не имеешь к ней отношения. Не ощущается в тебе находчи-
вости, ты уже стар и туповат, хотя, может быть, неплохо образован для
среднего судоводителя. Не бывать нам уже технократами, - мрачно закончил
Ниточкин. - А ты откуда сейчас прибыл?
- Петя, ты сегодня не в своей тарелке. Я уже гово-рил. Прилетел из
Новороссийска. Сорвался с фумигации. Первый раз в жизни чемодан уклады-
вал с противогазом на морде. И все равно чуть дуба не врезал. И куртку
забыл нейлоновую, и справочник капитанский, и кактус.
- С кактусом в самолет не пускают. Я пробовал, - сказал Ниточкин. - А
как идут дела в Новороссийске?
- Сдуло им почву в море. Иллюминаторы после боры отмыть невозможно.
- И я в этом Новороссийске как-то попал в плохой сезон. И вот случаем
продали нам сердобольные женщины трех кур. Вернее, двух кур и петуха.
Жили мы в гостинице для моряков - тоже на фумигации, - кухонного инвен-
таря нет, жевать хочется ужасно. Двух кур мы лишили жизни, одну разодра-
ли на куски и засунули в электрический чайник. Другую подготовили к это-
му мероприятию, а петуха посадили в шкаф живым, чтобы он не прокис
раньше времени.
Пока первая курица кипела в чайнике, мы успели надраться в предвкуше-
нии курятины. Потом мы ее съели, засунули в чайник следующую и все зас-
нули. Пока мы спали, вода из чайника выкипела и по коридорам понесло за-
пахом жареной курицы, у всей остальной морской братии слюнки потекли...
Но дело не в этом, а в том, что по гостинице уже давно был объявлен ро-
зыск двух девиц - чьих-то "невест". Ребята из морской дружбы перепряты-
вали этих девиц по номерам, подвалам и чердакам уже неделю, и админист-
рация с ног сбилась. Даже немецких овчарок приводили. Но ребята не пос-
купились на трубочный табак и засыпали им все щели. Овчарки чуть было
своих собственных руководителей не перекусали. И вот наша судовая адми-
нистрация и гостиничная администрация делают очередной неожиданный на-
лет.
Входят они в наш номер. Видят, из чайника дым идет, в шкафу что-то
трепыхается, мы все спим, а над нами пух летает и перья. Ну, ясно, что в
шкафу девицы спрятались. Собрали свидетелей, понятых - все как положе-
но... Знаешь состояние человека, который совсем уже собрался чихнуть?
Уже и глаза закрыл, и нос сморщил, и весь уже находился в предвкушении
блаженного, желанного чиха, - ан нет, не чихнулось! Вот такое, вероятно,
пережили члены поисковой комиссии, когда из шкафа петух вместо девиц
выскочил и закукарекал.
Мы глаза продрали, но ничего понять не можем: вокруг много на-
чальства, из чайника черный дым валит, и среди всего этого беспорядка
петух летает и кукарекает... Смешно, но именно через этот случай я уз-
нал, что такое полная, стопроцентная психическая несовместимоть...
У меня училище наконец закончено было, диплом в кармане, а меня за
этого петуха еще на один рейс - плотником, да еще артельным в придачу
выбрали. И загремел я в тропики на казаке "Степане Разине" - питьевую
воду мерить и муку развешивать.
Ладно. Гребем. Жара страшная. Взяли на Занзибаре мясо. Что это было
за мясо - я и сейчас не знаю, может быть зебры. Или такое предположение
тоже было - бегемота. И вот это старшего помощника, естественно, трево-
жило. И он старался подобрать к незнакомому мясу подходящую температуру
в холодильнике, то есть в холодной артелке. Каждый день в восемь трид-
цать спускался ко мне в артелку, нюхал бегемотину и смотрел температуру.
И так меня к своим посещениям приучил - а пунктуальности он был беспри-
мерной, - что я по нему часы проверял.
Звали чифа Эдуард Львович, фамилия - Саг-Сагайло.
Никогда в жизни я не сажал людей в холодильник специально. Грешно са-
жать человека в холодильник и выключать там свет, даже если человек тебе
друг-приятель. А если ты с ним вообще мало знаком и он еще твой на-
чальник, то запирать человека на два часа в холодильнике просто глупо.
Еще раз подчеркиваю, что произошло все это совершенно случайно, тем
более что ни на один продукт в нашем холодильнике Саг-Сагайло не похо-
дил. Он был выше среднего роста, белокурый, жилистый, молчаливый, а
хладнокровие у него было ледяное. Мне кажется, Эдуард Львович происходил
из литовских князей, потому что он каждый день шею мыл и рубашку менял.
Вот в одной свежей рубашке я его и закрыл. И он там в темноте два час
опускал и поднимал двадцатикилограммовую бочку с комбижиром, чтобы не
замерзнуть. И это помогло ему отделаться легким воспалением легких, я не
чахоткой, например.
Конфуз произошел следующим образом. У Сагайлы в каюте лопнула фановая
труба, он выяснял на эту тему отношения со старшим механиком и опоздал
на обнюхивание бегемотины минут на пять.
Я в артелке порядок навел, подождал чифа - его нет и нет. Я еще раз
стеллажи обошел - а они у нас были в центре артелки, - потом дверью
хлопнул и свет выключил. Получилось же как в цирке у клоунов: следом зя
мной вокруг стеллажей Эдуард Львович шел. Я за угол - и он за угол, я за
угол - и он за угол. И мы друг друга не видели. И не слышали, потому что
в холодной артелке специально для бегемотины Эдуард Львович еще вентиля-
торы установил и они шумели, ясное дело.
- Ниточкин, - спрашивает Эдуард Львович, когда через два часа я вы-
пустил его в тропическую жару и он стряхивал с рубашки и галстука иней.
- Вы читали Шиллера?
Я думал, он мне сейчас голову мясным топором отхватит, а он только
этот вопрос задал.
- Нет, - говорю, - трудное военное детство, не успел.
- У него есть неплохая мысль, - говорит Саг-Сагайло хриплым, мороз-
ным, новогодним голосом. - Шиллер считал, что против человеческой глу-
пости бессильны даже боги. Это из "Валленштейна". И это касается только
меня, товарищ Ниточкин.
- Вы пробовали кричать, когда я свет погасил? - спросил я.
- Мы не в лесу, - прохрипел Эдуард Львович.
Несколько дней он болел, следить за бегемотиной стало некому - я в
этом деле плохо соображал. Короче говоря, мясо протухло. Команда, как
положено, хай подняла, что кормят плохо, обсчитывают и так далее. И все
это на старпома, конечно, валится.
Тут как раз акулу поймали. Ну, обычно наши моряки акуле в плавнике
дыру сделают и бочку принайтовят, или пару акул хвостами свяжут и спо-
рят, какая у какой первая хвост вырвет с корнем. А здесь я вспомнил, что
в столице, в ресторане "Пекин", пробовал жевать второе пз акульих плав-
ников - самое дорогое было блюдо в меню. Уговорил кока, и он акулу зажа-
рил. И получилось удачно-сожрали ее вместе с плавниками. Два дня жрали.
И Эдуард Львович со мной даже пошучивать начал.
А четвертый штурман, сопливый мальчишка, вычитал в лоции, что акулу
мы поймали возле острова, на котором колония прокаженных. И трупы прока-
женных выкидывают на съедение местным акулам. Получалось, что бациллы
проказы прямым путем попали в наши желудки. Кое-кого тошнить стало, кое
у кого температура поднялась самым серьезным образом, кое-кто сачкует и
на вахту не выходит под этим соусом.
Капитан запрашивает пароходство, пароходство - Москву, Москва - глав-
ных проказных специалистов мира. Скандал на всю Африку и Евразию. И
Саг-Сагайле строгача влепили за эту проклятую акулу.
Вечером прихожу к нему в каюту, чтобы объяснить, что акул любых можно
есть, что у них невосприимчивость к микробам, они раком не болеют. Я все
это сам читал под заголовком: "На помощь, акула!" Чтобы акулы помогли
нам побороть рак. И что надо обо всем этом сообщить в пароходство и
снять несправедливый строгач.
Эдуард Львович все спокойно выслушал и говорит вежливо:
- Ничего, товарищ Ниточкин. Не беспокойтесь за меня, не расстраивай-
тесь. Переживем и выговор - первый он, что ли?
Но в глаза мне смотреть не может, потому что не испытывает желания
мои глаза видеть.
Везли мы в том рейсе куда-то ящики со спортинвентарем, в том числе со
штангами. Качнуло крепко, несколько ящиков побилось, пришлось нам ловить
штанги и крепить в трюмах. А я когда-то тяжелой атлетикой занимался,
дай, думаю, организую секцию тяжелой атлетики, я перед приходом в порт
заколотим эти ящики и все дело. Капитан разрешил. Записались в мою сек-
цию пять человек: два моториста, электрик, камбузник. И... Саг-Сагайло
записался.
Пришел ко мне в каюту и говорит:
- Главное в нашей морской жизни - не таить чего-нибудь в себе. Я,
должен признаться, испытываю к вам некоторое особенное чувство. Это меня
гнетет. Если мы вместе позанимаемся спортом, все разрядится.
Ну, выбрали мы хорошую погоду, вывел я атлетов на палубу, посадил
всех в ряд на корточки и каждому положил на шею по шестидесятикилограм-
мовой штанге - для начала. Объяснил, что так производится на первом за-
нятии проверка потенциальных возможностей каждого. И командую:
- Встать!
Ну, мотористы кое-как встали. Камбузник просто упал. Электрик скинул
штангу и покрыл меня матом. А Саг-Сагайло продолжает сидеть, хотя я ви-
жу, что сидеть со штангой на шее ему уже надоело и он хотел бы встать,
но это у него не получается, и глаза у него начинают вылезать на лоб.
- Мотористы! - командую ребятам. - Снимай штангу с чифа! Живо!
Он скрипнул зубами и говорит:
- Не подходить!
А дисциплину, надо сказать, этот вежливый старпом держал у нас пра-
вильную. Ослушаться его было непросто.
Он сидит. Мы стоим вокруг.
Прошло минут десять. Я послал камбузника за капитаном. Капитан пришел
и говорит:
- Эдуард Львович, прошу вас, бросьте эти штучки, вылезайте из-под же-
леза: обедать пора.
Саг-Сагайло отвечает:
- Благодарю вас, я еще не хочу обедать. Я хочу встать. Сам.
Тут помполит явился, набросился, ясное дело, на меня, что я чужие
