редкие встречи, которые Арсений никогда не забывал предварить звонком
во Внешпосылторг, причем, видно, из врожденного чувства такта, о
деловых банкетах не заикался, а просто спрашивал пани Юльку,
расположена ли она сегодня увидеть его, Арсения, и в котором часу. По
мере того, как удовольствия, доставляемые Арсению пани Юлькою,
становились все привычнее, желание общаться с нею ослабевало, а миссия
спасения, к которой Арсений пока еще медлил приступать, поджидая
удобного момента, стояла на месте. Одним - его и прекрасным-то язык не
поворачивается назвать - утром пани Юлька сообщила Арсению, что
беременна, и позвала переехать к ней с тем, чтобы, когда юридически
зафиксируется ее развод с плюгавеньким, оформить отношения. Ну,
милая... - И как только Арсений нашелся столь быстро и столь больно
ударить пани Юльку! Ну, милая, ты и хватила! Откуда ж мне знать, что
ребеночек родится мой? Откуда это знать и тебе? С твоими банкетами?
Сколько я помню, ты тогда, у Раузы, говорила, что никакого мужа тебе
не надо, что ты заведешь и воспитаешь младенца сама: вот и прекрасный
повод поступить по собственной теории. А начальство тебе поможет.
Выплатит компенсацию за профессиональное, так сказать, заболевание. Да
я и женат! вспомнил Арсений, наконец. С пани Юлькою случилась
истерика, которых с нею не случалось давно, с того самого утра, и
Арсений, припечатав, что бабьих скандалов терпеть не намерен, гордо
удалился из дома на УЖдановскойы, гордо и, как ему казалось, навсегда.
Впоследствии, анализируя историю с Нонной, он заносил этот уход в свой
актив: как же, добровольно отказался и от Прописки, и от квартирки, и
от красавицы-польки жены, работающей во Внешпосылторге. Коммерческим
секретарем.
54.
С мягким скрипом приотворилась полированная дверца платяного шкафа, и
тот глянул четырехглазо капитанским погоном Юлькиного гебешного
кителя: это Арсению, правящему пятую главу УДТПы, пришло в голову
сгустить предлагаемые обстоятельства: не секретарша, а офицер! Идея
поначалу показалась захватывающе гениальною, он сгустил, пройдясь
простым карандашиком по тексту, появилось несколько приятных периодов
и словосочетаний: попроси компенсацию у генерала, я с ГБ никаких дел
иметь не собираюсь, даже интимных, беременный капитан, - но по сути в
истории не переменилось, кажется, ничего. Как же так? Растерянный
Арсений отказывался верить своим глазам. Как же так?! Я сгущаю,
сгущаю, а оно - ничего?..
И обреченно полез под стол искать оброненный на прошлой неделе ластик.
55.
Очередная сессия призвала Равиля в Москву. К Арсению он зашел только
однажды и то как-то вскользь, по делу. Потом они случайно встретились
в том же переходе, в каком Арсений годом раньше встретил Раузу. На
Равилеву руку опирался сильно беременный коммерческий секретарь. У нас
через неделю свадьба, пояснил Равиль. Поздравляю. Пани Юлька стояла
как ни в чем не бывало, стояла, словно и не существовало никогда их с
Арсением пяти безумных месяцев; знал ли про эти месяцы Равиль, так и
осталось для Арсения тайною: узкие восточные глаза друга, как бы ясно
ни смотрели, продолжали заключать изрядную толику неизвестности.
Арсений долго мучился ревнивым вопросом: не был ли Равиль Юлькиным
любовником до него, Арсения; не от Равиля ли, собственно, и беременна
пани Юлька; и если так, то как все же правильно он, Арсений, поступил,
уйдя, - мучился, пока кружным путем не узнал, что брак Равиль с пани
Юлькою задумали фиктивный: она прописывает мужа в Москве, он дает
фамилию ее ребенку. Последний родился точно в срок, предположенный не
желавшим изо всех сил никаких сроков предполагать Арсением, получил
польское имя от пани Юльки, татарские фамилию и отчество от Равиля и
черты лица, кажется... а впрочем, черт их, черты лица, разберет!
Как-то Равиль позвал Арсения в гости. Арсений не спал ночь в
терзаниях: идти или не идти - и все же пошел; пани Юлька встретила его
как полагается встречать старого друга мужа, которому вообще-то сейчас
не до друзей, - ибо фиктивный брак мало-помалу перерастал в
натуральный: Равилю, разумеется, лень было искать квартиру (что, в
оправдание его заметить, непросто в Москве и очень дорого), готовить
еду или бегать по столовкам, клеить, наконец, на улице сомнительных
девочек. Брак, однако, оказался чреват не одними удобствами, но и
обязанностями: походами в магазин, на рынок, в молочную кухню; стиркой
пеленок; семейными визитами к родственникам жены, которых оказалось
великое множество, и, наконец, самым для Равиля страшным: подробным
отчетом супруге в использованном времени; нет, не отчетом, конечно,
но... Словом, когда Равиль испытал все эти прелести на своей шкуре -
раньше, с Людмилою, Равиль жил как хотел, теперь пани Юлька заставляла
жить как положено,- ушел.
Начались поиски по возможности необременительной работы, стороженье во
МХАТе, дворничанье в Литинституте (словно такие места службы и впрямь
повышали престиж профессии дворника или сторожа), новая волна
сближения с Арсением. Так и не научившись стабильно зарабатывать на
квартиру, Равиль обосновался в конце концов в мансарде, сделав своей
кроватью старый сундук в коридоре под лестницею. Равиль был обаятелен,
и соседи Арсения постепенно сдружились с ним, слюбились, не гнали, не
доносили коменданту и милиции. Года два пани Юлька терпела, но то ли
нашелся очередной кандидат в мужья, то ли надоело платить ежемесячные
пятерки, которыми оборачивалась для нее мертвая Равилева душа (не
столько, наверное, пятерок жалела пани Юлька, сколько обижало
наплевательское Равиля к пятеркам этим отношение), - но пани Юлька с
Равилем развелась и из квартиры, а стало быть, и из Москвы - выписала.
Равиль помечтал-помечтал: а не подать ли, мол, в суд, а намечтавшись
вдоволь, уехал в провинцию, и вплоть до той зимней ночи в Н-ске, когда
прозвучали стихи про смерть на балконе, друзья не виделись.
Как-то недавно старая м-ская знакомая Арсения, встретив его на улице,
сказала: знаешь, на днях заходила к Раузе. У ее соседки сын - вылитый
ты! Только бородку вот отрастить. Ну? удивился Арсений. Случаются же
совпадения! - И снова мучился целую ночь: месячный младенчик с
удивленно открытым ртом и сосредоточенными зелеными глазками витал
перед мысленным взором таким, каким увиделся в первое и последнее их
свидание.
Глава шестая
ЖРЕЦЫ ИДЕОЛОГИИ
И станут братия все люди,
и каждый - милиционер.
Д. Пригов
56. 14.15 - 14.17
Небольших размеров половинка человечка, одетая в темный пиджак,
обсыпанная перхотью и обутая в стоптанный, заляпанный грязью башмак,
просунулась в щель приоткрытой двери, сказала сладеньким бабьим
голоском: что, мальчики? Подорвем экономическую мощь социалистического
государства? Хи-хи. А где Яневская? Как всегда, обедает? Хи-хи-хи - и
исчезла. Про экономическую мощь - это была шутка человека, Игоря
Целищева, заведующего публицистическим отделом, которую, услышанную
месяца полтора назад, Игорь ежедневно повторял: с тех пор как кофе
подорожал, в редакции перешли на чай, и вот призыв к подрыву
представлял изысканнейшее, остроумнейшее - на взгляд Целищева -
приглашение к столу.
После вчерашнего я с этим пидарасом не то что за стол - на одном
гектаре гадить не сяду, чуть слышно произнес обычно громкий Аркадий в
ответ на молчаливый Арсениев вопрос. Он меня вчера снова закладывал
Вике и шефу. Шепотом Аркадий говорил потому, что новый главный велел
сломать в редакции все кирпичные стенки между отделами и разгородить
помещение тонкими застекленными деревянными рамами, более
приличествующими на первый взгляд какому-нибудь японскому домику из
оперы Пуччини, нежели солидному идеологическому учреждению. Взгляд же
более пристальный обнаруживал как раз идеологическую подоплеку
реконструкции интерьера: она позволяла каждому контролировать если не
мысли - во всяком случае речи соседа справа и слева. Впрочем, была в
этом и некая прелесть: можно переговариваться с коллегами, не покидая
отдела.
На одном гектаре с ним ты все равно гадишь. И я тоже. Все мы тут гадим
на одном гектаре. Поэтому ты как хочешь, а я пошел пить чай.
57. 14.18 - 14.32
Сколько? Полтора. А Фицджеральд есть? В воскресенье на рынке полно
было. Почем? Семь с половиной. И там, помню, как раз писали, что
наиболее яркий индикатор экономического краха государства... Просто
популяризация: ну, будто симпатичный человек прочел Мастера вслух. На
прошлой неделе - семь-ноль. А ты за своего чего хочешь? Города и музеи
мира. Две ночи стояла, записывалась. Полгода ждала, бегала любоваться,
следила, как очередь движется. Отсутствие мяса, подорожание кофе,
разные эрзацы и все такое. Причем где-то у нас читала: про фашистскую
Германию, что ли. А он говорит: не ЦСУ, а прямо ЦРУ: такое
впечатление, будто все мы - государственные преступники. Прочитал,
высказал попутно пару мыслей. Так что в прямом смысле это и не театр
вовсе. Получаю открытку, прихожу, а мне вместо финского кабинета
югославскую УМоникуы суют! - в комнате, где проходили чаепития, так
называемом конференц-зале, хоть никаких конференций там сроду не
устраивали, стоял длинный, составленный из трех канцелярских, стол; на
конце его, примыкающем к окну, кипел электросамовар; посередине
располагались вазочки с сухарями, печеньем, соломкой; перед каждым из
десятка сотрудников, удостоенных приглашения (род клуба: только свои),
дымилась чашка, - ты знаешь, что у меня нету. Тогда Овидия и двух
Мастеров. Кого? Это еще у Ромма. УОбыкновенный фашизмы. Когда он
сдавал картину в Госкино... Обрабатываем, говорит, разные таблицы, и
волосы дыбом встают. Уже за одно то, что ты в курсе всего этого, тебя
следует расстрелять как последнего диссидента и врага народа. А ты
говоришь: статистика. УВишневого садаы не видел, но думаю, что играть
его там некому. Ну какой из Высоцкого Лопахин? Смех один! А взять
пришлось. Так что если кому УМоникуы надо, дай мой телефончик.
Вмазался он, конечно, круто. А рядом такая баба сидела, блондинка! И
вовсе не баба. Карга лет пятидесяти. А я говорю: блондинка, сам видел!
Ромм тогда возьми да и брякни вслух, на голубом глазу: вы могли, мол,
подумать, что это про нас?! Купил их, одним словом. Да Доронина давно
развелась, она сейчас за сыном Гришина! Кавабату и Фриша. Я ж сам
Мастеров собираю. Твое дело, старик. И заметь, говорит, у нас почти
тысяча человек, и все все понимают. Памятник Неизвестному Маршалу: ИМЯ
ТВОЕ БЕССМЕРТНО, ПОДВИГ ТВОЙ НЕИЗВЕСТЕН. Как раз в этом и юмор, что
все все понимают - от министра до таксиста - а делают вид, что не
понимают ничего. В основном потому, что всех это устраивает. Ладно,
старуха. Умер-шмумер, был бы здоров. Все там будем. Тут-то наша высшая
свобода и есть: слово не означает дела, и наоборот. Самое что ни на
есть демократическое государство: живем по воле большинства.
Люмпен-демократия! А про медаль слыхал? ЗА ВОЗРОЖДЕНИЕ ЦЕЛИННЫХ И
МАЛЫХ ЗЕМЕЛЬ?
Дайте-ка лучше я вам анекдот расскажу, не выдержав, вмешался Арсений:
все-то он сегодня норовил куда-то вмешаться. Риск по-французски - это
когда десять французских парней выпивают десять бутылок коньяку и едут
к десяти женщинам, наверняка зная, что у одной из них сифилис; риск
по-американски - это когда десять американских парней выпивают десять
бутылок виски, садятся в десять автомобилей и с погашенными сварами
мчат на полной скорости к пропасти, наверняка зная, что у одной из
машин не работают тормоза; и, наконец, риск по-русски - это когда
десять русских парней выпивают десять бутылок водки - иногда им и чая
хватает, вставил Арсений отсебятинку - и начинают рассказывать
политические анекдоты, наверняка зная, что как минимум один из них -
стукач.
Ты на кого намекаешь?! взвился Игорь Целищев. Ты на кого про стукача
