Там я оставался до вечера, а потом направился в сторону Уокинга
и после захода солнца оказался на дороге, ведущей в Брайарбрэ.
Дойдя до усадьбы и подождав, пока дорога не опустеет --
по-моему, там вообще прохожих бывает не слишком много, -- я
перелез через забор в сад.
-- Но ведь калитка была не заперта! -- воскликнул Фелпс.
-- Да. Но в таких случаях я люблю быть оригинальным. Я
выбрал место, где стоят три елки, и под этим прикрытием перелез
через забор незаметно для обитателей дома. В саду, прячась за
кустами, я пополз -- чему свидетельство печальное состоящие
моих брюк -- к зарослям рододендронов, откуда очень удобно
наблюдать за окнами спальни. Здесь я присел на корточки и стал
ждать, как будут развиваться события.
Портьера в комнате не была опущена, и я видел, как мисс
Гаррисон сидела за столом и читала. В четверть одиннадцатого
она закрыла книгу, заперла ставни и удалилась. Я слышал, как
она захлопнула дверь, а потом повернула ключ в замке. -- Ключ?
-- удивился Фелпс.
-- Да, я посоветовал мисс Гаррисон, когда она пойдет
спать, запереть дверь снаружи и взять ключ с собой. Она точно
выполнила мои указания, и, разумеется, без ее содействия
документ не лежал бы сейчас в кармане вашего сюртука. Потом она
ушла, огни погасли, а я продолжал сидеть на корточках под
рододендроновым кустом.
Ночь была прекрасна, но тем не менее сидеть в засаде было
очень утомительно. Конечно, в этом было что-то от ощущений
охотника, который лежит у источника, поджидая крупную дичь.
Впрочем, ждать мне пришлось очень долго... почти столько же,
Уотсон, сколько мы с вами ждали в той комнате смерти, когда
расследовали историю с "пестрой лентой". Часы на церкви в
Уокинге били каждую четверть часа, и мне не раз казалось, что
они остановились. Но вот наконец часа в два ночи я вдруг
услышал, как кто-то тихо-тихо отодвинул засов и повернул в
замке ключ. Через секунду дверь для прислуги отворилась, и на
пороге, освещенный лунным светом, показался мистер Джозеф
Гаррнсон.
Джозеф! -- воскликнул Фелпс. -- Он был без шляпы, но
запахнут в черный плащ, которым мог при малейшей тревоге
мгновенно прикрыть лицо. Он пошел на цыпочках в тени стены, а
дойдя до окна, просунул нож с длинным лезвием в щель и поднял
шпингалет. Затем он распахнул окно, сунул нож в щель между
ставнями, сбросил крючок и открыл их.
Со своего места я прекрасно видел, что делается внутри
комнаты, каждое его движение. Он зажег две свечи, которые
стояли на камине, подошел к двери и завернул угол ковра. Потом
наклонился и поднял квадратную планку, которой прикрывается
доступ к стыку газовых труб, -- здесь от магистрали
ответвляется труба, снабжающая газом кухню, которая находится в
нижнем этаже. Сунув руку в тайник, Джозеф достал оттуда
небольшой бумажный сверток, вставил планку на место, отвернул
ковер, задул свечи и, спрыгнув с подоконника, попал прямо в мои
объятия, так как я уже ждал его у окна.
Я не представлял себе, что господин Джозеф может оказаться
таким злобным. Он бросился на меня с ножом, и мне пришлось
дважды сбить его с ног и порезаться о его нож, прежде чем я
взял верх. Хоть он и смотрел на меня "убийственным" взглядом
единственного глаза, который еще мог открыть после того, как
кончилась потасовка, но уговорам моим все-таки внял и документ
отдал. Овладев документом, я отпустил Гаррисона, но сегодня же
утром телеграфировал Форбсу все подробности этой ночи. Если он
окажется расторопным и схватит эту птицу, честь ему и хвала! Но
если он явится к опустевшему уже гнезду -- а я подозреваю, что
так оно и случится, -- то правительство от этого еще и
выиграет. Я полагаю, что ни лорду Холдхэрсту, ни мистеру Перси
Фелпсу совсем не хотелось бы, чтобы это дело разбиралось в
полицейском суде.
-- Господи! -- задыхаясь, проговорил наш клиент. --
Скажите мне, неужели украденный документ в течение всех этих
долгих десяти недель, когда я находился между жизнью и смертью,
был все время со мной в одной комнате? ~ Именно так и было.
-- А Джозеф! Подумать только -- Джозеф оказался негодяем и
вором!
-- Гм! Боюсь, что Джозеф -- человек гораздо более сложный
и опасный, чем об этом можно судить по его внешности. Из его
слов, сказанных мне ночью, я понял, что он по неопытности
сильно запутался в игре на бирже и готов был пойти на все,
чтобы поправить дела. Как только представился случай, он,
будучи эгоистом до мозга костей, не пощадил ни счастья своей
сестры, ни вашей репутации.
Перси Фелпс поник в своем кресле. -- Голова идет кругом!
-- сказал он. -- От ваших слов мне становится дурно.
-- Раскрыть это дело было трудно главным образом потому,
-- заметил своим менторским тоном Холме, -- что скопилось
слишком много улик. Важные улики были погребены под кучей
второстепенных. Из всех имеющихся фактов надо было отобрать те,
которые имели отношение к преступлению, и составить из них
картину подлинных событий. Я начал подозревать Джозефа еще
тогда, когда вы сказали, что он в тот вечер собирался ехать
домой вместе с вами и, следовательно, мог, зная хорошо
расположение комнат в здании министерства иностранных дел,
зайти за вами по пути. Когда я услышал, что кто-то горит
желанием забраться в вашу спальню, в которой спрятать
что-нибудь мог только Джозеф (вы в самом начале рассказывали,
как Джозефа выдворили из нее, когда вернулись домой с
доктором), мое подозрение перешло в уверенность. Особенно когда
я узнал о попытке забраться в спальню в первую же ночь, которую
вы провели без сиделки. Это означало, что непрошеный гость
хорошо знаком с расположением дома. -- Как я был слеп!
-- Я подумал и решил, что дело обстояло так: этот Джозеф
Гаррисон вошел в министерство со стороны Чарльз-стрит и, зная
дорогу, прошел прямо в вашу комнату тотчас после того, как вы
из нее вышли. Не застав никого, он быстро позвонил, и в то же
мгновение на глаза ему попался документ, лежавший на столе.
Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что случай дает
ему в руки документ огромной государственной важности. В
мгновенье ока он сунул документ в карман и вышел. Как вы
помните, прежде чем сонный швейцар обратил ваше внимание на
звонок, прошло несколько
минут, и этого было достаточно, чтобы вор успел скрыться.
Он уехал в Уокинг первым же поездом н, приглядевшись к
своей добыче и уверившись, что она в самом деле чрезвычайно
ценна, спрятал ее, как ему показалось, в очень надежное место.
Дня через два он намеревался в:1нть ее оттуда и отвести во
французское посольство пли с другое место, где, по его мнению,
ему дали бы большие деньги. Но дело получило неожиданный
оборот. Его без предупреждения выпроводили из собственной
комнаты, и с тех пор в ней всегда находились по крайней мере
два человека, что мешало ему забрать свое сокровище. Это,
по-видимому, страшно бесило его. И вот наконец удобный случай
представился. Он попытался забраться в комнату, но ваша
бессонница расстроила его планы. Наверно, вы помните, что в тот
вечер вы не выпили своего успокоительного лекарства. -- Помню.
-- Я полагаю, что Джозеф принял меры, чтобы лекарство
стало особенно эффективным, и вполне полагался на ваш глубокий
сон. Я, разумеется, понял, что он повторит попытку, как только
будет возможность сделать это без риска. И тут вы покинули
комнату. Чтобы он не упредил нас, я целый день продержал в ней
мисс Гаррисон. Затем, внушив ему мысль, что путь свободен, я
занял свой пост. Я уже знал, что документ скорее всего
находится в комнате, но не имел никакого желания срывать в
поисках его всю обшивку и плинтусы. Я позволил ему взять
документ из тайника и таким образом избавил себя от неимоверных
хлопот. Есть еще какие-нибудь неясности?
-- Почему в первый раз он полез в окно, -- спросил я, --
когда мог проникнуть через дверь?
-- До двери ему надо было идти мимо семи спален. Легче
было пройти по газону. Что еще?
-- Но не думаете же вы, -- спросил Фелпс, -- что он
намеревался убить меня? Нож ему нужен был только как
инструмент.
-- Возможно, -- пожав плечами, ответил Холме. -- Одно могу
сказать определенно: мистер Гаррисон -- такой джентльмен, на
милосердие которого я не стал бы рассчитывать ни в коем случае.
Артур Конан-Дойль.
Случай в интернате
Наша скромная сцена на Бейкер-стрит знавала много
драматических эпизодов, но я не припомню ничего более
неожиданного и ошеломляющего, чем первое появление на ней
Торникрофта Хакстейбла, магистра искусств, доктора философии2 и
т.д. и т.п. Визитная карточка, казавшаяся слишком маленькой для
такого груза ученых степеней, опередила его на несколько
секунд; следом за ней появился и он сам, человек рослый,
солидный, величественный -- олицетворение выдержки и твердости
духа. И вот, не успела дверь закрыться за ним, как он оперся
руками о стол, медленно осел на пол и, потеряв сознание,
растянулся во весь свой могучий рост на медвежьей шкуре у нас
перед камином.
Мы вскочили с мест и минуту молча, удивленно смотрели на
этот внушительный обломок крушения, занесенный к нам бурей,
разыгравшейся где-то далеко, в безбрежном океане жизни. Потом
Холме быстро подсунул ему подушку под голову, а я поднес к его
губам рюмку коньяку. Полное бледное лицо незнакомца бороздили
глубокие морщины; под опухшими глазами лежали синеватые тени;
уголки приоткрытого рта были скорбно опущены; на двойном
подбородке проступала щетина. Видимо, он приехал издалека, так
как воротничок и рубашка у него загрязнились, нечесаные волосы
прядями падали на высокий, красивый лоб. Перед нами лежал
человек, которого постигла какая-то большая беда. -- Что с ним,
Уотсон? -- спросил Холме. -- Полный упадок сил... вероятно, от
голода и усталости, -- ответил я, держа пальцы на его кисти,
где тоненькой, еле ощутимой ниточкой пульсировала жизнь.
-- Обратный проезд до Мэклтона. Это на севере Англии, --
сказал Холме, вынимая у него из кармашка для часов
железнодорожный билет. -- Сейчас еще нет двенадцати. Раненько
же ему пришлось выехать!
Припухшие веки нашего гостя дрогнули, и его серые глаза
уставились на нас бессмысленным взглядом. Минутой позже он с
трудом поднялся на ноги, весь красный от стыда.
-- Простите меня, мистер Холме. Этот обморок -- следствие
нервного потрясения. Нет, благодарю вас... Стакан молока с
сухариком -- и все пройдет. Мистер Холме, я приехал сюда с тем,
чтобы увезти вас с собой. Мне казалось, что никакая телеграмма
не даст вам должного представления о неотложности этого дела.
-- Когда вы окончательно оправитесь... -- Я чувствую себя
отлично. Просто не понимаю, что это со мной приключилось.
Мистер Холме, я прошу вас выехать в Мэклтон первым же поездом.
Холме покачал головой:
-- Мой коллега, доктор Уотсон, подтвердит вам, что мы с
ним очень заняты. Мне уже выдан аванс на расследование пропажи
документов Феррера, а кроме того, на днях начинается слушание
дела об убийстве в Абер-гавенни. Выехать из Лондона меня может
заставить только что-нибудь сверхважное.
-- Сверхважное! -- Наш гость воздел руки. -- Неужели вы не
слышали о похищении единственного сына герцога Холдернесса?
-- Герцога Холдернесса? Бывшего министра? -- Да. да! Мы
приложили все силы, чтобы это не попало в газеты, но во
вчерашнем "Глобусе" уже промелькнули кое-какие слухи. Я думал,
что до вас они тоже дошли.
