тельство поварское у меня липовое. Ребята сделали.
- Так мне и казалось, - сказал я.
- Вы меня на Диксоне выгоните? - спросил Вася и стал подгребать к
плите мусор.
- Если замена будет, - сказал я.
- Может, я быстренько научусь, а?
- Не знаю, - сказал я. - Это ведь не так уж просто.
- Да. Не так уж просто, - повторил Вася тихо. - Как ребята тогда кот-
леткам картофельным радовались... И вы радовались.
- Радовался, но не только котлеткам.
- Хорошо, когда люди радуются, - пробормотал Вася. - Или смеются.
- Это так, - сказал я.
- Может, ребята на меня не очень сердятся, а?
- Дружище Вася, нам еще долог путь. Может статься, кто-нибудь и не
вернется из него. Он трудный, наш путь. Матросы не понимают этого. Они
еще слишком молоды. Я понимаю за них. Людям придется много работать. Лю-
дям будет трудно там, впереди, во льдах. Их надо хорошо кормить. Надо
быть повариным асом, чтобы готовить в этих условиях вкусную пищу.
- Я понимаю, - сказал Вася и зачем-то потрогал пальцем подошву ботин-
ка.
- Ты учись. На будущий год найди меня в Ленинграде. Я тебя в другой
рейс возьму. Слышишь? Учись обязательно.
- Спасибо, спасибо. И простите меня. А коком я стану. Тут десять
классов иметь не обязательно. Может, таким образом и утрясется моя
судьба. Хорошо тогда за ужином было... И плавать буду, путешествовать...
На Диксоне старпом нашел другого повара - Марию Ефимовну Норкину. Бы-
ла она тогда дамой полной. Двух Вась из Ефимовны можно было бы выкроить
запросто.
- Хватка у нее есть, - сказал мне старпом. - Это точно. Я пробовал ее
потрогать, так она меня так хватила! До сих пор ухо потрескивает. Моря-
чина насквозь соленая. В сорок пятом "Рылеев" у Борнхольма подорвался на
мине. Так она на нем буфетчицей плавала. В Швецию их вельбот вынесло.
Опытная баба...
- Я те дам "баба"! - сказала наш новый кок, перелезая через борт. - Я
те дам "баба", заяц нечесаный!
Стармех, увидев нового кока и услышав ее первую тираду, заулыбался
радостно и даже перекрестился, а потом сказал мне тишком:
- Эх, Виктор Викторович! Сколько мне наш Васька крови и желудочного
сока испортил, подлец такой! Желудок не крематорий, а? Огнеупорной гли-
ной вместо хлеба кормил. Да. Вредитель он закоренелый. Ведь и трубы ра-
зобрал тогда, чтобы не выгнали его еще на стоянке. Да. Я вас, Виктор
Викторович, попрошу: штаны я ему решил подарить. Хорошие они еще совсем.
Великолепные просто штаны. И китель тоже. А то костюм у него, так ска-
зать, слабый. Ехать-то отсюда далеко. Вообше, молодой этот Васька и не-
устроенный какой-то. Так вы вот передайте ему, пожалуйста...
Тоскливо пасмурное небо в Арктике, будь оно неладно. Кажется, никогда
больше солнце не пробьется к земле. Тучи над Диксоном, как серая, мокрая
вата, льнут к самой воде, задевают скалы. Ледокол тремя сиплыми гудками
позвал нас за собой и медленно побрел к выходу из бухты. Черный дым из
труб ледокола стлался над водой.
Из трубы нашего камбуза дым шел тоже.
Вася стоял на краю причала. Плакал. Фанерный чемоданчик он отнес по-
дальше от воды. Холодный ветер порывами задувал с моря. Чемоданчик под
напором ветра покачивался. Вася плакал и локтем закрывал лицо.
Вся моя команда топталась вдоль борта. Механик выглядывал из машинно-
го люка, морщился.
- Отдавайте скорее швартовы, старпом! - приказал я. - Отдавайте их
скорее, черт вас всех подери!
ПЕТР НИТОЧКИН К ВОПРОСУ О ПСИХИЧЕСКОЙ НЕСОВМЕСТИМОСТИ
Накануне ухода в это плавание у меня была прощальная встреча с Петром
Ивановичем Ниточкиным. Разговор начался с того, что вот я ухожу в дли-
тельный рейс и в некотором роде с космическими целями, но никого не вол-
нует вопрос о психической несовместимости членов нашего экипажа. Хватают
в последнюю минуту того, кто под руку подвернулся, и пишут ему направле-
ние. А если б "Невель" отправляли не в Индийский океан, а, допустим, на
Венеру и на те же десять месяцев, то целая комиссия ученых подбирала бы
нас по каким-нибудь генетическим признакам психической совместимости,
чтобы все мы друг друга любили, смотрели бы друг на друга без отвращения
и от дружеских чувств даже мечтали о том, чтобы рейс никогда не закон-
чился.
Вспомнили попутно об эксперименте, который широко освещался прессой.
Как троих ученых посадили в камеру на год строгой изоляции. И они там
сидели под глазом телевизора, а когда вылезли, то всем им дали звания
кандидатов и прославили на весь мир. Здесь Ниточкин ворчливо сказал, что
если взять, к примеру, моряков, то мы - академики, потому что жизнь про-
водим в замкнутом металлическом помещении. Годами соседствуешь с ка-
ким-нибудь обормотом, который все интересные места из Мопассана наизусть
выучил. Ты с вахты придешь, спать хочешь, за бортом девять баллов, из
вентилятора на тебя вода сочится, а сосед интересные места наизусть шпа-
рит и картинки из "Плейбоя" под нос сует. Носки его над твоей головой
сушатся, и он еще ради интереса спихнет ногой таракана тебе прямо в
глаз. И ты все это терпишь, но никто твой портрет в газете не печатает и
в космонавты записываться не предлагает, хотя ты проявляешь гигантскую
психическую выдержку. И он, Ниточкин, знает только один случай полной,
стопроцентной моряцкой несовместимости...
- Ссора между доктором и радистом началась с тухлой селедки, а закон-
чилась горчичниками. Доктор ловил на поддев пишку из иллюминатора, а
третий штурман тихонько вытащил леску и посадил на крючок вонючую селед-
ку. Доктор был заслуженный. И отомстил. Ночью вставил в иллюминатор
третьему штурману пожарную пинку, открыл воду и орет: "Тонем!" Третий в
исподнем на палубу вылетел, простудился, но за помощью к доктору обра-
щаться категорически отказался. И горчичники третьему штурману поставил
начальник рации. Доктор немедленно написал докладную капитану, что люди
без специального медицинского образования не имеют права ставить горчич-
ники членам экипажа советского судна, если на судне есть судовой врач; и
если серые в медицинском отношении лица будут ставить горчичники, то на
флоте наступит анархия и повысится уровень смертности... Радист оскор-
бился, уговорил своих дружков - двух кочегаров - потерпеть, уложил их в
каюте и обклеил горчичниками. И вот они лежат, обклеенные горчичниками,
как забор афишами, вокруг радист ходит с банкой технического вязелина.
Доктор прибежал, увидел эту ужасную картину и укусил радиста за ухо,
чтобы прекратить муки кочегаров. Они, ради понта, такими голосами орали,
что винт заклинивало...
Ниточкин вздохнул, вяло глотнул коньяка, вяло ткнул редиску.
- Упаси меня бог считать подобные случаи на флоте чем-то типичным, -
продолжал он. - Нет. Наоборот. Как правило, доктора кусаются редко, хотя
они от безделья черт знает до чего доходят. Меня лично еще ни один док-
тор не кусал, а плаваю я уже двадцать лет. Я хочу верить, что барьеров
психической несовместимости вообще не существует. Конечно, если, напри-
мер, неожиданно бросить кошку на очень даже покладистую по характеру со-
баку, то последняя проявит эту самую психологическую несовместимость и
может вообще сожрать эту несчастную кошку. Но это не значит, что нельзя
приучить собаку и кошку пить молоко из одной чашки.
Неожиданность Петиных ассоциаций всегда изумляла меня.
Когда я жил в маневренном фонде, в квартире, где жило еще восемнад-
цать семейств, меня как-то навестил Ниточкии. Войдя в кухню и оглядывая
даль коридора, он сказал:
- Пожалуй, это одно из немногих мест на планете, где везде ступала
нога человека.
И вот теперь его вдруг понесло к кошкам.
- Лично я, - повторил Ниточкин с раздражением, - кошек не люблю. Но
даже очень грязного кота или кошку в стиральной машине мыть не буду. Да-
же по пьянке, хотя тякие случаи в мире и бывали.
Моя нелюбовь к котам и кошкам имеет в некотором роде философский ха-
рактер. Я их не понимаю. А все, что понять не можешь, вызывает раздраже-
ние. И еще мне в котах и кошках не нравится их умение выжидать. Опять же
эта их коренная черта меня раздражает потому, что сам я выжидать не умею
и по этому поводу неоднократно горел голубым огнем. Особенно это касает-
ся моего языка, который опережает меня самого по фазе градусов на девя-
носто, вместо того чтобы отставать градусов на сто восемьдесят.
Так вот, понять кошачье племя дано, как я убежден, только женщинам.
Женщины и кошки общий язык находят, я для нас, мужчин, это почти невоз-
можное дело. В чем тут корень, я не знаю, я может быть, даже боюсь уз-
нать.
Слушай внимательно о нескольких моих встречах с необыкновенными кота-
ми. Нельзя сказать, что эти коты совершили что-либо полезное для челове-
чества - такое, о чем иногда приходится читать, Например, помню из га-
зет, что один югославский кот бросился на огромную двухметровую гадюку и
загрыз ее, спасая хозяйку - девочку, которая учила уроки в винограднике,
а гадюка подползла к ней по лозе сверху, бесшумно. И вот этот югославс-
кий кот загрыз гадюку. Причем сбежавшиеся на шум жители югославской де-
ревни, - а там все жители городов и деревень бывшие партизаны, - так
вот, все бывшие партизаны не осмелились броситься на помощь коту, кото-
рый сражался с гадюкой один на один, - такая эта гадюка была ужасная.
Кот, победив гадюку, скромно отошел в сторону и стал отдыхать.
Или еще мне приходилось читать, как немецкие кошки предупреждали лю-
дей о приближении таинственных несчастий и привидений. У немецких кошек
шерсть обычно становится дыбом, когда они видят своим внутренним взором
привидение. Интересно, правда, у какого немца шерсть не станет дыбом,
если он увидит привидение? Вот только у совершенно лысого немца она не
встанет.
Еще много приходилось читать и слышать, что британские коты пред-
чувствуют смерть хозяйки. Но даже если это и так, то ничего хорошего
здесь, как мне кажется, нет: о таких штуках, как смерть, лучше узнавать
от доктора.
Русский кот-дворняга по кличке Жмурик ничего полезного для челове-
чества не совершил, но врезался в мою память. Он прыгнул выше кора-
бельной мачты, а был флегматичным котом.
Прибыл он к нам в бочке вместе с коробками фильма "Брильянтовая рука"
по волнам океана, как Царь Додон или царь Салтан - всегда их путаю. В
бочке котенок невозмутимо спал, и, как говорится, ухом не вел - ни когда
спускали бочку в волны с другого рыболовного траулера, ни когда швыряло
ее по зыбям, ни когда поднимали мы ее на борт.
За такую невозмутимость его и назвали Жмуриком, что на музыкальном
языке означает "покойник".
Был он рыж. Был осторожен, как профессиональный шпион-двойник: полу-
чив один-единственный раз по морде радужным хвостом морского окуня, ни-
когда больше к живой рыбе не приближался. Когда начинали выть лебедки,
выбирая фал, Жмурик с палубы тихо исчезал и возникал только гогда, когда
последняя, самая живучая рыбина отдавала концы.
Прожил он у нас на траулере около года нормальной жизнью судового ко-
та - лентяя и флегмы. Но потом стремительно начал лысеть, а ночами то
жалобно, то яростно мяукать.
Грубоватый человек боцман считал, что единственный способ заставить
Жмурика не орать по ночам - это укоротить ему хвост по самые уши. Тем
более что у лысого Жмурика видок был, действительно, страшноватый. Одна-
ко буфетчица Мария Ефимовна, которая была главной хозяйкой и заступницей
Жмурика, сказала, что все дело в его тоске по кошке. И командованием
траулера было принято решение найти Жмурику подругу.
Где-то у Ньюфаундленда встретились мы с одесским траулером. Двое су-
ток они мучили нас вопросами о родословной Жмурика, выставляли невыпол-
нимые условия калыма и довели Марию Ефимовну до сердечного припадка. На-
конец сговорились, что свидание состоится на борту у одесситов, время -
ровно один час, калым - пачка стирального порошка "ОМО". Родословная
