вторжение мне неприятно: я владел итальянским еще менее, чем он
английским. Поэтому я только пожимал плечами и продолжал
тревожно смотреть в окно, ожидая моего друга. Мною начал
овладевать страх: а вдруг его отсутствие означало, что за ночь
с ним произошло какое-нибудь несчастье! Уже все двери были
закрыты, раздался свисток, как вдруг...
-- Милый Уотсон, вы даже не соблаговолите поздороваться со
мной! -- произнес возле меня чей-то голос.
Я оглянулся, пораженный. Пожилой священник стоял теперь ко
мне лицом. На секунду его морщины разгладились, нос отодвинулся
от подбородка, нижняя губа перестала выдвигаться вперед, а рот
-- шамкать, тусклые глаза заблистали прежним огоньком, сутулая
спина выпрямилась. Но все это длилось одно мгновение, и Холмс
исчез также быстро, как появился.
-- Боже милостивый! -- вскричал я. -- Ну и удивили же вы
меня!
-- Нам все еще необходимо соблюдать максимальную
осторожность, -- прошептал он. У меня есть основания думать,
что они напали на наш след. А, вот и сам Мориарти!
Поезд как раз тронулся, когда Холмс произносил эти слова.
Выглянув из окна и посморев назад, я увидел высокого человека,
который яростно расталкивал толпу и махал рукой, словно желая
остановить поезд. Однако было уже поздно: скорость движения все
увеличивалась, и очень быстро станция осталась позади.
-- Вот видите, -- сказал Холмс со смехом, -- несмотря на
все наши предосторожности, нам еле-еле удалось отделаться от
этого человека. Он встал, снял с себя черную сутану и шляпу --
принадлежности своего маскарада -- и спрятал их в саквояж.
-- Читали вы утренние газеты, Уотсон?
-- Нет.
-- Значит, вы еще не знаете о том, что случилось на
Бейкер-стрит?
-- Бейкер-стрит?
-- Сегодня ночью они подожгли нашу квартиру, но большого
ущерба не причинили.
-- Как же быть. Холмс? Это становится невыносимым.
-- По-видимому, после того как их агент с дубинкой был
арестован, они окончательно потеряли мой след. Иначе они не
могли бы предположить, что я вернулся домой. Но потом они, как
видно, стали следить за вами -- вот что привело Мориарти на
вокзал Виктория. Вы не могли сделать какой-нибудь промах по
пути к вокзалу?
-- Я в точности выполнил все ваши указания.
-- Нашли экипаж на месте?
-- Да, он ожидал меня.
-- А кучера вы узнали?
-- Нет.
-- Это был мой брат, Майкрофт. В таких делах лучше не
посвящать в свои секреты наемного человека. Ну, а теперь мы
должны подумать, как нам быть с Мориарти.
-- Поскольку мы едем экспрессом, а пароход отойдет, как
только придет наш поезд, мне кажется, теперь уже им не за что
не угнаться за нами.
-- Милый мой Уотсон, ведь я говорил вам, что, когда речь
идет об интеллекте, к этому человеку надо подходить точно с той
же меркой, что и ко мне. Неужели вы думаете, что если бы на
месте преследователя был я, такое ничтожное происшествие могло
бы меня остановить? Ну, а если нет, то почему же вы так плохо
думаете о нем?
-- Но что он может сделать?
-- То же, что сделал бы я.
-- Тогда скажите мне, как поступили бы вы.
-- Заказал бы экстренный поезд.
-- Но ведь он все равно опоздает.
-- Никоим образом. Наш поезд останавливается в Кентербери,
а там всегда приходится по крайней мере четверть часа ждать
парохода. Вот там-то он нас и настигнет.
-- Можно подумать, что преступники мы, а не он. Прикажите
арестовать его, как только он приедет.
-- Это уничтожило бы плоды трехмесячной работы. Мы поймали
крупную рыбку, а мелкая уплыла бы из сетей в разные стороны. В
понедельник все они будут в наших руках. Нет, сейчас арест
недопустим.
-- Что же нам делать?
-- Мы должны выйти в Кентербери.
-- А потом?
-- А потом нам придется проехать в Ньюхейвен и оттуда -- в
Дьепп. Мориарти снова сделает тоже, что сделал бы я: он приедет
в Париж, пойдет в камеру хранения багажа, определит, какие
чемоданы наши, и будет там два дня ждать. Мы же тем временем
купим себе пару ковровых дорожных мешков, поощряя таким образом
промышленность и торговлю тех мест, по которым будем
путешествовать, и спокойно направимся в Швейцарию через
Люксембург и Базель.
Я слишком опытный путешественник и потому не позволил себе
огорчаться из-за потери багажа, но, признаюсь, мне была
неприятна мысль, что мы должны увертываться и прятаться от
преступника, на счету которого столько гнусных злодеяний.
Однако Холмс, конечно, лучше понимал положение вещей. Поэтому в
Кентербери мы вышли. Здесь мы узнали, что поезд в Ньюхейвен
отходит только через час.
Я все еще уныло смотрел на исчезавший вдали багажный
вагон, быстро уносивший весь мой гардероб, когда Холмс дернул
меня за рукав и показал на железнодорожные пути.
-- Видите, как быстро! -- сказал он.
Вдалеке, среди Кентских лесов, вилась тонкая струйка дыма.
Через минуту другой поезд, состоявший из локомотива с одним
вагоном, показался на изогнутой линии рельсов, ведущей к
станции. Мы едва успели спрятаться за какими-то тюками, как он
со стуком и грохотом пронесся мимо нас, дохнув нам в лицо
струей горячего пара.
-- Проехал! -- сказал Холмс, следя взглядом за вагоном,
подскакивавшим и слегка покачивавшимся на рельсах. -- Как
видите, проницательность нашего друга тоже имеет границы. Было
бы поистине чудом, если бы он сделал точно те же выводы, какие
сделал я, и действовал бы в соответствии с ними.
-- А что бы он сделал, если бы догнал нас?
-- Без сомнения, попытался бы меня убить. Ну, да ведь и я
не стал бы дожидаться его сложа руки. Теперь вопрос в том,
позавтракать ли нам здесь или рискнуть умереть с голоду и
подождать до Ньюхейвена.
В ту же ночь мы приехали в Брюссель и провели там два дня,
а на третий двинулись в Страсбург. В понедельник утром Холмс
послал телеграмму лондонской полиции, и вечером, придя в нашу
гостиницу, мы нашли там ответ. Холмс распечатал телеграмму и с
проклятием швырнул ее в камин.
-- Я должен был это предвидеть! -- простонал он. -- Бежал!
-- Мориарта?
-- Они накрыли всю шайку, кроме него! Он один ускользнул!
Ну, конечно, я уехал, и этим людям было не справиться с ним.
Хотя я был уверен, что дал им в руки все нити. Знаете, Уотсон,
вам лучше поскорее вернуться в Англию.
-- Почему это?
-- Я теперь опасный спутник. Этот человек потерял все.
Если он вернется в Лондон, он погиб. Насколько я понимаю его
характер, он направит теперь все силы на то, чтобы отомстить
мне. Он очень ясно высказался во время нашего короткого
свидания, и я уверен, что это не пустая угроза. Право же, я
советую вам вернуться в Лондон, к вашим пациентам.
Но я, старый солдат и старинный друг Холмса, конечно, не
счел возможным покинуть его в такую минуту. Более получаса мы
спорили об этом, сидя в ресторане страсбургской гостиницы, и в
ту же ночь двинулись дальше, в Женеву.
Целую неделю мы с наслаждением бродили по долине Роны, а
потом, миновав Лейк, направились через перевал Гемми, еще
покрытый глубоким снегом, и дальше -- через Интерлакен -- к
деревушке Мейринген. Это была чудесная прогулка -- нежная
весенняя зелень внизу и белизна девственных снегов наверху, над
нами,-- но мне было ясно, что ни на одну минуту Холме не
забывал о нависшей над ним угрозе. В уютных альпийских
деревушках, на уединенных горных тропах -- всюду я видел по его
быстрому, пристальному взгляду, внимательно изучающему лицо
каждого встречного путника, что он твердо убежден в
неотвратимой опасности, идущей за нами по пятам.
Помню такой случай: мы проходили через Гемми и шли берегом
задумчивого Даубена, как вдруг большая каменная глыба сорвалась
со скалы, возвышавшейся справа, скатилась вниз и с грохотом
погрузилась в озеро позади нас. Холмс вбежал на скалу и,
вытянув шею, начал осматриваться по сторонам. Тщетно уверял его
проводник, что весною обвалы каменных глыб -- самое обычное
явление в здешних краях. Холмс ничего не ответил, но улыбнулся
мне с видом человека, который давно уже предугадывал эти
события.
И все же при всей своей настороженности он не предавался
унынию. Напротив, я не помню, чтобы мне когда-либо приходилось
видеть его в таком жизнерадостном настроении. Он снова и снова
повторял, что, если бы общества было избавлено от профессора
Мориарти, он с радостью прекратил бы свою деятельность.
-- Мне кажется, я имею право сказать, Уотсон, что не
совсем бесполезно прожил свою жизнь, -- говорил он, -- и даже
если бы мой жизненный путь должен был оборваться сегодня, я
все-таки мог бы оглянуться на него с чувством душевного
удовлетворения. Благодаря мне воздух Лондона стал чище. Я
принимал участие в тысяче с лишним дел и убежден, что никогда
не злоупотреблял своим влиянием, помогая неправой стороне. В
последнее время меня, правда, больше привлекало изучение
загадок, поставленных перед нами природой, нежели те
поверхностные проблемы, ответственность за которые несет
несовершенное устройство нашего общества. В тот день, Уотсон,
когда я увенчаю свою карьеру поимкой или уничтожением самого
опасного и самого талантливого преступника в Европе, вашим
мемуарам придет конец.
Теперь я постараюсь коротко, но точно изложить то
немногое, что еще осталось недосказанным. Мне нелегко
задерживаться на этих подробностях, но я считаю своим долгом не
пропустить ни одной из них.
3 мая мы пришли в местечко Мейринген и остановились в
гостинице "Англия", которую в то время содержал Петер
Штайлер-старший. Наш хозяин был человек смышленый и превосходно
говорил по-английски, так как около трех лет прослужил
кельнером в гостинице "Гровнер" в Лондоне. 4 мая, во второй
половине дня, мы по его совету отправились вдвоем в горы с
намерением провести ночь в деревушке Розенлау. Хозяин особенно
рекомендовал нам осмотреть Рейхенбахский водопад, который
находится примерно на половине подъема, но несколько в стороне.
Это -- поистине страшное место. Вздувшийся от тающих
снегов горный поток низвергается в бездонную пропасть, и брызги
взлетают из нее, словно дым из горящего здания. Ущелье, куда
устремляется поток, окружено блестящими скалами, черными, как
уголь. Внизу, на неизмеримой глубине, оно суживается,
превращаясь в пенящийся, кипящий колодец, который все время
переполняется и со страшной силой выбрасывает воду обратно, на
зубчатые скалы вокруг. Непрерывное движение зеленых струй, с
беспрестанным грохотом падающих вниз, плотная, волнующаяся
завеса водяной пыли, в безостановочном вихре взлетающей
вверх,-- все это доводит человека до головокружения и оглушает
его своим несмолкаемым ревом.
Мы стояли у края, глядя в пропасть, где блестела вода,
разбивавшаяся далеко внизу о черные камни, и слушали
доносившееся из бездны бормотание, похожее на человеческие
голоса.
Дорожка, по которой мы поднялись, проложена полукругом,
чтобы дать туристам возможность лучше видеть водопад, но она
кончается обрывом, и путнику приходится возвращаться той же
дорогой, какой он пришел. Мы как раз повернули, собираясь
уходить, как вдруг увидели мальчика-швейцарца, который бежал к
нам навстречу с письмом в руке. На конверте стоял штамп той
гостиницы, где мы остановились. Оказалось, это письмо от
хозяина и адресовано мне. Он писал, что буквально через
несколько минут после нашего ухода в гостиницу прибыла
англичанка, находящаяся в последней стадии чахотки. Она провела
