дороге в столь бедственном положении, настроение у него не испортилось.
Скорее даже наоборот. Такого немца, как этот шофер, он встретил здесь
впервые. Ай да шофер! Побольше бы таких немцев!
Иоганн отряхнулся, привел себя в порядок. Да, вид у него неважный, и
руку рассадил. Вот к чему может привести бесцельный "треп". Впрочем, разве
такой уж бесцельный? Нет, кое-что полезное для себя он извлек из этого
разговора, кое-что...
И, как ни печален был недавний урок, в следующей попутной машине, а
ею оказался бензовоз, Иоганн снова завязал оживленную беседу с водителем,
молодым парнем из Зальцбурга, бывшим ночным таксистом.
Посасывая эрзац-сигару, изготовленную из бумаги, пропитанную
раствором никотина, этот знаток злачных мест рассказал Вайсу, что и здесь,
в Варшаве, можно порезвиться не хуже, чем даже во Франции, были бы деньги!
С каждой поездки на его долю приходится десять литров первосортного
американского или английского горючего - это на черном рынке то же, что и
литр самогона, а с пол-литром можно смело стучать ногами в дверь любой
знакомой девочки.
- Да кто тебе поверит, что бензин американский! - рассмеялся Вайс.
Шофер обиделся, объяснил:
- Наша колонна авиацию обслуживает. Значит, бензохранилище фирмы
"Стандарт ойл Нью-Джерси" или "Ройял датч-шелл", и до самого последнего
времени они после каждого миллиона литров присылали премии: зажигалки,
электрические фонарики, часы, портфели... Конечно, шоферам эти премии не
достаются. Все начальству.
- Обходят?
- Закон природы.
Вайс сказал доверительно:
- Я ведь тоже шофер. Но на легковой не много возьмешь.
- А надо с умом. - Шофер достал засунутую за щитком над ветровым
стеклом карту, протянул вайсу.
Иоганн развернул ее у себя на коленях.
Шофер объяснил:
- Кружки - базы. Дорога видел как идет! А я спрямляю проселками - вот
и получается пять верных литров, помимо тех десяти.
Вайс долго смотрел на карту, запоминал. И когда отдал, еще несколько
минут, напрягая сознание, вынуждал себя видеть эту карту и видел ее,
словно она была нанесена незримыми красками на прозрачном ветровом стекле.
Он сосредоточенно уставился в это стекло, но не замечал ни темных от дожля
фольварков, ни прудов, как чешуей покрытых черной облетевшей листвой, ни
серых грузовиков, в которых сидели солдаты в серой форме, с серыми лицами,
не замечал он ни серого неба, ни серой дороги, ни серого дождя. Он видел
только карту. И очнулся от оцепенения только в тот момент, когда вдруг
отчетливо понял, что накрепко и очень точно запомнил эти кружки и
тоненькие линии дорог в сетке квадратов. И тут же, подхватив последние
слова шофепа, предложил:
- Масло я могу достать. Что могу, то могу. В гараже банок пять
есть...
- Чудак, - рассмеялся шофер. - Они же просят коровье!
До самой Варшавы Иоганн доехал в маленьком "Опеле", принадлежащем
толстому немцу с розовым, младенческим лицом. Немец этот был в новеньком
спортивном костюме, шея замотана пушистым вязаным шарфом, выглядел он
настоящим щеголем. Увидев на груди Вайса новенькую медаль, похвалил:
- Герой! - И, подмигнув, указал на фляжку, болтающуюся на крючке: -
Шнапс! И я тоже с вами выпью. - Видно было, что он очень дружески
расположен к Вайсу.
Иоганн налил себе в пластмассовую крыжечку. Немец взял у него фляжку,
выпил прямо из горлышка, сообщил:
- Формацевт концерна "ИГ Фарбениндустри". Еду в Аушвитц по
коммерческому делу.
- Там же концлагерь!
- Вот именно! Вы, господин ефрейтор не страдаете бессонницей? -
неожиданно осведомился он.
Вайс с недоумением взглянул на него:
- Кажется, нет.
Формацевт снисходительно похлопал его по плечу и объяснил:
- А то скоро я смогу порекомендовать вам таблетки.
- Какие таблетки?
- Те, которые мы там испытываем. Но комендант Освенцима просто
негодяй. - Посетовал: - За каждую бабу просит по двести марок! А фирма
назначила максимум сто семьдесят. нам нужно пока приблизительно сто
пятьдесят голов. Если помножить, получится приличная сумма, превышать
которую у меня нет полномочий.
- Вы что же, и мне предлагаете свою отраву?
- Детка, - снисходительно сказал формацевт, - одну на ночь - и дивный
сон.
- А заключенным?
- Вместо десерта и без ограничения.
- Значит, смертельные дозы?
- Именно, - сказал формацевт. - Притом совершенно бесплатно. В
интересах сохранения здоровья наших потребителей. Туда однажды пробрались
какие-то мошенники. - В голосе его послышалось негодование. - Они
продавали заключенным какую-то дрянь под видом цианистого калия. И большая
часть выживала, но после столбняка, судорог и прочих мучений. И,
представьте, оказалось, что почти все пострадавшие - евреи: они
предпочитают самоубийство газовой камере. - Проговорил задумчиво: - Если б
можно было обойтись без коменданта, я убежден, нашлось бы очень много
желающих добровольно пройти все стадии испытания нашей экспериментальной
продукции. Возможно, даже уплатили б за это припрятанными ценностями. -
Оживился: - Вы знаете, где они прячут ценности? Это просто
умопомрачительно!
Иоганн сжал челюсти, на щеках его заходили желваки. И вдруг он
спросил:
- Что вы сказали о фюрере?
- Я - о фюрере? - изумился толстяк.
Иоганн, блестя глазами, повернулся к толстяку, повторил яростно:
- Нет, как ты смел мне, немецкому солдату, сказать так о фюрере? Ты
посмел сказать "жаба"? Я тебе покажу жабу!
И Вайс ударил формацевта и долго и тщательно бил его в тесной кабине,
потом оттащил его и сам сел за руль.
Машина медленно катилась по шоссе. Формацевт осторожно стонал, боясь
снова взбесить чем-нибудь солдата.
Вайс отходил от припадка внезапной ярости и клял себя за
распущенность. Он считал, что достоин того, чтобы ему самому набили морду.
Нет, так забыться, так забыться!
- Господин ефрейтор, - робко спросил формацевт, - куда вы меня
везете?
- В гестапо, - механически ответил Вайс.
- Умоляю вас...
- Вы могли оскорбить меня, но фюрера!.. - сказал Вайс, обдумывая, что
делать дальше с этим формацевтом: скоро контрольно-пропускной пункт.
- Если вы выйдете из машины и три раза громко и отчетливо крикните:
"Хайль Гитлер!" - я, пожалуй, прощу вас, - сказал Иоганн примирительно.
- О, извольте, извольте!
Иоганн притормозил. Формацевт вышел на обочину, вздохнул, прокричал,
что от него требовалось, проявив при этом некоторое даже излишнее усердие,
спросил заискивающе:
- Вы удовлетворены, господин ефрейтор?
- Вполне, - буркнул Иоганн.
Когда они миновали контрольно-пропускной пункт, где наряд эсэсовцев
проверял документы, формацевт со вздохом облегчения пожал руку Вайсу и
воскликнул с чувством:
- Благодарю вас! А то я знаете как волновался!
- Я человек слова, - строго заметил Вайс.
И уже когда въезжали в предместье города, формацевт признался:
- Вы знаете, господин ефрейтор, сначала мне показалось, что вы
сумасшедший, но потом я подумал, что сам иногда теряю контроль над собой,
- в конце концов, ведь комендант лагеря - штандартенфюрер. Таково его
звание. Очевидно, я неотчетливо произнес первые два слога, и вы
подумали... И, клянусь, на вашем месте я поступил бы так же. - Лицо его
было в кровоподтеках, но он продолжал просительно и льстиво улыбаться.
Вайс вышел из машины на Маршалковской и пренебрежительно махнул рукой
формацевту.
Александру Белову по молодости лет не довелось наблюдать нэп. Он знал
об этом периоде только по книгам и кинофильмам. Поэтому, вероятно, его
представление о Маршалковской во время немецкой оккупации Варшавы как о
нэпмановском вертепе не совсем точно соответствовало действительности. Но
презрительное выражение его лица, высокомерное отношение к разного рода
торгашам вполне соответствовали поведению и манерам германских оккупантов.
И в польских и в немецких армейских магазинах он держал себя надменно
и, едва появившись на пороге, громко объявлял:
- Герр штурмбанфюрер поручил мне купить именно в вашем магазине...
Это производило должное впечатление.
Когда Иоганн выбирал слабительное в армейской аптеке, вошел дежурный
врач в чине капитана и спросил, давно ли герр штурмбанфюрер страдает.
Иоганн сурово оборвал капитана:
- Господин штурмбанфюрер ничем не может страдать!
Это было так внушительно сказано, что капитан даже сделал
непроизвольное движение рукой, чуть не выбросив ее в партийном
приветствии.
И все-таки к началу представления в варьете "Коломбина" Вайс опоздал.
В связи с комендантским часом спектакли начинали с пяти часов. Тащиться в
варьете с покупками и тем более на встречу со связным было крайне
неудобно.
Поэтому Иоганн зашел в "Гранд-отель" и сказал дежурному полицейскому
офицеру, что он адъютант полковника Штейнглица и просит передать
полковнику Штейнглицу этот пакет, если тот, как обещал, явится сюда с
дамой. Если же полковник предпочтет отель "Палас", то тогда он сам
вернется за покупками.
Номера, демонстрируемые в варьете, не произвели впечатления на
Иоганна Вайса. Впрочем, ничего другого он и не ожидал, хотя ему раньше не
доводилось бывать на подобного рода представлениях.
И когда девять тощих герлс в потертых парчевых трусах, пожилые и
сильно накрашенные, болтали в такт музыке ногами, пытаясь скрыть под
деланными улыбками, что для резвых телодвижений им не хватает дыхания, он
смотрел на них с жалостью. Потом вышли двое, в плавках, с ног до головы
покрытые жирной бронзовой мазью, и принимали позы античных статуй.
Торчащие ребра, ключицы наглядно свидетельствовали о том, что по
карточкам эти артисты не получают ни жиров, ни мяса. Вслед за ними на
эстраду выскочил клоун, изображавший Чарли Чаплина. В него стали кидать из
зала огрызки яблок, окурки и кричали: "Юде!" Клоун ничего такого не делал,
он даже не увертывался от отбросов.
Весь номер, оказывается, именно в том и состоял, что клоун позволял
зрителям кидать в себя все, что попало. Он только защищал руками лицо.
Но вот что подметил Вайс. Этот клоун иногда вдруг на мгновение
сбрасывал маску Чарли, и тогда выступало другое лицо - усики те же, но
черная прядь, ниспадающая на бровь,и выдвинутая на мгновение вперед
челюсть настолько подчеркивали опасное сходство, что Вайс невольно пугался
за этого дерзкого человечка. Но через миг снова появлялся Чарли,
ковыляющий в своих огромных, растопыренных в разные стороны плоских
ботинках.
И когда объявили номер: "Два Николь два - партерные акробаты", - Вайс
сделал непроизвольное движение, подавшись вперед.
В зале накурено, тесно, шумно. Военные пили пиво, доставали закуску в
промасленной бумаге и раскладывали ее на свободном стуле. Если впереди
сидел штатский, они клали ноги на спинку его стула.
Чины военной полиции водили по задним рядам электрическими фонариками
и выпроваживали из зала солдат, если те начинали слишком вольно и
настойчиво вести себя с уличными девками.
Вайсу не нужно было особенно напрягать зрение, чтобы узнать в этом
идеально сложенном акробате, затянутом в черное трико, Зубова. Это был он.
Только волосы его расчесаны на прямой пробор, брови тонко подбриты, губы
слегка подкрашены. Он здорово работал, этот акробат Николь. Его партнерша,
лица которой Иоганн еще не успел разглядеть, потому что он о ней не думал,
как черная змейка, металась в руках Зубова, то оплетая его, то замирая в
