генерал Шабалин проверяет работу "новой демократии". Местный немецкий вождь
прожил около пятнадцати лет в Москве по улице Покровского, почти мой сосед. Он
проявляет в своей деятельности еще больше усердия, чем его коллега в Дрездене.
Генералу Шабалину приходится умерять его пыл, когда тот представляет длиннейший
список предприятий, намеченных для социализации.
"Не так скоро," - говормт Шабалин, - "Учитывайте особенности германской
экономики и переходного периода. Передайте Ваши предложения на рассмотрение
генералу Котикову".
На обратном пути в Берлин у нас происходит непредвиденная задержка. Где-то около
Лютерштадта у нас с треском лопается задняя шина. У шофера - ни запасного
колеса, ни камеры, ни даже резинового клея. Генерал яростно ругается - он во что
бы то ни стало хочет попасть в Берлин до наступления темноты. По-видимому, он не
слишком полагается на работу комендатур.
Мы с Кузнецовым переглядываемся, - доставать колесо придется нам, так как шофер
Миша от страха потерял всю свою изобретательность, которой славятся советские
шоферы. Выход один - организовать колесо у какой-либо проезжающей автомашины.
Это сегодня обычное явление на дорогах Германии.
По всем правилам военного искусства мы блокируем дорогу, задерживаем все
проезжающие автомашины и подвергаем их осмотру. Ни одно колесо не подходит к
нашему "Адмиралу". К удивлению задержанных, мы без помех отпускаем их дальше. В
душе они, наверное, уже распрощались со всеми своими чемоданами. Контроль
довольно высокий - сам генерал стоит рядом с нами, сверкая лампасами и прочими
знаками генеральского достоинства.
Через некоторое время мы замечаем двигающуюся по шоссе странную автоколонну.
Несколько крытых грузовиков, размалеванных во все цвета радуги, пестрые афиши,
пахнет жареным луком и богемой. Оказывается - бродячий цирк, цыганы XX века. Не
хватает только черномазой Кармен для полноты эффекта. Живописный кортеж замыкает
военный американский джип, за рулем которого сидит американский капитан.
Я оглядываюсь кругом в поисках командующего этим парадом и соображаю на каком
языке здесь следует объясняться. В этот момент из джипа выскакивает недостающая
Кармен и обращается к нам на звучном диалекте трущоб Веддинга (Веддинг -
прославленные трущобы Берлина, бедный северный район).
Мы с майором Кузнецовым на момент даже забываем зачем мы остановили все эти
автомобили. Фиалка Веддинга была действительно чертовски хороша. Недаром
американский капитан пустился сопровождать свою даму сердца в опасный путь по
дорогам советской зоны. Ради такой женщины забудешь все предписания и
Эйзенхауэра и Жукова вместе взятых.
С трудом оторвавшись от заманчивой картины, мы начинаем осматривать колеса у
автомашин, попутно консультируясь по техническим вопросам с Мишей. Наконец
очередь доходит и до американского джипа.
"Как насчет джиповских колес?" - спрашивает Кузнецов У Миши.
"Дырки сходятся. Немного хромать будем, но до дома доедем," - отвечает тот.
Итак, вопрос решен. Сейчас мы получим дополнительные поставки по ленд-лизу. К
тому же у джипа сзади торчит пятое колесо. Излишняя роскошь.
Я объясняю Кармен наше бедственное положение и показываю пальцем на пятое колесо
джипа. Генерал вспоминает Потсдамский договор и психологию запугивания:
"Спросите у американца имеет ли он пропуск по советской зоне. Почему он здесь
катается?"
Но таланты и поклонники и без этой меры психологического воздействия с радостью
готовы откупиться столь дешевой ценой как одно колесо, за нарушение Потсдамского
Договора и проезд по чужой территории.
Я записываю берлинский адрес капитана с целью по приезде вернуть объект
экспроприации его владельцу. Позже я несколько раз приказывал Мише отвезти
колесо по этому адресу. Откровенно говоря, я опасаюсь, что колесо обернулось
бутылкой водки и бесследно исчезло в желудке Миши. Если американскому капитану
придется читать эти строки, то я еще раз выражаю ему мою благодарность и
сожаление по поводу происшедшего.
Уже в сумерках мы подъезжаем к Берлину. Генерал неожиданно проявляет
беспокойство и приказывает Мише: "Ни в коем случае не ехать через американский
сектор. Ищи дорогу через Рудов".
Легко сказать, но не легко найти этот Рудов. В одном месте взорваны мосты, в
другом закрыты дороги. Куда мы ни сунемся - все дороги ведут через американский
сектор. Генерал чертыхается и проявляет поразительное нежелание ехать по
американской земле.
В конце концов мы все-таки попадаем в американский сектор. Генерал категорически
отказывается ехать обычной трассой через Потсдамерштрассе и приказывает Мише
пробираться по южной окраине города, пока мы не попадем в советский сектор. Миша
только качает головой. Летом 1945 года проехать по Берлину ночью, да еще по
неизвестным окраинам, было трудной задачей.
Генерал играет комедию. Ведь не может же он всерьез опасаться какой-либо
диверсии или покушения. Взаимный проезд союзников по Берлину не запрещен.
Никаких секретных документов у нас с собой нет. Ясно - генерал даже здесь
разыгрывает идеологический блеф.
Наша машина, как огромный жук, медленно ползет по запутанным переулкам. Иногда
свет фар выхватывает из темноты фигуру американского часового. Все посты
двойные. Часовой недовольно щурится на яркий свет, его подруга после первого
испуга начинает улыбаться. Конечно, потревоженные пары не полагают, что из
темноты на них смотрят глаза советского генерала. Генерал ворчит - для него это
явное доказательство морального разложения американской армии.
После продолжительных блужданий среди развалин и огородов берлинских окраин наши
фары освещают желтую стрелку с надписью "Карлсхорст". Хорошо снова чувствовать
себя в родном гнезде после путешествий по враждебной и незнакомой стране.
Приятно уезжать куда-нибудь, но еще приятней возвращаться домой.
2.
С 17 июля по 2 августа неподалеку от Берлина в Потсдаме происходила первая
послевоенная встреча Большой Тройки, впоследствии вошедшая в историю как
Потсдамская Конференция.
Если Крымская Конференция решала проблемы окончания войны и устройства
послевоенного мира в общих чертах, то Потсдамская Конференция занималась этими
же вопросами в деталях. Германия безоговорочно капитулировала и теперь было
необходимо окончательно согласовать и уточнить политику держав победительниц в
отношении Германии, методику ее проведения, координацию работы оккупационных
учреждений.
В ходе Конференции бросалась в глаза разница в поведении советской стороны и
западных союзников. Западные демократии делали упор в основном на выработку
политики, которая в будущем предотвращала бы возможность возрождения германского
милитаризма, возможность новой германской агрессии. Этого стремились достигнуть,
с одной стороны, путем уничтожения и дальнейшего ограничения
военно-промышленного потенциала, с другой стороны, путем демократического
перевоспитания Германии.
Когда вопрос касался будущего Германии в общих чертах, то советская сторона
рассыпалась в цветистых фразах о демократии. Зато, когда дело переходило к
деталям, советские представители молча пили воду из графинов и курили папиросы.
Создавалось впечатление, что точного плана в этом вопросе у Советов не было.
Так, во всяком случае, должно было казаться представителям Запада. Хотя Советы
обычно приходят на конференции с исключительно хорошо подготовленными планами,
на этот раз они вели себя до странности сдержанно.
Мало кто из западных политиков в то время предполагал, что Кремль имеет очень
хорошо продуманный план советской политики в Германии. Но пока этот план не
стоило класть на стол конференции. Он стал ясен позже из действий советских
оккупационных властей. Сталин не забыл слов: "Германия - это ключ к Европе".
В вопросах далекого будущего Германии Кремль проявлял на Потсдамской Конференции
значительную уступчивость и в основном соглашался с политикой западных
союзников. Зато тем больший интерес, активность и необычайное упорство показала
советская сторона в вопросах ближайшего будущего - в вопросе взимания с Германии
и в территориальных претензиях на восточных границах Германии.
Ларчик открывался просто. Слишком просто, чтобы западные политики могли понять
столь несложную механику. Будущее - это ни к чему не обязывающие обещания. А
пока ценою этих обещаний нужно постараться выторговать у Запада побольше
репараций и уступок.
Западные демократии, успокоенные сравнительной уступчивостью или кажущейся
незаинтересованностью Кремля в пункте принципиальной политики, со своей стороны
пошли на уступки в обширных репарационных и территориальных претензиях Кремля,
которые автоматически ставили Германию в зависимость от Советского Союза.
Западные союзники сами передали в руки Сталину вожжи, которыми он будет править
Германией.
Они рассматривали это как искупительную жертву, которая долясна удовлетворить
экономические интересы Кремля и сделать его более сговорчивым в вопросах
устройства послевоенного мира и взаимного сотрудничества. Они смотрели на
проблему с идеалистической точки зрения. Кремль же всегда стоит на
материалистической платформе. Сначала заполучить материальную базу, а затем,
опираясь на эту базу, строить дальнейшую политику, исходя уже не из устаревших
обязательств, а из реальных возможностей.
Дав Кремлю огромную материальную базу в Германии в обмен на туманные
политические гарантии, Запад сделал серьезную ошибку. Гарантии будут соблюдаться
лишь до того момента, пока эта видимость будет необходима Кремлю.
Думая о личном составе Большой Тройки на Потсдамской Конференции, невольно
ощущаешь некоторую простоту. Нет хорошо знакомого нам имени, - Президент
Рузвельт.
Рузвельт не дожил буквально нескольких дней до победы, которой он отдал столько
сил и энергии. В этом есть, может быть, одна утешительная сторона - ему не
пришлось увидеть собственными глазами крушение тех иллюзий, на которых он строил
свои планы послевоенного мира. Он был подлинно великий человек, добрый старик и
кристально-чистый идеалист. Трудно ему было понять "доброго парня Джо".
В дни Потсдамской Конференции Сталин вместе с чинами делегаций западных
союзников предпринял поездку в автомобилях по Берлину. Одним из результатов этой
поездки явилось приказание экспертам Военно-Воздушного Отдела СВА предоставить
личный доклад Сталину о подробностях воздушных рейдов союзников на Берлин. Руины
Берлина говорят гораздо больше, чем газетные сводки и цифры тоннажа сброшенных
бомб.
Проезжая по Берлину и глядя на бескрайное каменное кладбище домов, получаешь
впечатление, что по огромному городу били сверху столь же огромным молотом.
Сравнивая следы авиационных налетов германской авиации на Москву и Ленинград с
картиной Берлина после налетов USAF и RAF, можно призадуматься.
Эта картина произвела на Сталина большее впечатление, чем доклады его военных
советников во время войны, и определенно больше подействовала на его миролюбие,
чем все убеждения и уговоры Рузвельта. Недаром он потребовал специальный доклад
на эту тему.
Пока Большая Тройка договаривалась на Потсдамской Конференции, СВА продолжало
свою работу. Одним из первых мероприятий СВА, которое существенно влияло на
внутреннюю структуру германской экономики, явился Приказ маршала Жукова №24.
Здесь речь Шла о конфискации недвижимого имущества национал-социалистов и затем,
как будто попутно, давались указания для подготовки национализации средств
производства и указания по выработке проекта земельной реформы.
Так называемая земельная реформа доставила генералу Шабалину немало хлопот.
Немецкие власти на местах еще не привыкли к советским методам руководства и не
умели читать между строк. В Приказе №24 не содержалось точных цифр. Приказ
пестрил демократическими фразами и давал полномочия новым немецким властям.
Немецкий "народ" в лице своих "лучших представителей" сам должен был выработать
проект реформы и представить его на рассмотрение и утверждение СВА. Проект
должен был составляться ландратами отдельных провинций, применительно к условиям
