длинная яркорыжая борода, сквозь которую на белом жилете
поблескивала золотая цепочка от часов. Бывший министр смотрел
на нас ледяным взглядом. Рядом с ним стоял совсем еще молодой
человек небольшого роста с подвижным, нервным лицом и умными
голубыми глазами -- как я догадался, его личный секретарь
Уайлдер. Разговор начал он, и начал сразу, весьма решительным и
даже едким тоном:
-- Доктор Хакстейбл, я был у вас сегодня утром, но, к
сожалению, опоздал и не мог воспрепятствовать вашей поездке в
Лондон. Как мне сказали, вы отправились туда за мистером
Шерлоком Холмсо?,1 с тем, чтобы поручить ему расследование
этого дела. Его светлость удивлен, доктор Хакстейбл, что вы
решились на такой шаг, не посоветовавшись предварительно с ним.
-- Когда я узнал, что полицейские розыски ни к чему не
привели...
-- Его светлость далеко не убежден в этом. -- Но, мистер
Уайлдер!..
-- Как вам известно, доктор Хакстейбл, его светлость не
хочет, чтобы это дело получило огласку. Он предпочел бы не
посвящать в него лишних людей.
-- Это легко исправить, -- пробормотал перепуганный
доктор. -- Мистер Шерлок Холме может выехать в Лондон утренним
поездом.
-- Не собираюсь, доктор, не собираюсь! -- с вежливой
улыбкой сказал Холме. -- Северный воздух так приятен и так
благотворен для здоровья, что я решил провести несколько дней
здесь, на равнинах, а уж развлекаться буду как могу. Найду ли я
пристанище под вашим кровом или в деревенской гостинице, это,
разумеется, зависит только от вас.
Несчастный доктор был в полной растерянности, но тут ему
на выручку поспешил звучный бас рыжебородого герцога,
прозвучавший точно гонг, которым сзывают к обеду.
-- Мистер Уайлдер прав, доктор Хакстейбл, вам следовало бы
посоветоваться со мной. Но поскольку вы посвятили мистера
Холмса во все это дело, с нашей стороны было бы неразумно
отказываться от его помощи. Вам незачем идти в деревенскую
гостиницу, мистер Холме, я буду рад принять вас у себя в
Холдернесс-холле.
-- Премного благодарен,* ваша светлость. Однако, в
интересах нашего дела, пожалуй, мне следует остаться здесь, на
месте происшествия.
-- Не хочу вас неволить, мистер Холме. Но если вам
понадобятся какие-нибудь сведения от меня или мистера Уайлдера,
мы к вашим услугам.
-- Мне, вероятно, придется побывать в Холдернесс-холле, --
сказал Холме. -- А сейчас, сэр, я только хотел бы знать, как вы
объясняете таинственное исчезновение вашего сына.
-- Затрудняюсь вам ответить, сэр. -- Простите, если я
коснусь неприятной для вас темы, но без этого нельзя. Не
думаете ли вы, что тут замешана герцогиня? Министр медлил с
ответом.
-- Нет, не думаю, -- сказал он наконец. -- Тогда само
собой напрашивается другое объяснение: может быть, мальчика
похитили с тем, чтобы получить за него выкуп? Таких требований
не было? -- Нет, сэр.
-- Еще один вопрос, ваша светлость. Мне известно, что вы
писали сыну в день его исчезновения. -- Нет, это было накануне.
-- Совершенно верно. Но он получил ваше письмо именно в
тот день? - Да.
-- Не было ли в этом .письме чего-нибудь такого, что могло
взволновать его или подать ему мысль о бегстве? -- Разумеется,
нет, сэр! -- Письмо вы отправили сами? За герцога раздраженно
ответил секретарь: -- Его светлость не имеет обыкновения лично
отправлять свою коореспонденцию. Это письмо было оставлено
вместе с другими на столе в кабинете, и я все их положил в
сумку для почты.
-- Вы уверены, что среди других писем было и это? -- Да, я
его видел.
-- Сколько писем вы написали в тот день, ваша светлость?
-- Не то двадцать, не то тридцать. У меня обширная
переписка. Но, по-моему, мы несколько отклонились от существа
дела.
-- Нет, почему же! -- сказал Холме. -- Я сам посоветовал
полиции направить поиски на юг Франции, -- продолжал герцог. --
Повторяю: я не думаю, чтобы герцогиня была способна толкнуть
сына па такой чудовищный поступок, но он, при его упорстве, мог
убежать к матери, тем более, если тут не обошлось без
подстрекательства и содействия этого немца. А теперь, доктор
Хакстейбл, разрешите откланяться.
Я чувствовал, сколько еще вопросов есть у Холмса, но
герцог сразу положил конец разговору. Утонченный аристократизм
этого вельможи не позволял ему входить в обсуждение семейных
дел с посторонним человеком, и он, видимо, боялся, что каждый
новый вопрос бросит безжалостный свет на старательно
затемненные уголки его жизни.
Сразу после ухода герцога и мистера Уайлдера мой друг с
обычным для него рвением принялся за работу.
Тщательный осмотр комнаты мальчика ничего не дал, кроме
окончательной уверенности в том, что он мог убежать только
через окно. В комнате учителя-немца среди его вещей тоже не
нашлось новых улик. Плющ под окном не выдержал его тяжести, и,
посветив фонариком на лужайку, мы увидели там глубокие
отпечатки каблуков. Примятая трава -- вот единственное, что
свидетельствовало об этом необъяснимом ночном побеге.
Шерлок Холме ушел, оставив меня одного, и вернулся только
в двенадцатом часу ночи. Он достал где-то большую карту здешних
мест, разложил ее у меня в комнате на кровати и поставил
посередине лампу. Потом закурил и стал сосредоточенно
разглядывать свое приобретение, время от времени показывая мне
интересующие его пункты дымящимся янтарным мундштуком трубки.
-- Это дело захватывает меня все больше и больше, Уотсон,
-- говорил мой друг. -- Интересное дело, очень интересное... Но
сейчас, когда я только приступаю к нему, мне хотелось бы
обратить ваше внимание на некоторые географические детали,
которые могут оказаться немаловажными в ходе расследования.
Взгляните на эту карту. Вот этот заштрихованный квадрат --
школа. Воткнем сюда булавку. Вот шоссе. Оно проходит мимо школы
с востока на запад, и ответвлений от него нет на протяжении
мили в ту и другую сторону. Если наши беглецы шли дорогой,
другого пути для них быть не могло.
-- Правильно.
-- По счастливому стечению обстоятельств, мы можем
проверить, что делалось на шоссе той ночью. Вот здесь, где
сейчас моя трубка, с двенадцати до шести утра дежурил полисмен.
Как видите, это первый перекресток в восточной части шоссе.
Полисмен ни на ми-куту не отлучался со своего поста, и он
утверждает, что непременно заметил бы взрослого мужчину с
мальчиком, если бы они там прошли. Я говорил с ним сегодня
вечером, и, по-моему, на его слова можно положиться. Значит,
эта часть шоссе исключается. Теперь посмотрим, как обстоит дело
в западной его части. Там есть гостиница "Рыжий бык", хозяйка
которой лежит больная. Она посылала за врачом в Мэклтон, но тот
был у другого больного и приехал к ней только рано утром. В
ожидании его в гостинице не спали всю ночь и то и дело
поглядывали на шоссе, не едет ли он. По словам этих людей, мимо
гостиницы никто не проходил. Если поверить им, выходит, что и
западная часть шоссе не оставляет у нас никаких сомнений.
Следовательно, беглецы избрали какой-то другой путь. -- А
велосипед? -- сказал я. -- Да, велосипед. Сейчас мы им
займемся. Итак, продолжаем наши рассуждения. Если беглецы не
вышли на шоссе, следовательно, они отправились или к северу,
или к югу от школы, это бесспорно. Давайте взвесим оба эти
предположения. К югу от школы лежит обширное поле, разбитое на
мелкие участки; каждый отделен от другого оградой из камня.
Проехать тут на велосипеде невозможно. Следовательно, и это
предположение надо отставить. Теперь обратим наши взоры к
северу. Там мы видим рощу, называющуюся "Косой клин", а за ней,
на десять миль вглубь, простирается болотистая равнина, все
более холмистая к северу. Левее нее стоит Холдернесс-холл, до
которого по шоссе десять миль, а напрямик всего шесть. Равнина
эта унылая, безлюдная. По ней разбросано несколько маленьких
скотоводческих ферм. Овцы, коровы да болотная птица -- вот
единственные обитатели этих мест. Дальше, как вы сами видите,
проходит честерфилдское шоссе. Вдоль него стоят два-три
коттеджа, церковь и гостиница. Позади -- холмы, высокие,
обрывистые. Я уверен, что наши поиски надо направить сюда, к
северу. -- Но велосипед! -- - повторил я. -- При чем тут
велосипед! -- нетерпеливо сказал Холме. -- Хорошие
велосипедисты ездят не только по шоссейным дорогам. Равнина
испещрена тропинками, кроме того, в ту ночь ярко светила
луна... Стойте! Что это?
Тревожный стук в дверь -- и сейчас же следом за ним в
комнату к нам вошел доктор Хакстейбл. Он держал в руках голубое
кепи с белой нашивкой на козырьке.
-- Находка! -- воскликнул он. -- Слава богу! Наконец-то мы
напали на след нашего мальчика! Это его кепи! -- Где его нашли?
-- В фургоне у цыган, которые стояли табором на .равнине.
Они снялись с места во вторник. Сегодня полиция нагрянула к ним
и произвела обыск в фургоне. Бот что было найдено.
-- Как это к ним попало? Что они говорят? --
Изворачиваются, лгут. Клянутся, будто нашли кепи на равнине, во
вторник утром. Нет, эти негодяи знают, где мальчик! К счастью,
их всех посадили под замок. Страх перед законом развяжет им
языки. А может быть, не только страх, но и кошелек герцога.
-- Ну что ж, хорошо, -- сказал Холме, когда доктор вышел
из комнаты. -- Во всяком случае, это подтверждает мою теорию,
что только поиски на равнине и дадут какие-нибудь результаты.
Полиция здесь ничего не сделала, если не считать ареста цыган.
Посмотрите на карту, Уотсон. По равнине пробегает ручей. Между
школой и Холдернесс-холлом он кое-где заболочен. Погода сейчас
такая засушливая, что искать следы в других местах бесполезно,
а среди болот, может быть, кое-что и осталось. Завтра я зайду
за вами пораньше, и мы попытаемся пролить свет на эту
таинственную историю.
На другой день, проснувшись в предрассветных сумерках, я
увидел у своей кровати высокую, худую фигуру Холмса. Он был
одет и, судя по всему, уже успел совершить прогулку.
-- Я обследовал лужайку и сарай с велосипедами, -- сказал
мой друг, -- потом погулял в Косом клине. Вставайте, Уотсон, в
соседней комнате подано какао. И я попрошу вас поторопиться,
потому что нам надо много сделать за сегодняшний день.
Лицо у моего друга раскраснелось, глаза блестели, как у
человека, которому не терпится приняться за свою любимую
работу. Это был другой Холме -- оживленный, энергичный, совсем
не похожий на погруженного в себя бледного мечтателя с
Бейкер-стрит. И, глядя на его подтянутую, брызжущую силой
фигуру, я понял, что день нам предстоит хлопотливый.
Но начался он с самого горького разочарования. Полные
надежд, мы отправились в путь по бурой торфяной равнине,
которую пересекало множество тропинок, протоптанных овцами, и
вскоре вышли к светлозеленой заболоченной луговине, лежащей
между нами и Холдернесс-холлом. Если мальчик бежал домой, он не
мог миновать ее, и тут должны были остаться его следы или следы
учителя-немца. Но ничего такого мы не нашли. Мой друг шел вдоль
кромки этой зеленой луговины и, нахмурив брови, внимательно
приглядывался к каждому темному пятну на ее мшистой
поверхности. Овечьих следов здесь было множество, а пройдя
дальше еще несколько миль, мы увидели отпечатки коровьих копыт.
И это было все.
-- Осечка, -- сказал Холме, обводя сумрачным взглядом
расстилавшуюся перед ним равнину. -- Вон там еще болота, и
между ними есть узкий проход. Смотрите! Смотрите! Что это?
