послали уговорить его приехать к нам с отрядом спасателей.
- Но каким образом этот старейшина мог познакомиться с профессором,
если он ни разу не выходил из долины? - спросил атташе.
Он начинал раздражать меня. К легенде не придираются, ее слушают, и
все. Я упускал из виду, что для него это была подлинная история. Удиви-
тельно, как легко он мне поверил. Возможно, ставил себя на мое место и
вообразить не мог, чтобы разумный человек, каким был он сам, зачем-то
принялся сочинять небылицы, когда к нему специально приставили человека,
который должен его устроить в определенном месте. Мне было выгодно ис-
пользовать министерский престиж атташе, чтобы пробить себе дорогу, и со-
вершенно не было смысла морочить ему голову.
- Профессор прилетел на вертолете, - сказал я.
- На вертолете?
- Да, господин Жироди исследовал горы с вертолета и потерпел аварию
над нашей долиной. Мы вылечили его с помощью чудодейственных трав, и он
нам сказал: "Я профессор Марсельского университета, специалист по загад-
кам природы, и если вам что-нибудь понадобится, приходите ко мне, потому
что я обязан вам жизнью". А когда улетал, поклялся никому о нас не расс-
казывать.
Я с удовольствием повысил статус господина Жироди, старого учителя
географии, и превратил его в этакого Indiana Jones - он это вполне зас-
лужил.
- Но теперь-то, - вскинулся атташе, - теперь наоборот надо, чтобы
весь мир узнал о существовании сероликих, чтобы люди встали на их защиту
и долина была спасена! Понимаете? Нет, это уму непостижимо! Ведь у нас
под рукой был фотограф из "Матч", можно было взять его с собой, сделать
сногсшибательный репортаж, я представил бы вас борцом за экологию, за
спасение долины Иргиз, а Франция, таким образом, оказала бы помощь Ма-
рокко в сохранении археологических ценностей. Но ничего, еще не поздно,
можно успеть к следующему номеру, да еще я подключу телевидение. Там
есть телефон?
- Где?
- В Иргизе?
Мне стало так смешно, что он с ходу освоился в моей легенде, так
смешно, что я стал относиться к нему по-приятельски. И уже мысленно на-
зывал его просто Шнейдером, так же как старину Пиньоля, - что ж, это в
порядке вещей, друзья меняются, как и все остальное в жизни: раньше я
химичил с автомагнитолами и оказывал поддержку полицейскому; теперь ле-
тел в облаках в незнакомую страну, где, вместо корней, обзавелся леген-
дой, и оказывал поддержку интеллигенту, который нуждался в сказке, чтобы
забыть жену.
Отсмеявшись, я заметил, что мой атташе расстроен. Несмотря на каби-
нетный образ жизни и душевную травму, он сохранил чистое сердце, и ему
было стыдно за свой заскок насчет телефона. Ведь я описал ему земной
рай, где людей связывали самые подлинные чувства и где он, может быть,
не потерял бы свою Клементину, если бы жил с ней в пещере у прозрачного
ручья, отрезанный от мира. Я понимал его нравственные терзания: что луч-
ше - спасти Иргиз, превратив его в курорт, или не нарушать первозданнос-
ти долины, но допустить ее гибель?
Однажды я случайно видел один такой фильм. Мы с Лилой пришли смотреть
"Терминатора" и ошиблись залом - там были такие запутанные ходы, - вмес-
то своего, попали в другой, длинный, похожий на подвал, где показывали
документальный фильм про Рим. Оказалось так любопытно, что мы немножко
задержались. Там был такой эпизод: прорывая тоннель метро, рабочие натк-
нулись под землей на пещеру с первобытной наскальной живописью. Они сто-
яли ошарашенные и смотрели, а рисунки тем временем бледнели и исчезали
под действием кислорода, который проник в пещеру. Вот и Жан-Пьер чувс-
твовал себя виноватым за то зло, которое мог бы причинить моей долине,
хотя еще не успел ее увидеть.
Я нажал на кнопку вентиляции над головой. С ума сойти, какой силой
обладала легенда, стоило в нее искренне поверить. Мой атташе оказался не
таким уж нерасторопным. Не прошло и часа, как он меня трудоустроил: оп-
ределил в арабские сказители.
Жан-Пьер подтянул галстук - дуло слишком сильно. А когда я стал
уменьшать напор, он, нахмурившись и сев вполоборота ко мне, сказал:
- Но, Азиз... Вы говорили, что делаете автомагнитолы...
- Не делаю, а ворую.
Это вырвалось у меня в каком-то безотчетном порыве искренности. И я
тут же пожалел об этой оплошности, поскольку заметил, что моя откровен-
ность ничуть не поколебала легенду об Иргизе, как я надеялся, а, наобо-
рот, придала ей достоверности. Во мне поистину проснулся талант недюжин-
ного сказочника. После минутного шока Шнейдер отмахнулся от моего приз-
нания, как от назойливой мухи:
- Это меня не касается. Знать не хочу, что там у вас было и чем вы
занимались в Марселе; для меня все это не существует - я же не полицейс-
кий. Меня интересует только Иргиз. Ваше прошлое и ваше будущее.
Я снова уперся взглядом в блондинку напротив, она опять кормила
грудью, и вид сосущего младенца вогнал меня в тоску. Вот она действи-
тельно, можно сказать, пестовала свое будущее, а я вынашивал сказку,
причем выкидыш был неизбежен, как только мы высадимся в Марокко и
Жан-Пьер спросит дорогу. Не могу же я его таскать целый месяц по стране
в поисках мифической долины и навлекать на его голову насмешки местных
жителей и недовольство начальства - деньги-то казенные! Лучше спустить
все на тормозах. Улучить только подходящий момент.
- Я должен вам сказать, месье...
- Называйте меня Жан-Пьером.
- Должен вам сказать, Жан-Пьер... На самом деле господин Жироди прос-
то учитель географии в коллеже Эмиль-Оливье.
- Вот оно что, - воскликнул Жан-Пьер с горячим сочувствием. - Значит,
вы его отыскали в Марселе и, когда оказалось, что никакой он не археолог
и наврал вам с три короба, были вынуждены... ну, понятно, жить-то не на
что. А возвращаться в Иргиз с пустыми руками не посмели.
- Никакого Иргиза нет на свете, месье Шнейдер.
- Да, конечно, понимаю: тайна, клятва... Разумеется, я уважаю ваши
традиции, но надо же что-то делать. И мой долг - помочь вам.
Похоже, я здорово влип. Оставалось надеяться, что, как только мы при-
землимся, он забудет злосчастную долину и побежит звонить жене, а я тем
временем улизну и скроюсь где-нибудь в глуши, не разрушая его мечту;
ей-Богу, это был бы лучший выход для нас обоих. Моя участь, как говорит-
ся, была предрешена: я так и буду воровать магнитолы, только в другой
стране, а он вернется в свое министерство и помирится с женой. Я видел,
что своим рассказом пробил брешь в его модели мира, но не собирался упо-
добляться тем рабочим метро, которые уничтожили древние рисунки, обдав
их свежим ветерком.
- Нет никакого Иргиза, - повторил я.
- А чем вы занимались там, у себя, до отъезда?
Чертов упрямец! Ну я взял да и выложил ему все чохом: что я природный
марселец, что меня подобрали на дороге после аварии с "ситроеном" и от-
сюда мое имя, что долину сероликих я почерпнул из атласа, который мне
подарил господин Жироди в тот день, когда я ушел из школы и стал промыш-
лять на улице. Он слушал со скептической улыбкой, твердо уверенный, что
правдой был тот, первый, рассказ про Иргиз. А когда я замолчал, повто-
рил:
- Так чем вы там занимались?
В ответ я протяжно вздохнул. Не знаю уж, как он истолковал мое молча-
ние, но почему-то оно его подбодрило, и он принялся гадать:
- Ремесленник... земледелец... пастух?
Я понял, что упорствовать бесполезно: чем больше я отпирался, тем
прочнее становилась его убежденность. Раз уж он поверил в мою историю,
любые попытки пойти на попятный только увеличивали притягательную силу
тайны, которую я будто бы нечаянно выболтал.
- В Иргизе никто не работает, - обреченно сказал я. - Мы собираем
фрукты, охотимся, воду берем из родника.
- Так-так... но поймите и простите меня. Я пристаю к вам с этими ду-
рацкими вопросами, потому что мое поручение только тогда будет считаться
выполненным, когда я привезу в Париж бумагу, подтверждающую, что вы наш-
ли работу у себя на родине. Так что лично мне все равно: существует ваш
Иргиз или не существует, спасут его или нет, ради Бога, как хотите, но
что я скажу начальству? Положение безвыходное.
Возразить было нечего: действительно безвыходное, и, казалось, ему
это доставляло какое-то особое удовольствие. Я зашел слишком далеко, но
видеть его довольным, воскресшим, полным идей было очень приятно. Ладно,
поживем - увидим.
Cтюардесса разнесла всем пластмассовые подносы с корзиночками, в ко-
торых было что-то съедобное, похожее на разноцветную пену. Жан-Пьер отк-
рыл корзиночку с желтой массой и высыпал в нее содержимое пакетика, ко-
торый достал из чемоданчика. Какой-то порошок, вроде опилок. Он заметил
мое любопытство и объяснил, что это такое. Я плохо расслышал, кажется,
"сушеные вибрионы". Жан-Пьер стал вытаскивать из бумажной упаковки вилку
и ложку, а я откинулся к иллюминатору. Может, он готовится к химической
войне и вырабатывает иммунитет, принимая каждый день по маленькой дозе
бацилл.
- У меня избыток свободных радикалов, - продолжил он. - Мне, при моей
депрессии, нужен селен. Хотите?
Это было предложено так радушно, что я, сам того не желая, сказал
"да". Вот уж поистине: прежде чем судить о людях, нужно их как следует
узнать. На борт лайнера со мной поднялся какой-то придурковатый чинов-
ник, теперь же в нем обнаружился потенциальный спаситель народов и чело-
век будущего, пожирающий вибрионы.
- Вот увидите, это восхитительно, и биологически сбалансированно. Се-
лен в чистом виде.
Он открыл и мою желтую массу и посыпал ее своим порошком. А потом
энергично, как преисполненный надежды больной, приступил к еде. Я вспом-
нил, что говорилось в моем атласе о египетских мумиях: они при жизни ели
желуди, чтобы бальзамироваться заранее.
- А это вибрионы чего, какой болезни? - спросил я, с опаской глядя на
него и не решаясь пустить в ход вилку.
- Что-что?
- Ну, это не опасно?
- Опасно? Почему? Конечно нет. Это пшеница.
Слегка разочарованный, я стал есть. Жан-Пьер откупорил мою бутылочку
вина, наполнил мой бокал и вдруг, извинившись, выпил сам. А мне дал свой
стакан минеральной. Я поблагодарил. Ничего, я подожду, пока он выйдет в
туалет, и попрошу у стюардессы еще вина. Не следует шокировать людей,
открыто пренебрегая религиозными запретами.
Доев желтую корзиночку, он перешел к коричневой и с полным ртом поды-
тожил:
- Дело обстоит очень просто. Надо, чтобы люди узнали об Иргизе, тогда
Франция и ЮНЕСКО смогут выделить ассигнования для операции по спасению
археологически заповедной зоны, но при этом надо, чтобы селение не изга-
дили туристы. Казалось бы, одно исключает другое, но выход, возможно,
есть.
Тут он взял меня за плечо и, понизив голос, продолжал:
- Понимаешь, Азиз, у меня в жизни все не так. И уже давно, Клементина
тут ни при чем. Это еще серьезнее. Именно по этой причине я женился на
такой женщине, хотя знал, что она меня бросит. Я ведь тоже оторвался от
родной почвы. Отрекся от среды, в которой вырос, от своих предков. И с
тех пор начались мои несчастья.
Я кивнул. Что бы он о себе ни рассказал, мне все равно уже было его
жалко; к тому же это отвлекало меня от моих собственных несчастий. И вот
срывающимся голосом он поведал мне, что родился в Лотарингии, в Юканже,
где был крупный литейный завод. Его отец и брат работали литейщиками, а
он в семнадцать лет решил уйти из дома, но не просто так: в тайне от
всех он написал роман о жизни своего отца и поехал в Париж, чтобы напе-
чатать его. Но в столице никому не было дела до Лотарингии, и ему приш-
лось долго учиться, чтобы в конце концов стать рядовым служащим. Он не-
дурно зарабатывал, посылал домой чеки, но так ни разу и не решился прие-
хать в Лотарингию, потому что с книгой, которая должна была представить
ее Парижу живой, ничего не получилось. А теперь отец состарился, литей-
