великолепно поставленные концентрационные лагеря с колоссальной пропускной
способностью и почти неограниченными возможностями, такие, как Дахау,
Бухенвальд, Равенсбрюк, Саксенхаузен, Флоссенбург, Нейенгамм. Функции их -
карающие и устрашающие, они же уничтожают нежелательный материал, который
поступает с различных новых территорий.
Прежде экспериментальные лагеря носили чисто учебный характер: они
предназначались для тренировки, выработки новых эффективных средств
подавления, а так же для обучения методам руководства. Таким, например,
был лагерь Флоссенбург, где многие сотрудники СС приобрели первоначальный
опыт.
Экспериментальный лагерь "О-Х-247", которым имеет честь командовать
Клейн, несколько отличается от своих предшественников, а также от других
подобных ему концентрационных лагерей. Наряду с решением общих задач в
обязанности администрации входит выявление, обработка и подготовка
отдельных экземпляров для использования их в определенных целях службами
СД, гестапо и, естественно, абвера.
В заключение Клейн сообщил, что профессор Штрумпфель внес много
ценных предложений, касающихся психической проверки лиц, предлагаемых
специальным службам.
Дитрих поблагодарил Клейна, но заметил не без оттенка чванства в
голосе, что он достаточно осведомлен о лагерной системе. Все, о чем здесь
столь любезно рассказал оберштурмбанфюрер, известно любому эсэсману. А его
интересует количество кандидатур, которые господин оберштурмбанфюрер может
предложить абверу.
- О, - живо воскликнул Клейн, - я не предложу вам ни одного
экземпляра, увольте! Это на вашу ответственность. - И заметил ехидно: - Я
слишком бюрократ. Картотека в вашем распоряжении. Но предупреждаю:все на
вашу ответственность. Тут я умываю руки. - И сделал такое движение
холеными руками, будто стряхивает с них брызги воды.
29
Унтерштурмфюрер Рейс, по-видимому, проникся симпатией к Иоганну;
возможно, возникла она потому, что они были сверстниками, а его здесь
окружали люди только старших возрастов. Даже солдаты охраны все были
пожилые. С молочно-розовым лицом, с волосами, торчащими ежиком, с нелепыми
широкими бачками на узких щеках, Рейс вел себя особенно трогательно,
когда, забыв, что он старше Иоганна по званию, заботливо помогал ему
надеть черную клеенчатую пелерину, пропитанную каким-то вонючим
дезинфицирующим составом.
Клейн приказал Рейсу сопровождать абверовцев по лагерю, но Дитрих,
опасаясь схватить инфекцию, отправился в канцелярию изучать картотеку
заключенных.
Было холодное, свежее утро. Сосны с оранжевыми стволами, покрытые
тонкой пленкой инея, блестят иглами хвои. Трава тоже в инее, и песок на
дорожках скрипит под ногами, как снег в стужу. Пахнет смолой, льдом и
горьковато-жухлой травой. Небо прозрачное, солнечное, прохладное, как вода
со льдом. И только в низине, где расположен лагерь, лежал промозглый,
похожий по цвету на бельмо, непроглядный туман.
Рейс заехал за Иоганном на мотоцикле. Иоганн сел в коляску, вытянул
ноги, накрылся клеенчатым фартуком. Рейс сказал приветливо:
- Я бы с гораздо большим удовольствием отвез тебя в город. И мы бы
повеселились. Здесь такая же скучища, как в школе святого апостола Павла.
- Ты что, учился там?
- Отец хотел, чтобы я стал пастором.
Иоганн покосился на эсэсовскую фуражку Рейса с бархатным черным
околышем и жестяной эмблемой черепа со скрещенными костями, заметил:
- Эта штука не очент-то походит на распятие.
Рейс усмехнулся:
- Мой отец до первой мировой войны был миссионером в Африке. Попадал
из "манлихера" в подброшенную пуговицу.
- Он что ж, стрелял только в пуговицы?
- Когда негры вели себя прилично, только в пуговицы.
- Понятно, - сказал Иоганн. И спросил: - Ты давно здесь?
- Сразу после Треблинки. Это тоже экспериментальный лагерь, но
назначение его всегда было толко ликвидационное, уничтожали главным
образом евреев. - Пожаловался: - Очень опасная была служба. Понимаешь, там
впервые стали применять пар, а потом в трехкамерном отсеке - газ. У меня
почти всегда болела голова: угарный газ, смешанный с паром, долго не
улетучивался. У меня даже был там приступ астмы.
- И поэтому тебя перевели сюда?
- Через некоторое время. Дело в том, что к нам приехал из своей
резиденции в Кракове генерал-губернатор Ганс Франк и остался очень
недоволен администрацией лагеря. Он нащел, что недопустимо занижена
пропускная способность. Перед отъездом он собрал всех офицеров и сказал:
"Что нам делать с евреями? Вы думаете, что мы поселим их в Остланде? К
чему вся эта болтовня? Короче говоря, ликвидируйте их собственными
средствами. Генералгубернаторство должно быть так же свободно от евреев,
как и рейх".
- А причем здесь ты?
- Ну как же, руководство "гитлерюгенда" направило меня в школу
Адольфа Гитлера. Я окончил специальное отделение - изучал работу
контрразведок среди населения. А в Треблинке, после того как лагерь
посетил Франк, у меня уже не было условий для такой работы.
- Почему?
- Ну, что ты, не понимаешь? Блокшрайберы только успевали составить
список прибывших в очередной партии, как их тут же приходилось заносить в
список выбывших. И я пожаловался штурмбанфюреру, что меня используют не
поназначению.
- Тебя что же, заставляли принимать участие в казнях?
- Да что ты! Там у нас заключенного приговаривали к казни в самых
редчайших случаях.
- Ну, а как же...
- Ну, это же были не казни, - перебил Рейс, - если ты имеешь в виду
ликвидации. Казнь - это официально обставленная карательная акция. А
это...
- Что это?
- Ну, это просто устранение неполноценной части населения
освобождаемых территорий. - Добавил поспешно: - У нас была даже
специальная инструкция, в которой указывалось, что вся процедура
ликвидации должна производиться так, чтобы объекты не могли рассматривать
ее как акцию возмездия. Поэтому, когда их направляли в газовые камеры, они
думали, что идут в гигиенические душевые или госпитальные блоки. Там даже
вывешивали флаг с красным крестом. Часть заключенных ликвидировали под
видом измерения их роста. Выстрел производился в прорезь измерительной
планки, как раз над затылком, и объект даже не успевал понять, что с ним
происходит, не испытывал боли.
- А ты откуда знаешь?
- Наши врачи говорили, что пуля, попадающая в мозжечок, вызывает
такое же болевое ощущение, как удаление зуба без анестезии, только еще
более короткое. А отравляющее действие газа осознается в течение пяти
минут, потом сознание притупляется, и объект только механическим
сокращением мышц реагирует на дальнейшее умерщвление.
- Да ты, я вижу, в своем деле профессор.
- Мы все это обязаны знать: ведь если не знаешь, все-таки действует
на психику, когда изо дня в день одно и то же...
- А когда знаешь на психику не действует?
- Тех, кто раскисал, списывали на фронт или забирало гестапо.
- А ты ни разу не раскисал?
- Я много молился, даже ночами.
- И помогало?
- Я старался думать, что это просто бойня, а они все не люди, а
животные.
- Ты молодец, здорово придумал...
- Конечно! И я, знаешь ли, научился не запоминать их лица. Это очень
важно - научиться ничего не помнить.
- А если вдруг вспомнишь?
- Ну зачем же?!
- А если тебе когда-нибудь напомнят?
- Кто? Кто напомнит? - неприязненно спросил Рейс и даже притормозил
мотоцикл. - Тех никого больше не будет. А мы даже сейчас об этом не
разговариваем, как будто ничего такого нет и не было.
- Ты считаешь, война уже кончилась?
- Ты что? - смущенно спросил Рейс. - Ты что?
- Ничего, - миролюбиво сказал Иоганн. - Просто я считаю, что война
еще не кончилась. И когда-нибудь она кончится.
- Ну да, - согласился, успокаиваясь Рейс. - Возьмем Москву, и все
человечество ляжет у наших ног.
- И у твоих?
- И у моих тоже.
- Ноги у тебя подходящие. Просто отличные ноги. С такими ногами
бегать хорошо.
Иоганн говорил сквозь зубы, не забывая улыбаться при этом. И надо же
было затеять такой разговор, когда все его существо и без того корчилось.
Не растравлять себя он должен, а собраться в железный комок, подготовиться
к встрече с советскими людьми, чтобы стойко, с равнодушным видом пройти
мимо них так, словно они для него не существуют.
Низина лежала в холодном дыму тумана.
Под колесами мотоцикла скрипел песок, щелкала щебенка. Отвесные
стенки карьера с выжженным по склонам кустарником были черны. Силуэты
деревянных вышек, ячеистая проволочная ограда в несколько рядов. На серых
столбах белеют крупные изоляторы - значит, через проволоку пропущен ток
высокого напряжения.
Показались каменные низкие постройки с высокими кирпичными трубами.
- Крематорий?
- Нет, это печи для обжигания керамических плит, - охотно пояснил
Рейс. Помедлил. - Но их тоже используют... Иногда...
Проехали одни, затем другие ворота, густо оплетенные колючей
проволокой, по краям бетонные колпаки, разрезанные пулеметными
амбразурами. Мотоцикл оставили у входа в комендатуру - барачного типа
одноэтажное деревянное здание, без фундамента поставленное на бревна.
По кирпичному тротуару вышли на пустынный аппельплац. Песчанач почва
здесь была плотно утоптана, а пот и кровь с разбитых ног послужили вяжущим
материалом для песка, превратили его в подобие асфальта.
Остальная площадь лагеря была разделена проволокой на клетки загонов,
в каждом из них стояло по два низких барака, до ската крыши которых
человек среднего роста мог дотянуться рукой. Эти бараки здесь называли
блоками.
В нескольких метрах от проволочных заграждений тянулись белые
известковые полосы. Ступивший на эту границу заключенный карается так же,
как за побег.
Ни кустика, ни засохщей травинки, - ровное черное пространство,
зорошо просматриваемое с любой возвышенной точки.
Окна в бараках, хоть и узкие, тянулись почти во всю длину стен, а
деревянные вытяжные трубы шли почти через каждые десять метров, но
поставлены они почему-то не вертикально, как полагается трубам, а торчат
из стен куцыми ящиками.
Рейс объяснил:
- Это для прослушивания. - Потом сказал с гордостью: - Герр Клейн
ввел много усовершенствований. Он , например, избегает публичных казней.
Но каждый карцер снабжен такими средствами, чтобы виновный мог сам
расправиться с собой, если, конечно, господин оберштурмбанфюрер считает
его ликвидацию целесообразной.
- Значит, организуется самоубийство?
- Ну, почему же спмоубийство? Просто свобода выбора.
Увидев приближающуюся полосатую колонну заключенных, Рейс посоветовал
Иоганну обратить на них внимание.
- Принцип обезличивания - тоже идея герра Клейна. Начинается с того,
что каждый заключенный имеет только свой номер - больше ничего своего. Ни
одной вещи мы им не разрешаем иметь, только номер. В этих же целях каждый
заключенный меняет ежедневно барак, место на нарах и группу, в которой
находится. Мы их тасуем как колоду карт. Особенно у советских развит
инстинкт организованности. А таким способом мы перешибаем этот инстинкт.
Ну, и легче подсаживать слухачей.
- Доносчиков?
- Слухачей. Это наш термин, он более точен.
- И много их?
Рейс ответил загадочно:
- Это личные кадры оберштурмбанфюрера.
- Вот такие ребята нам и нужны! - с энтузиазмом воскликнул Вайс. -
Надеюсь, вы нам кое-кого уступите?
