с его эпохой сливались черты другого (указанного в пьесе) времени.
Для чего же нужен был сдвиг времен и укладов?
Стараясь понять жизнь, Шекспир отыскивал корни явлений, уходящие далеко
вглубь, сталкивал предание и реальность, древний уклад и современную
страсть.
В смешении эпох и стран он находил возможность сравнения,
подчеркивания, обобщения.
Не случайным было смещение времен и в "Короле Лире". Легендарные имена
короля и его дочерей сохранились в трагедии не только потому, что так
назывались эти герои в старину. Не случайностью являлось и то, что имена их
остались, а другие, данные лицам, похожим по фабульному положению на прошлые
варианты, были заменены новыми.
Чтобы со всей силой контраста выявить современные процессы, и на
главное действующее лицо, и на завязку событий была брошена тень другой
эпохи.
В новом веке и уже в совсем ином качестве повторилась история
старинного героя. Герой этот стал образом, одновременно и связанным с
описываемой эпохой, и противоположным ее устремлениям.
В некоторых свойствах своей натуры Лир отличен от всех его окружающих.
Он иной, непохожий на всех, кто стоит рядом. И именно потому, что он иной,
возможны и такая сила заблуждения и не меньшая сила прозрения.
Что же отличает образ Лира от других действующих лиц?
Прежде всего масштаб. Лир наделен поэтической мощью героя древних
преданий. Каждое из движений, выражающих его характер, наполнено силой. Этот
человек принадлежит к какому-то другому, не современному роду и племени. И
хотя Регана его дочь, а ему восемьдесят лет, кажется, что он родился на
несколько тысячелетий раньше своей дочери.
Огонь патриархального костра освещает его фигуру.
Иногда он кажется пришедшим из доисторического времени, героического
века, когда, по преданию, обитало на земле племя людей, величественных и в
добре, и в зле. Высшей властью обладал старейший, мудрый старшина рода.
Родовым старшиной, фигурой ветхозаветных преданий предстает иногда Лир.
В его убеждении в своей правоте заключены не простота или безумие, а
поэтическое величие. Его образ связан с легендами о времени, когда только
узнавали цену золота, люди еще не стали коварны и хитры, не делали различия
между словами и мыслями.
В "Короле Лире" - обилие библейских образов. Ветхозаветные проклятия
гремят в поэзии. Отчаяние плачей, экстаз пророчеств наполняют ритмы силой,
страстью. Древние символы и аллегории создают сравнения.
Ораторский пафос Возрождения нередко был связан с густотой тона этих
образов. И что существенно: библейские слова становились мятежными. Когда
Лютер переложил псалом сорок шестой, то получилась, как писал Гейне,
"Марсельеза Реформации". Пророки Иеремия, Даниил, Иезекиил снабдили
изречениями Томаса Мюнцера.
Однако не только эти "громкие и закованные в железо старые слова"
(Гейне)-просвечивающий слой преданий - определяют образ Лира. Неразрывно с
древними чертами, меняя форму и суть этих черт, существуют и иные свойства.
Сквозь легендарный образ проступают жизненные черты деспотического
владыки: можно узнать, как он судил, чеканил деньги, набирал солдат.
Множество подробностей, относящихся ко времени его правления, обнаружатся во
время сцен сумасшествия. Картины прошлого связаны с войной, насилием,
кровью. Король-воин, он сам учил солдата правильно натягивать тетиву лука,
королевская рука твердо держала меч.
Было время,
Своим точеным добрым палашом
Заставил бы я всех их тут попрыгать.
Не только мысли о попранной справедливости владеют им, а и воинственные
воспоминания:
Ста коням в войлок замотать копыта
И - на зятьев! Врасплох! И резать, бить
Без сожаленья! Бить без сожаленья!
Если позабыть все, связанное с преданием, пропадет поэзия и масштаб
фигуры, но если увидеть лишь эти черты и не понять всего отражающего
действительность, - исчезнут и смысл образа, и его трагическая сила. Лир
постиг царящую в мире несправедливость, но одним из выражений этой
несправедливости было и его владычество, был он сам - король.
В сценах, достигающих наибольшего трагизма, Лир осуждает не только
отвлеченное понятие власти, но и реальную власть, которою он сам обладал.
Теперь такая власть ему кажется противной разуму, преступной. Ужасающие
картины народного горя отражают действительные отношения эпохи. Это горе -
следствие владычества Лира.
Трагедия Лира заключалась не только в том, что у старика отца оказались
неблагодарные дочери. Все здание его королевского величия оказалось
непрочным, подобно всякой власти, сильной только угнетением и страхом.
Истинная жизнь была скрыта от короля. Он видел только наружность людей,
внешний вид вещей, отношений.
Лживый мирок заменил для него мир. Лесть ослепила старого короля. Его
мышление перестало отражать действительность, фантастические представления
он принял за реальность. "Малый мир" человека (излюбленный философский и
психологический образ елизаветинцев) подменил большой мир жизни. Поэтическое
выражение этого величайшего человеческого заблуждения насчитывает вековую
традицию, и Бэкон с удовольствием вспоминал слова Гераклита: "Люди, ищущие
истину в собственном своем маленьком мире, а не в большом".
Лир хотел найти истину в собственном маленьком мире.
Король обожествил свою личность. Ему стало казаться, что вовсе не
власть, полнотою которой он обладал, определила его место в жизни, но
внутренняя неизменная ценность его человеческих достоинств. В сознании Лира
постепенно образовалась искаженная картина реальных связей - слепки
наружности отношений, а все окружавшее короля было показным, поддельным.
Зеркало восприятия потускнело, изогнулось - стало кривым. Менялся мир, но
искривленный, тусклый мирок сознания человека, загородившего себя от жизни,
оставался все таким же.
Образы этих двух миров предстают в самом начале.
Подземные толчки сильнее и сильнее сотрясают большой мир: еще удар - и
все рухнет. Все уже прогнило; любые виды человеческих связей и отношений
держатся лишь на тоненькой ниточке. Еще усилие - и не только государство
распадется на три части, но и все существующее развалится на куски,
разобьется вдребезги.
Этого не замечает Лир.
Он видит позолоту, улыбки, красивые одежды, слышит лишь восторженные
слова. В его малом мире - ни облака. Там господствуют покой, идиллия. Все
происходящее прекрасно: мудрый и справедливый король осуществляет свою
последнюю волю, сейчас он снимет с головы корону и, окруженный всеобщей
заслуженной любовью, отдаст власть наследницам; теперь они будут охранять
справедливость. Седой патриарх в последний раз творит закон. Начинается
древнее испытание любви.
Но теперь не только Лир задает вопросы дочерям. Сама жизнь загадывает
старому королю загадку: что важнее для человека - сахар, красивое платье или
соль?
Туман лести закрывает перед королем смысл испытания. Лир продолжает
искать истину лишь в своем малом мире, в нем он ищет ответа. Старый король
переживает последние минуты своего самого счастливого дня.
Он отвечает: сахар и красивое платье важнее соли.
Проклята и изгнана младшая дочь. За Корделию, за древнюю правду
вступается Кент - последний из хранителей древней чести, но молчит
Глостер-царедворец, не способный возражать своему повелителю, даже если тот
неправ.
Дуновение ветра сдвинуло камень.
Все, расшатанное временем, колыхнулось, двинулось, рухнуло. Мертвый
свет молнии озарил лица - в них не было ничего человеческого: хищность и
жадность превратили их в морды зверей. Долгий и тяжелый удар грома расколол
небо. Буря началась.
В статье о Мочалове в роли Гамлета Белинский описывал душевное
состояние датского принца, - оно может быть отнесено к большинству
шекспировских героев.
"Он пока доволен и счастлив жизнью, потому что действительность пока не
расходилась с его мечтами... Такое состояние есть состояние нравственного
младенчества, за которым должно последовать распадение..."
Распадение, по словам Белинского, - "переход от младенческой
бессознательной гармонии и самонаслаждения духа в дисгармонию и борьбу,
которые суть необходимые условия для перехода в мужественную и сознательную
гармонию..."
Так же развивается и образ Лира: вначале нравственное младенчество,
самонаслаждение духа. Закономерностью исторического развития подобные
призрачные гармонии рассеиваются под первым же натиском реальности. Не
существует железных оград, которыми можно было бы оградить сознание от
действительности.
В "малый мир", уничтожая иллюзии и рассеивая призраки, ворвется буря.
Последует распадение - дисгармония.
Наступит пора, и герой увидит необъятный мир общественной
несправедливости, узнает ее, чтобы потом проклясть несправедливость,
призвать к борьбе с ней, хотя бы способы борьбы и не были ему известны.
Такова схема развития большинства трагедий Шекспира.
В "Короле Лире" положение усилено еще и тем, что герой не только
познает действительность, но в этом познании открывает сущность и себя
самого - своего маленького мира.
Лир заблуждается не только в представлении о жизни, но и в понимании
своего значения в жизни. Ему казалось, что оно неизменно. Можно отдать
власть, но все равно сто рыцарей должны сопровождать его - короля "с головы
до пят". Самоценность его существа дала ему право на первое место. Святость
этого места - основа существования и всех остальных в государстве; положение
каждого устанавливается лишь в зависимости от приближения к особе первого
человека.
В сцене раздела владений предстает застывшая громада государственной
иерархии. Все расположено строго на своих местах, недвижно, подчинено
неизменному порядку. Самое высокое место - короля, после него - наследницы
престола, их мужья, потом первые сановники государства: Кент, лорд Глостер,
два его сына, старший впереди - он ближе к престолу. Все замерли, как бы
навечно прикрепленные к месту.
Лир снимает с головы корону. Ему кажется, что ничего не переменилось,
он уверен: мир недвижим.
ГОСПОЖА ЖАДНОСТЬ.
В догмах и ступенях соподчинения - в ярусах схоластики - нашел свое
выражение мир иерархии. Искусственный строй, в котором все должно было быть
неподвижным, оторванным друг от друга, обособленным. Все существующее в мире
- люди, явления - приросло к своему месту, значению, ряду. Все определенно и
неизменно, относится к добру или злу, добродетели или пороку.
Земной порядок продолжался в порядке загробном - Данте описывает девять
кругов ада, чистилище и девять сфер рая. Каждый грешник приговорен к своему
виду мучения, одна пытка не могла быть заменена другой. Была иерархия
страданий, так же как иерархия искупления и иерархия вечного блаженства.
Непостижимы символы веры, неоспорима власть, навечно существуют
отношения сословий.
Неколебимые ветром, не глядя друг на друга, с глазами, устремленными в
бесконечность, стояли на выступах храмов скульптуры царей, воинов, монахов,
женщин, держащих каменными руками каменных младенцев - человеческий род
навеки занял свое место; все в нем получило свое значение, никто и ничто не
в состоянии был сдвинуть их с этих мест, переменить их значение, освященное
веками, неоспоримой мудростью. Так и будут они стоять весной и летом, осенью
и зимой.
И подобно тому как возвышаются одна над другой статуи на каменных
порталах, высятся друг над другом царь - герцог - помещик - крестьянин.
