Сомс.
-- Есть, сэр, но я просто не могу опомниться, так тяжело
мне это позорное разоблачение. Я не спал сегодня всю ночь и под
утро, мистер Сомс, написал вам письмо. Раньше, чем узнал, что
все открылось. Вот это письмо, сэр: "Я решил не сдавать
экзамена. Мне предлагали не так давно поступить офицером в
родезийскую армию, и на днях я уезжаю в Южную Африку".
-- Я очень рад, что вы не захотели воспользоваться плодами
столь бесчестного поступка, -- сказал Сомс. -- Но что заставило
вас принять такое решение?
Гилкрист указал на Бэннистера.
-- Это он наставил меня на путь истинный.
-- Послушайте, Бэннистер, -- сказал Холмс, -- из всего
мной рассказанного ясно, что только вы могли выпустить из
комнаты этого молодого человека: ведь мистер Сомс оставил вас
одного, а уходя, вы должны были запереть дверь. Бежать через
окно, как видите, невозможно. Так не согласитесь ли вы поведать
нам последнюю неразгаданную страничку этой истории и объяснить
мотивы вашего поведения?
-- Все очень просто, сэр, если, конечно, знать подоплеку.
Но догадаться о ней невозможно, даже с вашим умом. В свое
время, сэр, я служил дворецким у сэра Джейбса Гилкриста, отца
этого юного джентльмена. Когда сэр Гилкрист разорился, я
поступил сюда, в колледж, но старого хозяина не забывал, а ему
туго тогда приходилось. В память о прошлых днях я чем мог
служил его сыну. Так вот, сэр, когда мистер Сомс поднял вчера
тревогу, зашел я в кабинет и вижу на кресле желтые перчатки
мистера Гилкриста. Я их сразу узнал и все понял. Только бы их
не увидел мистер Сомс -- тогда дело плохо. Ни жив ни мертв упал
я в кресло и не двигался до тех пор, пока мистер Сомс не пошел
за вами. В это время из спальни выходит мой молодой хозяин и во
всем признается... А ведь я его младенцем на коленях качал, --
ну как мне было не помочь ему! Я сказал ему все, что сказал бы
ему покойный отец, объяснил, что добра от такого поступка не
будет, и выпустил его. Можно меня винить за это, сэр?
-- Нет, конечно, -- от всего сердца согласился Холмс,
поднимаясь с кресла. -- Ну вот, Сомс, тайна раскрыта, а нас
дома ждет завтрак. Пойдемте, Уотсон. Я надеюсь, сэр, что в
Родезии вас ждет блестящая карьера. Однажды вы оступились. Но
впредь пусть вами руководят во всем лишь самые высокие
устремления.
Перевод Н. Гвоздаревой
Артур Конан-Дойль. Берилловая диадема
-- Посмотрите-ка, Холмс, -- сказал я. -- Какой-то
сумасшедший бежит. Не понимаю, как родные отпускают такого без
присмотра.
Я стоял у сводчатого окна нашей комнаты и глядел вниз, на
Бейкер-стрит.
Холмс лениво поднялся с кресла, встал у меня за спиной и,
засунув руки в карманы халата, взглянул в окно.
Было ясное февральское утро. Выпавший вчера снег лежал
плотным слоем, сверкая в лучах зимнего солнца. На середине
улицы снег превратился в бурую грязную массу, но по обочинам он
оставался белым, как будто только что выпал. Хотя тротуары уже
очистили, было все же очень скользко, и пешеходов на улице было
меньше, чем обычно. Сейчас на улице на всем протяжении от
станции подземки до нашего дома находился только один человек.
Его эксцентричное поведение и привлекло мое внимание.
Это был мужчина лет пятидесяти, высокий, солидный, с
широким энергичным лицом и представительной фигурой. Одет он
был богато, но не броско: блестящий цилиндр, темный сюртук из
дорогого материала, хорошо сшитые светло-серые брюки и
коричневые гетры. Однако все его поведение решительно не
соответствовало его внешности и одежде. Он бежал, то и дело
подскакивая, как человек, не привыкший к физическим
упражнениям, размахивал руками, вертел головой, лицо его
искажалось гримасами.
-- Что с ним? -- недоумевал я. -- Он, кажется, ищет
какой-то дом.
-- Я думаю, что он спешит сюда, -- сказал Холмс, потирая
руки.
-- Сюда?
-- Да. Полагаю, ему нужно посоветоваться со мной. Все
признаки налицо. Ну, прав я был или нет?
В это время незнакомец, тяжело дыша, кинулся к нашей двери
и принялся судорожно дергать колокольчик, огласив звоном весь
дом.
Через минуту он вбежал в комнату, едва переводя дух и
жестикулируя. В глазах у него затаилось такое горе и отчаяние,
что наши улыбки погасли и насмешка уступила место глубокому
сочувствию и жалости. Сначала он не мог вымолвить ни слова,
только раскачивался взад и вперед и хватал себя за голову, как
человек, доведенный до грани сумасшествия. Вдруг он бросился к
стене и ударился о нее головой. Мы кинулись к нашему посетителю
и оттащили его на середину комнаты. Холмс усадил несчастного в
кресло, сам сел напротив и, похлопав его по руке, заговорил так
мягко и успокаивающе, как никто, кроме него, не умел.
-- Вы пришли ко мне, чтобы рассказать, что с вами
случилось? -- сказал он. -- Вы утомились от быстрой ходьбы.
Успокойтесь, придите в себя, и я с радостью выслушаю вас, что
вы имеете сказать.
Незнакомцу потребовалась минута или больше того, чтобы
отдышаться и побороть волнение. Наконец он провел платком по
лбу, решительно сжал губы и повернулся к нам.
-- Вы, конечно, сочли меня за сумасшедшего? -- спросил он.
-- Нет, но я вижу, что с вами стряслась беда, -- ответил
Холмс.
-- Да, видит Бог! Беда такая неожиданная и страшная, что
можно сойти с ума. Я вынес бы бесчестье, хотя на моей совести
нет ни единого пятнышка. Личное несчастье -- это случается с
каждым. Но одновременно и то и другое, да еще в такой ужасной
форме! Кроме того, это касается не только меня. Если не будет
немедленно найден выход из моего бедственного положения, может
пострадать одна из знатнейших персон нашей страны.
-- Успокойтесь, сэр, прошу вас, -- сказал Холмс. --
Расскажите, кто вы и что с вами случилось.
-- Мое имя, возможно, известно вам, -- проговорил
посетитель. -- Я Александр Холдер из банкирского дома "Холдер и
Стивенсон" на Тренидл-стрит.
Действительно, имя было хорошо знакомо нам; оно
принадлежало старшему компаньону второй по значению банкирской
фирмы в Лондоне. Что же привело в такое жалкое состояние одного
из виднейших граждан столицы? Мы с нетерпением ждали ответа на
этот вопрос. Огромным усилием воли Холдер взял себя в руки и
приступил к рассказу.
-- Я понимаю, что нельзя терять ни минуты. Как только
полицейский инспектор порекомендовал мне обратиться к вам, я
немедленно поспешил сюда. Я добрался до Бейкер-стрит подземкой
и всю дорогу от станции бежал: по такому снегу кэбы движутся
очень медленно. Я вообще мало двигаюсь и потому так запыхался.
Но сейчас мне стало лучше, и я постараюсь изложить все факты
как можно короче и яснее.
Вам, конечно, известно, что в банковском деле очень многое
зависит от умения удачно вкладывать средства и в то же время
расширять клиентуру. Один из наиболее выгодных способов
инвестирования средств -- выдача ссуд под солидное обеспечение.
За последние годы мы немало успели в этом отношении. Мы ссужаем
крупными суммами знатные семейства под обеспечение картинами,
фамильными библиотеками, сервизами.
Вчера утром я сидел в своем кабинете в банке, и кто-то из
клерков принес мне визитную карточку. Я вздрогнул, прочитав
имя, потому что это был не кто иной, как... Впрочем, пожалуй,
даже вам я не решусь его назвать. Это имя известно всему миру;
имя одной из самых высокопоставленных и знатных особ Англии. Я
был ошеломлен оказанной мне честью, и когда он вошел, хотел
было выразить свои чувства высокому посетителю. Но он прервал
меня: ему, видно, хотелось как можно быстрее уладить неприятное
для него дело.
-- Мистер Холдер, я слышал, что вы предоставляете ссуды.
-- Да. Фирма дает ссуды под надежные гарантии, -- отвечал
я.
-- Мне совершенно необходимы пятьдесят тысяч фунтов
стерлингов, и притом немедленно, -- заявил он. -- Конечно,
такую небольшую сумму я мог бы одолжить у своих друзей, но я
предпочитаю сделать этот заем в деловом порядке. И я вынужден
сам заниматься этим. Вы, конечно, понимаете, что человеку моего
положения неудобно вмешивать в это дело посторонних.
-- Позвольте узнать, на какой срок вам нужны деньги? --
осведомился я.
-- В будущий понедельник мне вернут крупную сумму денег, и
я погашу вашу ссуду с уплатой любого процента. Но мне крайне
важно получить деньги сразу.
-- Я был бы счастлив безоговорочно дать вам деньги из
своих личных средств, но это довольно крупная сумма, так что
придется сделать это от имени фирмы. Элементарная
справедливость по отношению к моему компаньону требует, чтобы я
принял меры деловой предосторожности.
-- Иначе и быть не может, -- сказал он и взял в руки
квадратный футляр черного сафьяна, который перед тем положил на
стол возле себя. -- Вы, конечно, слышали о знаменитой
берилловой диадеме?
-- Разумеется. Это -- национальное достояние.
-- Совершенно верно. -- Он открыл футляр -- на мягком
розовом бархате красовалось великолепнейшее произведение
ювелирного искусства.
-- В диадеме тридцать девять крупных бериллов, -- сказал
он. -- Ценность золотой оправы не поддается исчислению. Самая
минимальная ее стоимость вдвое выше нужной мне суммы. Я готов
оставить диадему у вас.
Я взял в руки футляр с драгоценной диадемой и с некоторым
колебанием поднял глаза на своего именитого посетителя.
-- Вы сомневаетесь в ценности диадемы? -- улыбнулся он.
-- О, что вы, я сомневаюсь лишь...
-- ...удобно ли мне оставить эту диадему вам? Можете не
беспокоиться. Мне эта мысль и в голову не пришла, не будь я
абсолютно убежден, что через четыре дня получу диадему обратно.
Пустая формальность! Ну, а само обеспечение вы считаете
удовлетворительным?
-- Вполне.
-- Вы, разумеется, понимаете, мистер Холдер, что мой
поступок -- свидетельство глубочайшего доверия, которое я питаю
к вам. Это доверие основано на том, что я знаю о вас. Я
рассчитываю на вашу скромность, на то, что вы воздержитесь от
каких-либо разговоров о диадеме. Прошу вас также беречь ее
особенно тщательно, так как любое повреждение вызовет скандал.
Оно повлечет почти такие же катастрофические последствия, как и
пропажа диадемы. В мире больше нет таких бериллов, и, если
потеряется хоть один, возместить его будет нечем. Но я доверяю
вам и со спокойной душой оставляю у вас диадему. Я вернусь за
нею лично в понедельник утром.
Видя, что мой клиент спешит, я без дальнейших разговоров
вызвал кассира и распорядился выдать пятьдесят банковских
билетов по тысяче фунтов стерлингов.
Оставшись один и разглядывая драгоценность, лежащую на
моем письменном столе, я подумал об огромной ответственности,
которую принял на себя. В случае пропажи диадемы, несомненно,
разразится невероятный скандал: ведь она достояние нации! Я
даже начал сожалеть, что впутался в это дело. Но сейчас уже
ничего нельзя было изменить. Я запер диадему в свой личный сейф
и вернулся к работе.
Когда настал вечер, я подумал, что было бы опрометчиво
оставлять в банке такую драгоценность. Кому не известны случаи
взлома сейфов? А вдруг взломают и мой? В каком ужасном
положении я окажусь, случись такая беда! И я решил держать
диадему при себе. Затем я вызвал кэб и поехал домой в Стритем с
футляром в кармане. Я не мог успокоиться, пока не поднялся к
себе наверх и не запер диадему в бюро в комнате, смежной с моей
спальней.
А теперь два слова о людях, живущих в моем доме. Я хочу,
чтобы вы, мистер Холмс, полностью ознакомились с положением
