Дома меня вовсю добивался телефон. Звонил Леша из
Сандунов.
-- Как фамилия твоего балбеса?
-- Поглощаев.
-- Ну радуйся. Нашел я его бумажник: между стеной и
спинкой лавки. Вообще-то там щели нет, но когда спинку потянешь
на себя, появляется. Если б ты не сказал, лежал бы он там до
капитального ремонта.
-- Ты завтра в бане?
-- Нет.
-- Давай встретимся на улице...
Утром я сдуру решил, что фотографии для меня имеют
первостепенное значение, и поехал на кладбище. Народ в
телогрейках толпился возле конторы. Пришлось щелкать всех
подряд, так как соратников "Долины царей" я не знал, а после
знакомства бродить среди могил и ловить в ракурс лица
подозреваемых выглядело бы логично и естественно только на
территории сумасшедшего дома.
Наконец я остановил мужчину с лопатой наперевес. По моим
наблюдениям, он был вроде бригадира могилокопателей, во всяком
случае, оставлял такое впечатление, тыкая пальцем во все
стороны и раздавая поручения. Я угадал: мужик по фамилии
Навыдов действительно подрабатывал в "Долине царей".
-- Хотите посмотреть, где буржуев хоронят? -- спросил он,
оценивая взглядом мое имущественное положение. -- Участок, я
вам доложу, -- пальчики оближешь. Видели кладбища в заграничных
фильмах?.. Сейчас такое же увидите. Одного песка туда пятьдесят
самосвалов сгрузили.
-- Зачем так много?
-- Чтобы черви на бренные останки не покусились.
-- Разве в песке хоронят?
-- Мы сначала яму бетонируем, только в углу дырку для
стока оставляем, а потом уже песок, через год, когда усядется,
добавляем. Ну, песок постепенно слеживается, твердеет, как
цемент.
Навыдов подвел меня к полигону "Долины царей". На фоне
покосившихся крестов и столбов с облупившимися звездами,
которые ютились так, словно в большой комнате снимали углы за
занавесками в редкую полоску, "Долина" и впрямь производила
впечатление ухоженностью и изначально заложенным распорядком.
-- Ну как? -- спросил Навыдов, подозревая во мне клиента
или его доверенное лицо.
-- А где похоронят Шекельграббера? -- спросил я. -- В
какой из этих ям?
Мужик на секунду замешкался.
-- Вы из милиции?
-- Нет, из смежной организации.
-- Понятно без названия, -- буркнул Навыдов. -- И что от
меня надо?... Шекельграббера видел недели за две до смерти. Был
обычный, о смерти не заикался. В личную жизнь не посвящал. Он
вообще к нам относился, как Горький, -- только в народ заходил:
водки выпить, "козла" забить на перевернутом ящике, матом
поругаться вволю.
-- Опрелина вы хорошо знаете?
-- Слабак. Такое впечатление, что его ежедневно бьют по
морде, а он и хочет дать сдачи, и боится, и уже привык.
-- Какие у вас отношения с Поглощаевым?
-- Говнюк он с маленькой буквы, так ему и передай. Строит
из себя крутого дядю! Тут записался в закрытый клуб, даже с
нами здороваться перестал. Хотя как был быдлом, так и остался.
Никакие клубы его не переделают. Он, когда зарплату выдает,
пять раз вздохнет -- до того денег жалко.
-- А врач?
-- Горчицын? -- переспросил Навыдов. -- Меня от педерастов
тошнит. Я держусь подальше, даже руки не подаю -- противно.
-- Откуда вы знаете?
-- Он же серьгу в ухе носит!
-- А только голубые носят серьгу?
-- Конечно, зачем здоровому мужику ухо дырявить! А они
специально, чтоб друг друга узнавать в толпе.
-- Не думали, почему убили Шекельграббера?
-- Может, из-за бабы, может, из-за денег. Сейчас с чужой
жизнью не церемонятся, по своей работе вижу. А вообще, мужик он
был хороший, безобидный. Такие в первую очередь гибнут, если
высовываются.
-- Значит, все долгожители -- сволочи?
-- Или эгоисты.
-- Вы тут каждый день работаете?
-- Выходных у смерти нет. Если только очень надо, тогда
есть подменщик в запасе.
-- В ближайшее время от "Долины царей" никакая халтура не
предвидится?
-- Через неделю как раз Шекельграббер доспеет...
Уже на автобусной остановке я сунул нос в бумажки
Поглощаева и понял, почему физиономия Навыдова показалась мне
знакомой: мы с ним кончили одно высшее учебное заведение,
только в разные годы. Проку в этом я особого не видел, Навыдов
о дипломе давно забыл, ценил лишь собственную персону, а
остальные платили ему зарплату.
С кладбища я поехал к Размахаевой. В телефонной будке
набрал номер, убедился, что зиц-вдова дома, и, не выходя,
устроил наблюдательный пункт за подъездом. Через час она вышла.
Я проводил ее до парикмахерской, подождал еще с час. Потом мы
пошли, соблюдая приличную дистанцию, в бассейн.
Все по тем же бумажкам Поглощаева я выяснил, что при
бассейне есть сауна, в которой Горчицын работает массажистом,
видимо, отдыхая после разделки трупов. И не ошибся. Размахаева
вышла из бассейна, держа под руку человека, у которого в ухе
болталась серьга. Я сфотографировал эту милую парочку: сначала
-- когда они шли по улице, а потом -- когда садились в машину
Горчицына. Дальше преследовать их я не мог, да и пора было идти
на встречу с банщиком Лешей. Через полчаса я еще раз набрал
номер Размахаевой и убедился, что она повезла Горчицына не к
себе.
Леша заставил себя ждать, но я уже привык за сегодняшний
день к ожиданиям.
В документах Поглощаева я ничего интересного не обнаружил,
кроме квитка на подписку собрания сочинений, о котором давно
мечтал. Но Поглощаев уже выкупил первые тома.
-- Ты бы хоть поощрил меня материально за находку, --
сказал Леша.
Я вынул все деньги из портмоне -- две тысячи рублей и
десять долларов -- и отдал Леше.
-- Теперь постарайся вспомнить, кто еще сидел в той
кабинке и в соседних.
-- У меня шесть сеансов ежедневно. И по ночам
малыши-плохиши с девочками вениками дерутся.
-- Я тебе помогу. Худощавый белобрысый мужик с серьгой в
ухе.
-- Был, кажется.
-- Еще?
-- Нет, так не вспомню.
-- Может, на этот сеанс и в эту кабинку ходит постоянный
клиент?
-- У постоянных свои места...
На том и расстались...
Я еще раз позвонил Размахаевой -- никого. Или трубку не
берет. Тогда я позвонил Поглощаеву.
-- Вы уже подали заявление об утере документов?
-- Я на нашу милицию не надеюсь, иначе бы вашими услугами
не пользовался, -- ответил он. -- Да и восстановить их не так
сложно. Самое ценное там -- пропуск в Кремлевскую поликлинику.
-- Никуда не уходите, сейчас буду, -- сказал я, повесил
трубку и остановил такси. Мне почему-то казалось, что Поглощаев
отвалит за находку соответствующее вознаграждение, и я имею
право потратиться на пижонский транспорт...
Кувыркалкина поднялась мне навстречу и заговорщически
подмигнула.
-- Оля, -- сказал я с укоризной. -- В такой мини-юбке,
по-моему, даже на пляже появляться неудобно.
-- Даже на нудистском? -- спросила она.
-- На нудистском тем более неудобно.
-- Но я же еще в колготках!
-- Извините, не заметил...
Кашлин делал вид, что ковыряет в носу и выбирает на
потолке точку для меткого плевка, Поглощаев кого-то ругал по
телефону и знаками предложил мне подождать. Я не хотел ждать и
бросил портмоне на стол. Он сразу положил трубку и спросил:
-- Откуда?
-- Лучше вспомните, кто еще сидел рядом с вами в бане.
-- Ну, один такой... Впрочем, не помню. Постойте-постойте,
а где деньги?
-- Денег не было, -- соврал я.
-- Куда же они делись?
Я пожал плечами.
-- Вы нашли портмоне в бане?
-- Нет, -- соврал я.
-- Слава Богу! Я уж на Горчицына подумал. А где?
-- Не скажу.
-- Я плачу вам деньги.
-- Эта находка контрактом не оговорена. Я принес документы
из человеколюбия: чтобы вы по ночам спали спокойно, -- и
надеюсь, что вы оцените его по достоинству.
-- Ну а что с делом Шекельграббера? -- спросил Кашлин.
-- Копаю потихоньку. Милиционеров уже проверил, -- соврал
я. -- теперь проверяю бывших гаишников.
Денег за находку Поглощаев не дал, наверное, подумал, что
оформить новые вышло бы дешевле. Настроения его поступок мне не
прибавил. Зато Кувыркалкина сказала в дверях:
-- Уже домой? Какое совпадение: я тоже.
-- Переходим на "ты" и уходим вместе, -- предложил я.
У ворот больницы нас чуть не сбила машина. Из кабины
выскочил Опрелин.
-- Куда вы ведете мою жену? -- спросил он, не извинившись.
-- На следственный эксперимент, -- ответил я.
-- Давайте подвезу, -- предложил он.
-- Тебе Поглощаев сейчас голову оторвет! -- сказала
Кувыркалкина. -- Он во сколько велел быть?
-- Ну ладно! -- рявкнул Опрелин и укатил.
Пришлось мне снова брать такси, а в ресторане -- еду и
выпивку с собой. Сплошные траты с этой перестройкой и
инфляцией. Еще три года назад ни одна женщина мне дороже рубля
не обходилась. Да и рубль чаще всего был ее собственный. А
теперь от нулей в голове Олимпиада мерещится...
Кувыркалкина покинула постель в десятом часу. (Если уж
очень хочется, можно посчитать, что за найденные документы
Поглощаев расплатился секретаршей.) Под воздействием винных
паров и похоти я кое-что выведал. Например, что до меня ей не
раз приходилось раздвигать ноги перед Кашлиным. Впрочем,
законченной шлюхой она не была, скорее, мстила мужу, чем могла
и умела. Еще сказала, что Кашлин и Шекельграббер думали
распустить фирму, а на ее месте создать ту же самую, но без
Поглощаева в соучредителях. Я бы не удивился, если б узнал, что
Поглощаев с каким-нибудь Навыдовым думают о том же самом, и
попросил у нее список клиентов фирмы, так, для проформы: я не
знал, что с ним делать. Она обещала. Ну как отказать новому
любимому!..
Хорошая девушка. Надо с ней дружить. По крайней мере,
всегда взаймы даст и обедом накормит. Странно только, что на ее
месте я весь вечер представлял Размахаеву и даже два раза
назвал Мариной.
Перед сном я не вытерпел и еще раз набрал номер зиц-вдовы
Шекельграббера. Она сняла трубку, а я повесил. Но скоро мой
телефон зазвонил.
-- Вы знаете, Валера, -- сказала Размахаева. -- Сегодня
весь день кто-то звонит и вешает трубку.
-- Как вы узнали мой номер?
-- Я и говорю: целый день звонят, а у меня стоит
определитель. Вот и пять минут назад позвонили, помолчали и
дали отбой. Я набрала вслед и попала на вас, -- объяснила она.
-- Зачем вы ходили за мной полдня? Наверное, хотели пригласить
в ресторан и не решались подойти?
-- А зачем вы наврали мне про какого-то закавказца?
-- Помилуйте! Приврала совсем чуть-чуть. Его действительно
упекли в тюрьму, только не я, а отец по моей просьбе.
-- А кто он, ваш отец?
-- Большой человек был. Но теперь у него своя жизнь на
пенсии, а меня он сторонится.
-- Можно я зайду к вам завтра часов в шесть?
-- Нет, нельзя, -- сказала она. -- И вообще отстаньте. Я
ничего интересного вам не скажу и не сделаю.
-- Но помочь вы мне обязаны. Вы же не хотите, чтобы
Шекельграббер остался неотомщенным! Все-таки он звал вас
Мунькой.
-- Скотина! -- рявкнула она и бросила трубку.
Может, и скотина, а только правду сказал, -- подумал я и
услышал звонок в дверь. На вопрос: "Кто там?" -- ответили:
-- Телеграмма. "Молния".
Хотя я знал, что в Москве открывать незнакомым нельзя, что
у почтальона голос женский, но открыл из любопытства, увидел
кулак в полете и потерял сознание...
Очнулся я через десять минут, если верить часам. Кое-как
дополз до ванной, кое-как разделся и осмотрел себя в зеркало.
Досталось крепко, и не только физиономии. Она-то, пожалуй,
