-- А вам не приходила мысль, что ваш сын просто пытался
распрямить ее?
-- Что вы! Я понимаю, вы хотите оправдать его в моих
глазах. Но это невозможно. Что он делал в моей комнате? Если он
не имел преступных намерений, отчего он молчит?
-- Все это верно. Но, с другой стороны, если он виновен,
то почему бы ему не попытаться придумать какую-нибудь версию в
свое оправдание? То обстоятельство, что он не хочет говорить,
по-моему, исключает оба предположения. И вообще тут есть
несколько неясных деталей. Что думает полиция о шуме, который
вас разбудил?
-- Они считают, что Артур, выходя из спальни, неосторожно
стукнул дверью.
-- Очень похоже! Человек, идущий на преступление, хлопает
дверью, чтобы разбудить весь дом! А что они думают по поводу
исчезнувших камней?
-- Они и сейчас еще простукивают стены и обследуют мебель.
-- А они не пытались искать вне дома?
-- Они проявили исключительную энергию. Они прочесали весь
сад.
-- Ну, дорогой мистер Холдер, -- сказал Холмс, -- разве не
очевидно, что все гораздо сложнее, чем предполагаете вы и
полиция? Вы считаете дело ясным, а с моей точки зрения это
очень запутанная история. Судите сами, по-вашему, ход событий
таков: Артур поднимается с постели, пробирается с большим
риском в ту комнату, открывает бюро и достает диадему,
отламывает с большим трудом зубец, выходит и где-то прячет три
берилла из тридцати девяти, причем с такой ловкостью, что никто
не может их разыскать, затем вновь возвращается в вашу комнату,
подвергая себя огромному риску: ведь его могут застать там.
Неужели такая версия в самом деле кажется вам правдоподобной?
-- Но тогда я ума не приложу, что могло случиться! --
воскликнул банкир в отчаянии. -- Если он не имел дурных
намерений, почему он молчит?
-- А вот это уже наше дело -- разгадать загадку, --
ответил Холмс. -- Теперь, мистер Холдер, мы отправимся вместе с
вами в Стритем и потратим часок-другой, чтобы на месте
познакомиться с кое-какими обстоятельствами.
Мой друг настоял, чтобы я сопровождал его. И я охотно
согласился: эта странная история вызвала у меня предельное
любопытство и глубокую симпатию к несчастному мистеру Холдеру.
Говоря откровенно, виновность Артура казалась мне, как и нашему
клиенту, совершенно бесспорной, и все же я верил в чутье
Холмса: если мой друг не удовлетворился объяснениями Холдера,
значит, есть какая-то надежда.
Пока мы ехали к южной окраине Лондона, Холмс не проронил
ни слова. Погруженный в глубокое раздумье, он сидел, опустив
голову на грудь и надвинув шляпу на самые глаза. Наш клиент,
напротив, казалось, воспрянул духом от слабого проблеска
надежды и даже пытался завести со мной разговор о своих
банковских делах. В пути мы были недолго: непродолжительная
поездка по железной дороге, краткая прогулка пешком -- и вот мы
уже в Фэрбенке, скромной резиденции богатого финансиста.
Фэрбенк -- большой квадратный дом из белого камня,
расположенный недалеко от шоссе, с которым его соединяет только
дорога для экипажей. Сейчас эта дорога, упирающаяся в массивные
железные ворота, была занесена снегом. Направо от нее -- густые
заросли кустарника, за ними -- узкая тропинка, по обе стороны
которой живая изгородь; тропинка ведет к кухне, и ею пользуются
главным образом поставщики продуктов. Налево -- дорожка к
конюшне. Она, собственно говоря, не входит во владения Фэрбенка
и является общественной собственностью. Впрочем, там очень
редко можно встретить посторонних.
Холмс не вошел в дом вместе с нами; он медленно двинулся
вдоль фасада, по дорожке, ведущей на кухню и дальше через сад,
в сторону конюшни. Мистер Холдер и я так и не дождались Холмса;
войдя в дом, мы молча расположились в столовой около камина.
Внезапно дверь отворилась, и в комнату тихо вошла молодая
девушка. Она была немного выше среднего роста, стройная, с
темными волосами и глазами. Эти глаза казались еще темнее
оттого, что в лице ее не было ни кровинки. Мне никогда еще не
приходилось видеть такой мертвенной бледности. Губы тоже были
совсем белые, глаза заплаканы. Казалось, что она сильнее
потрясена горем, чем даже мистер Холдер. В то же время черты ее
лица говорили о сильной воле и огромном самообладании.
Не обращая на меня внимания, она подошла к дяде и нежно
провела рукой по его волосам.
-- Вы распорядились, чтобы Артура освободили, папа? --
спросила она.
-- Нет, моя девочка, дело надо расследовать до конца.
-- Я глубоко убеждена, что он не виновен. Мне сердце
подсказывает это. Он не мог сделать ничего дурного. Вы потом
сами пожалеете, что обошлись с ним так сурово.
-- Но почему же он молчит, если не виновен?
-- Возможно, он обиделся, что вы подозреваете его в краже.
-- Как же не подозревать, если я застал его с диадемой в
руках?
-- Он взял диадему в руки, чтобы посмотреть. Поверьте,
папа, он не виновен. Пожалуйста, прекратите это дело. Как
ужасно, что наш дорогой Артур в тюрьме!
-- Я не прекращу дела, пока не будут найдены бериллы. Ты
настолько привязана к Артуру, что забываешь об ужасных
последствиях. Нет, Мэри, я не отступлюсь, напротив, я пригласил
джентльмена из Лондона для самого тщательного расследования.
-- Это вы? -- Мэри повернулась ко мне.
-- Нет, это его друг. Тот джентльмен попросил, чтобы мы
оставили его одного. Он хотел пройти по дорожке, которая ведет
к конюшне.
-- К конюшне? -- Ее темные брови удивленно поднялись. --
Что он думает там найти? А вот, очевидно, и он сам. Я надеюсь,
сэр, что вам удастся доказать непричастность моего кузена к
этому преступлению. Я убеждена в этом.
-- Я полностью разделяю ваше мнение, -- сказал Холмс,
стряхивая у половика снег с ботинок. -- Полагаю, я имею честь
говорить с мисс Холдер? Вы позволите задать вам несколько
вопросов?
-- Ради Бога, сэр! Если б только мои ответы помогли
распутать это ужасное дело!
-- Вы ничего не слышали сегодня ночью?
-- Ничего, пока до меня не донесся громкий голос дяди, и
тогда я спустилась вниз.
-- Накануне вечером вы закрывали окна и двери. Хорошо ли
вы их заперли?
-- Да.
-- И они были заперты сегодня утром?
-- Да.
-- У вашей горничной есть поклонник. Вчера вечером вы
говорили дяде, что она выходила к нему?
-- Да, она подавала нам вчера кофе. Она могла слышать, как
дядя рассказывал о диадеме.
-- Понимаю. Отсюда вы делаете вывод, что она могла что-то
сообщить своему поклоннику и они вместе замыслили кражу.
-- Ну какой прок от всех этих туманных предположений? --
нетерпеливо воскликнул мистер Холдер. -- Ведь я же сказал, что
застал Артура с диадемой в руках.
-- Не надо спешить, мистер Холдер. К этому мы еще
вернемся. Теперь относительно вашей прислуги. Мисс Холдер, она
вошла в дом через кухню?
-- Да. Я спустилась посмотреть, заперта ли дверь, и
увидела Люси у порога. Заметила в темноте и ее поклонника.
-- Вы знаете его?
-- Да, он зеленщик, приносит нам овощи. Его зовут Фрэнсис
Проспер.
-- И он стоял немного в стороне, не у самой двери?
-- Да.
-- И у него деревянная нога?
Что-то вроде испуга промелькнуло в выразительных черных
глазах девушки.
-- Вы волшебник, -- сказала она. -- Как вы это узнали? --
Она улыбнулась, но на худощавом энергичном лице Холмса не
появилось ответной улыбки.
-- Я хотел бы подняться наверх, -- сказал он. -- Впрочем,
сначала я посмотрю окна.
Он быстро обошел первый этаж, переходя от одного окна к
другому, затем остановился у большого окна, которое выходило на
дорожку, ведущую к конюшне. Он открыл окно и тщательно, с
помощью сильной лупы осмотрел подоконник. -- Что ж, теперь
пойдемте наверх, -- сказал он наконец.
Комната, расположенная рядом со спальней банкира,
выглядела очень скромно: серый ковер, большое бюро и высокое
зеркало. Холмс первым делом подошел к бюро и тщательно осмотрел
замочную скважину.
-- Каким ключом отперли его? -- спросил он.
-- Тем самым, о котором говорил мой сын, -- от буфета в
чулане.
-- Где ключ?
-- Вон он, на туалетном столике.
Холмс взял ключ и открыл бюро.
-- Замок бесшумный, -- сказал он. -- Не удивительно, что
вы не проснулись. В этом футляре, я полагаю, и находится
диадема? Посмотрим... -- Он открыл футляр, извлек диадему и
положил на стол. Это было чудесное произведение ювелирного
искусства. Таких изумительных камней мне никогда не приходилось
видеть. Один зубец диадемы был отломан.
-- Вот этот зубец соответствует отломанному, -- сказал
Холмс. -- Будьте любезны, мистер Холдер, попробуйте отломить
его.
-- Боже меня сохрани! -- воскликнул банкир, в ужасе
отшатнувшись от Холмса.
-- Ну, так попробую я. -- Холмс напряг все силы, но
попытка оказалась безуспешной. -- Немного поддается, но мне,
пожалуй, пришлось бы долго повозиться, чтоб отломить зубец,
хотя руки у меня очень сильные. Человеку с обычным физическим
развитием это вообще не под силу. Но допустим, что я все же
сломал диадему. Раздался бы треск, как выстрел из пистолета.
Неужели вы полагаете, мистер Холдер, что это произошло чуть ли
не над вашим ухом и вы ничего не услышали?
-- Уж не знаю, что и думать. Мне все это совершенно
непонятно.
-- Как знать, может быть все разъяснится. А что вы
думаете, мисс Холдер?
-- Признаюсь, я разделяю недоумение моего дяди.
-- Скажите, мистер Холдер, были ли в тот момент на ногах
вашего сына ботинки или туфли?
-- Нет, он был босой, на нем были только брюки и рубашка.
-- Благодарю вас. Ну что ж, нам просто везет, и если мы не
раскроем тайну, то только по нашей собственной вине. С вашего
разрешения, мистер Холдер, я еще раз обойду вокруг дома.
Холмс вышел один: лишние следы, по его словам, только
затрудняют работу.
Он пропадал около часу, а когда вернулся, ноги у него были
все в снегу, а лицо непроницаемо, как обычно.
-- Мне кажется, я осмотрел все, что нужно, -- сказал он,
-- и могу отправиться домой.
-- Ну, а как же камни, мистер Холмс, где они? --
воскликнул банкир.
-- Этого я сказать не могу.
Банкир в отчаянии заломил руки.
-- Неужели они безвозвратно пропали? -- простонал он. -- А
как же Артур? Дайте хоть самую маленькую надежду!
-- Мое мнение о вашем сыне не изменилось.
-- Ради всего святого, что же произошло в моем доме?
-- Если вы посетите меня на Бейкер-стрит завтра утром
между девятью и десятью, я думаю, что смогу дать более
подробные объяснения. Надеюсь, вы предоставите мне свободу
действий при условии, разумеется, что камни будут возвращены, и
не постоите за расходами?
-- Я отдал бы все свое состояние!
-- Прекрасно. Я подумаю над этой историей. До свидания.
Возможно, я еще загляну сегодня сюда.
Было совершенно ясно, что Холмс уже что-то надумал, но я
даже приблизительно не мог представить себе, к каким выводам он
пришел. По дороге в Лондон я несколько раз пытался навести
беседу на эту тему, но Холмс всякий раз уходил от ответа.
Наконец, отчаявшись, я прекратил свои попытки. Не было еще и
трех часов, когда мы возвратились домой. Холмс поспешно ушел в
свою комнату и через несколько минут снова появился. Он успел
переодеться. Потрепанное пальто с поднятым воротником, небрежно
повязанный красный шарф и стоптанные башмаки придавали ему вид
типичного бродяги.
-- Ну, так, я думаю, сойдет, -- сказал он, взглянув в
зеркало над камином. -- Хотелось бы взять с собою и вас,
