Шахтер кивнул головой.
- Посмотри список.
Шахтер подошел к столу.
- И мой номер выписал, гадюка...
- Да, - сказал Иоганн. - Это хорошо, что он тебя не забыл.
- Кому хорошо?
- Ну, допустим, мне. - Спросил строго: - Теперь ты понял?
Шахтер снова кивнул.
Вайс сурово предупредил его:
- Через два дня - не раньше.
- Так, - спокойно сказал шахтер. - Через два дня задавим.
Иоганн приложил палец к губам и еле слышно прошептал:
- Дашь согласие поступить в фашистскую школу диверсантовразведчиков.
Чуть поломаешься - и согласишься. Но учти: я тебя больше не знаю, и ты
меня там тоже не знаешь.
- Ясно.
- Пошли, - приказал Вайс и направился к двери.
И вдруг сзади раздалось такое родное слово.
- Товарищ! - позвал шахтер.
Иоганн обернулся.
- Надо и мне тоже, дай как следует. - Шахтер показал кулак,
зажмурился, потребовал: - Бей!
- Не могу...
- То есть как это не можешь? - возмутился шахтер. - Как это не
можешь, когда надо?
- Не могу, - повторил Иоганн.
- Хлюпик, - презрительно бросил шахтер. Подумал и добавил: -
Неврастеник.
Увидев, что все это не произвело на Вайса впечатления, шахтер
мгновение помедлил и решительно взял со стола резиновую палку, сплошь
покрытую металлическими гайками.
- Не надо, - попросил Иоганн.
- Думаешь, сойдет? - спросил шахтер.
- Сойдет, - сказал Иоганн.
Они вместе покинули спецблок. Впереди, тяжело волоча ноги, плелся
шахтер, сзади, держа руку на отстегнутой крышке кобуры, шагал Вайс. В
комендатуре он приказал дежурному солдату охраны отвести заключенного в
барак.
А на следующий день Иоганн предложил Дитриху якобы по рекомендации
Рейса включить в список отобранных ими кандидатур еще заключенного N
740014. И когда потом Иоганн благодарил Рейса за рекомендацию за
рекомендацию подходящей кандидатуры и назвал номер заключенного, Рейс
изумленно уставился на Иоганна. Но тут же он ухмыльнулся и сказал, что рад
оказать ему услугу. Очевидно, этот гестаповец полагал, что ловко обвел
абверовца. Он отлично помнил, что заключенный N 740014 - ближайший
кандидат в смертники, а по каким мотивам именно его отобрали абверовцы -
это Рейса не интересовало.
Теперь, когда список отобранных для диверсионной школы заключенных
был составлен, капитан Дитрих имел все основания считать свою миссию в
экспериментальном лагере завершенной и, как он полагал, завершенной
успешно. Радовало его и то, что ему удалось избежать посещения лагеря, так
как он боялся инфекции.
Перед отъездом оберштурмбанфюрер Клейн пригласил Дитриха и Вайса на
завтрак. И все было как и в прошлый раз на обеде в честь их приезда.
Клейн, Флинк, Рейс и Штрумпфель, развалясь в креслах, неторопливо
беседовали об искусстве, только теперь предметом их разговора была не
музыка, а живопись. Правда, Иоганн не сразу понял это, так как речь шла
больше о цветной фотографии. Собеседники довольно быстро пришли к
единодушному взгляду на современную живопись. И взгляд этот несколько
ошеломил, казалось бы, уже отвыкшего удивляться Иоганна. Оказывается, в
Германии сейчас фотография и живопись сливаются в единое синтетическое
искусство. Происходит так потому, что сама жизнь дает образцы
возвышенного. И пример тому фюрер - образец нравственного совершенства, -
таково было общее мнение гостей и хозяина.
После вкусного и сытного завтрака Клейн снова пригласил всех к себе в
кабинет.
Профессор Штрумпфель наставительным тоном пространно делился с
Дитрихом своими познаниями. Поскольку человек не что иное, как
разновидность животного, разглагольствовал он, то в качестве стимуляторов
следует использовать наиболее экономически выгодные средства воздействия:
голод в наказание и дополнительную кормежку в поощрение. Публичные
экзекуции и казни могут оказать воспитательное воздействие только в тех
случаях, когда подвергаемые им особи живо, активно реагируют на все
процедуры, то есть ведут себя естественно. Если же они, что бывает чаще,
реагируют цинично и противоестественно, то это оказывает на зрителей
обратное действие.
Омерзительное деловое наставление, к тому же еще облеченное в некую
наукообразную форму, вызывало у присутстствующих одну лишь почтительную
скуку, но прервать профессора никто не решался. И все оживились, когда
Рейс, разомлевший за рюмкой шнапса, позволил себе прервать порядком
затянувшуюся лекцию.
- А мы, герр профессор, в Треблинке оборудовали "госпитальную"
приемную. Там были плюшевые диваны и даже оленьи рога - заключенные вешали
на них одежду. А потом - "прошу". Дверь распахивалась - ров. И прямо сюда,
- Рейс показал пальцем себе на затылок.
Презрение, ненависть, гнев - все это для разведчика Александра Белова
было недоступной роскошью. Иоганн сидел, как и все, развалясь в кресле,
курил. Воспользовавшись минутным молчанием, почтительно обратился к
Клейну:
- Полагаю, герр оберштурмбанфюрер, все эти замечательные наблюдения
представляют большую научную ценность, и убежден, что уважаемый профессор
широко опубликует их.
- О да, - согласился Штрумпфель. - Это мой долг.
- Но не сразу. - поспешно вмешался Флинк. - Пока не утвердится
мировое господство империи, мы должны соблюдать известную сдержанность в
некоторых вопросах. когда дело касается некоторых других наций.
- Само собой разумеется, - согласился Штрумпфель.
Клейн напомнил:
- По отношению, например, к голландским евреям мы проявляли даже
любезность: возвращали прах семьям в запаянных металлических банках. И
брали за банку по семьдесят пять гульденов.
Рейс поддержал разговор:
- Говорят, в Аушвитце, где командует Рудольф Гесс, волосы
обрабатывают паром, а затем упаковывают в кипы, чтобы использовать для
производства матрацев. И еще я слышал, что в Дахау кости перемалывают на
удобрения для полей. Для этого там даже установлена специальная машина.
- Там колоссальные масштабы, - со знанием дела сказал Флинк. - Если
бы они не применяли широко технические средства, им бы пришлось занимать
огромные дополнительные территории для захоронений.
Клейн воскликнул с упреком:
- Господа, мне кажется, беседа на такие темы не может способствовать
пищеварению!
- Да, - льстиво согласился Рейс, - завтрак был, как всегда,
замечательный, особенно хороши были взбитые сливки.
- Вы сладкоежка.
- Я вспомнил маму, - мечтательно сказал Рейс, - она так чудесно
стряпала!
- Да, все мы когда-то были детьми, - томно заметил Клейн и, вытянув
ноги в теплых домашних туфлях, посмотрел в окно. Шел дождь со снегом.
Клейн добавил грустно: - А теперь моя голова в горьком снегу седины.
Недавно я долго рассматривал себя в зеркало и увидел немало предательских
морщин...
- Да, кстати, - живо сказал Вайс, - капитан Дитрих и я, мы
чрезвычайно вам благодарны: вы так предупредительно передали нам список
ваших осведомителей! Это огромная услуга абверу.
Флинк бросил на изумленного Клейна подозрительно-мстительный взгляд.
"Хорошо! - подумал Иоганн. - Вы, сволочи, теперь сцепитесь, как пауки
в банке. Флинк наверняка накапает донос, и ты, лощеный палач, от него не
отстанешь - тоже будешь строчить".
- Позвольте, позвольте, - смущенно промямлил Клейн, - здесь что-то не
так...
Вайс не дал ему закончить, встал, пожал руку, произнес, приятно
улыбаясь:
- Самые лучшие пожелания вашей уважаемой супруге и вашему прелестному
малютке. - Потом обернулся к Рейсу: - Унтершарфюрер оказал нам особую
любезность, рекомендовав заключенного номер семьдесят четыре два ноля
четырнадцать: оказывается, это был его личный осведомитель. поистине
высокая жертва на алтарь абвера! - Поклонился всем, щелкнул каблуками и
направился к двери.
Дитрих попрощался более сдержанно и не счел нужным кого-либо
благодарить.
Он твердо решил, что все добытые здесь материалы припишет
исключительно собственной инициативе и личной проницательности. Иначе
перед Лансдорфом не выслужишься. Он был достаточно осведомлен об этом
человеке.
В годы первой мировой войны Лансдорф, друг фон Папена, под
руководством Вальтера Николаи провел немало блестящих разведывательных
операций в крупнейших странах Европы. И сейчас он занимает особое
положение в СД, Гейдрих и Гиммлер привыкли полагаться на него. И все же он
в опале: разошелся с имперским руководством во взглядах на "еврейский
вопрос".
В первы период, когда наци только еще пришли к власти, Лансдорф
считал истребление еврейской части населения целесообразным, ибо это, как
он выразился, "приучало необстрелянную молодежь к мясу".
Но погтом, после молниеносного захвата Польши и Франции, он стал
прокламировать идею, что не следует полностью истреблять евреев. Наиболее
работоспособных, по рпимеру рабов древнего Рима, надо заточить в
выработанные рудники и шахты, чтобы они в специально оборудованных там
мастерских производили различные ценности. Подобным же образом нужно
поступить и с еврейскими учеными: собратьих, изолировать, но при этом
создать такие условия, в которых они смогут заниматься научной работой.
Ну, а все их достижения станут достоянием немецких ученых, которые будут
распоряжаться ими по своему усмотрению.
Это "ревизионистское" суждение об одной из существенных доктрин
Третьей империи было расценено как либерализм, и Лансдорф не получил того
высокого поста, которого заслуживал.
Кроме того, у Лансдорфа был крайне своеобразный взгляд на своих
соотечественников, предназначенных для несения разведывательной службы.
- Мы, немцы, - рассуждал Лансдорф, - наделены способностью в
совершенстве овладевать всеми формами государственного послушания.
Инстинкт дисциплины, слепой исполнительности у нас необычайно развит. Это
необходимые качества для разведчика, но нам не хватает артистизма, которым
обладают французы, а также славяне. Особенно славяне - им присущи черты
реалистической фантазии. не случайно именно русские одарили человечество
Достоевским, Толстым, Чеховым. И дерзость! Совершили же они, черт возьми,
эту революцию!
Поэтому Лансдорф был крайне скуп на похвалы своим сотрудникам. Он
всегда усматривал в их операциях склонность к излишним силовым акциям, а
внеплановые террористические акты считал признаком неврастении - работой
на публику. И к Штейнглицу относился пренебрежительно: ну какой это
разведчик - обыкновенный мясник, лишенный чувства воображения.
Дитрих знал, сколь трудно заслужить одобрение Лансдорфа.
А вот Вайс не знал, как пристально наблюдает за ним Лансдорф. Именно
в этом прислуживающем ему молодом ефрейторе он находит тот артистизм,
которого так не хватало немецким разведчикам. Он тонко подметил этот
артистизм, когда Иоганн читал ему вслух скучнейший французский роман. У
Иоганна был почти неосознанный дар перевоплощения. И он, очень тонко
модулируя голосом, передавал интонации, тональность, манеру произношения
тех персонажей, длиннющие монологи которых читал дремлющему в ванне
умудренному опытом крупнейшему немецкому разведчику, с равной преданностью
служившему и кайзеру, и Гинденбургу, и Гитлеру, - как, впрочем, и весь
генералитет Третьей империи.
30
И потянулись бесконечные лагеря: прифронтовые, сборные, транзитные,
сортировочные, отборочные, штрафные... Бесконечные открытые кладбища, где
