"Ну, это слишком мало," - говорю я. - "Сделай, как у врача А-а-а..."
Лиза вываливает язык во всю, ожидая что-то интересное.
"И это все!? - удивляюсь я - "Я думал, он у тебя до пола достанет..."
Лиза от ярости теряет на мгновение дар речи, затем разражается потоком ядовитых
эпитетов по моему адресу.
Кроме политических дискуссий, Лиза до смерти любит разговоры на интимные темы.
Заводит она их с видом невинной институтки, которая ничего не понимает в
вопросах взаимоотношения полов и потому не считает грехом говорить об этом.
Заходит она в этом направлении столь далеко, что краснеют даже видавшие виды
офицеры.
Есть женщины, которых мужчина интересует главным образом, как предмет
своеобразной охоты. Когда женщина-охотница чувствует, что жертва в ее власти,
она получает от этого удовлетворение и теряет всякий интерес к жертве. Это
женщина-волчица. В Лизе есть что-то от этого типа женщин с ненормальной
психикой.
Больше всего на свете Лиза любит эффекты. При каждом удобном случае она
рассказывает, что ее сестра замужем за генералом Руденко. Когда слушатели не
выражают свое восхищение этим фактом, Лиза разъясняет, что генерал Руденко
является начальником советской закупочной комиссии в Америке. Когда и это
известие не действует, Лиза поведывает, что генерал Руденко не просто наш
торговый представитель заграницей. Он значительно более важное лицо. Он - глава
советской разведки в Америке.
После этого Лиза, на базе своего семейного знакомства с Руденко, начинает
рассказывать многочисленные истории о работе советских торговых и
дипломатических представителей в Америке. В особенности восхищается она
подвигами некоего майора Романова. По описанию Лизы, он - красавец и удалец,
специальностью которого является добывание агентурных сведений через посредство
очарованных им женщин - американок. Лиза форменно боготворит майора - сердцееда.
Однажды Лиза целый день без предупреждения отсутствовала на работе. Поздно
вечером она появилась в комнате переводчиц. Но в каком виде - вся исцарапанная,
в изорванном платье, с забинтованной толовой.
Мне сообщили по телефону о ее появлении за десять минут до конца рабочего
времени. Я зашел узнать в чем дело:
"Что случилось, Лизочка?" - спросил я обеспокоено.
"Один полковник пригласил меня покататься и завез в лес. Ну, а потом..."
"А потом ты его взяла на кумпол!"-заключил я, взглянув на ее забинтованную
голову.
"Где твоя пилотка?" - спросил кто-то.
"Потеряла", - ответила Лиза, подчеркивая этим всю серьезность положения, из
которого она вышла победителем.
"А больше ты ничего не потеряла, Лизочка?" - спросил я, вложив в мой голос
максимум тревоги.
В ответ мне сверкнул уничтожающий взгляд Лизы.
"Что-же нам с тобой делать?" - посочувствовал я. - "Раз ты лейтенант, то за
самовольную отлучку тебе полагается гауптвахта. Что-то теперь генерал скажет?!
"Это уже мое дело. Можете не беспокоиться, товарищ майор".
"Бедная Лиза!" - вздохнул я.
Спустя несколько дней майор Кузнецов вскользь сказал мне:
"Ты там что-то Лизу дразнишь. Будь с ней осторожней!"
"А что такое?"
"Да просто так. Ее даже генерал побаивается. Учти!"
"В чем дело?"
"Она к генералу не так просто попала. Понимаешь?" - Кузнецов понизил голос. -
"Это я тебе как другу говорю. Не играй с огнем".
Позже мне пришлось близко познакомиться с Лизой Стениной и ее прошлым.
Глава 7. В КОНТРОЛЬНОМ СОВЕТЕ
1.
Однажды вечером генерал Шабалин вызвал меня к себе и, показав письмо из
американской Главной Квартиры, где он со штабом сотрудников приглашает принять
участие в совещании по вопросам ликвидации концерна И.Г. Фарбениндустри, которое
должно состояться во Франкфурте на Майне, сказал: "Возьмите мою машину и
поезжайте в Целендорф. Передайте список нашей делегации. Узнайте когда будет
самолет. Если нет самолета, то урегулируйте вопрос с пропуском, чтобы мы могли
ехать на наших машинах."
Пока я доехал до американской Главной Квартиры было уже четверть шестого.
"Ну, теперь с час потрачу на получение пропуска," - думаю я. - "Ведь у меня нет
никакого официального документа, зачем я приехал, кроме удостоверения личности.
А говорить придется с заместителем Эйзенхауэра по экономическим вопросам."
У ворот я останавливаю машину и лезу в карман за документами. Американский
часовой в белом шлеме, в белом брезентовом поясе и таких-же гамашах салютует
рукой, затянутой в белую перчатку и не проявляет никакого интереса к моим
документам. Чтобы как-то объяснить остановку машины, я спрашиваю у него что-то.
Он молча показывает рукой на дощечку со стрелкой и надписью "Information".
Я степенно проезжаю мимо любезного офиса, искоса поглядывая не наблюдают-ли
оттуда за мной. "Найду что мне надо и сам," - думаю я. Наверное у меня была
тогда еще и задняя мысль: "Одновременно воспользуюсь случаем и полазаю кругом.
Посмотрю, что это за птицы - американцы. Надеюсь, что не арестуют. В крайнем
случае скажу, что заблудился."
Шоферу Мише я строго-настрого приказываю оставаться в машине и никуда не
уходить. Кто его знает, еще похитят шофера - потом отвечай.
Иду по коридору. Все двери стоят нараспашку. Внутри все пусто. Кое-где
немки-уборщицы метут полы. На каждой двери аккуратная табличка: "Майор такой-то
и должность" или "подполковник такой-то и должность". Бог ты мой, что у них
здесь творится! Где бдительность? У нас, как правило, не вывешивают на дверях
карточек. Чтобы внутренние и внешние враги не так легко знали кто где сидит.
Мне даже как-то неловко и боязно. Как будто я помимо собственного желания попал
в картотеку секретных документов и боюсь, чтобы меня не застали в этот момент. Я
ищу по таблицам на дверях нужную мне комнату и чувствую себя так, как будто я
залез в список вражеского Генерального Штаба. А я в полной советской форме.
Таким образом я облазил все этажи и коридоры, но никого, кроме уборщиц, не
нашел. Смотрю на часы - половина шестого.
Один из офицеров как-то рассказывал мне, что к американцам бесполезно ехать
после пяти часов. "Идут все гулять с немками," - то-ли с пренебрежением к
американским методам работы, то-ли с завистью произнес он, - "они считают так:
кто остается в конторе после конца работы, тот не умеет работать, не
укладывается во время."
"Не врал парень," - думаю я, - "американцы, видимо, не переутомляются. У
генерала Шабалина самая главная часть рабочего дня начинается с 7 часов вечера.
Как-же мне добраться до места? Придется все-таки обращаться в эту "Information".
В справочном отделе "Information" двое негров сидят развалившись в креслах,
задрав ноги на стол и сосредоточенно жуя резинку. Я с грехом пополам объясняю
им, что мне нужно видеть генерала Клея. Не прерывая своего глубокомысленного
занятия, один из негров мяукает что-то в соседнее окошечко. Если бы сейчас перед
ними предстал президент Трумэн, маршал Сталин или сам черт с рогами, то они
едва-ли спустили-бы ноги со стола или перевернули бы резинку с правой щеки за
левую. Несмотря на это "Information" работает безотказно: сержант за окошечком в
свою очередь мяукнул что-то в телефон и через несколько минут в комнату вошел
американский лейтенант. Он вежливо предложил мне следовать за ним.
В приемной генерала Клея дежурная секретарша листает пестрый журнал. "Не завалит
ли уж и она ноги на пишущую машинку?" - думаю я и предусмотрительно занимаю
безопасную позицию.
Пока я раздумываю сидеть ли молча или попытаться завязать разговор с союзницей,
из двери, ведущей в кабинет генерала, стремительно вылетает маленький солдат с
длинным носом. Метнувшись, как метеор, по комнате и бросив на ходу несколько
слов секретарше, он хватается за фуражку, лежащую на вешалке.
"Видимо строгий генерал, если у него солдаты так быстро бегают," - думаю я.
В это время заводной солдат сует мне руку и трещит что-то со скоростью,
недоступной для моих знаний английского языка. "Генерал Клей", - раздается за
моей спиной голос секретарши.
Пока я пришел в себя, генерал уже испарился из комнаты. Не генерал, а атомная
бомба! Единственное что я понял, это "0-кей" и что соответствующий приказ уже
отдан. Да еще то, что здесь действительно трудно разобраться где генерал, а где
солдат. Солдаты заваливают ноги на стол, а генералы бегают, как мальчики.
Из той же двери выходит еще один офицер и просит меня зайти в кабинет. Наученный
опытом, я смотрю на погоны. Тоже какой-то генерал. Сугубо по деловому, не
предлагая мне сесть, но и не садясь сам, генерал выслушал причину моего
посещения. Затем, кивнув головой, он вышел из кабинета.
Я осматриваюсь кругом. Скромный письменный стол. Скромный письменный прибор.
Толстая кипа газет слева. Пучок карандашей. Ничего лишнего. В таком кабинете
работать, а не мух ловить. Когда генералу Шабалину подбирали письменный стол,
соответствующий его положению, то обыскали весь Карлсхорт и все трофейные
склады. За письменным прибором посылали специально в Дрезден.
Вскоре генерал возвращается и, видимо, урегулировав вопрос по телефону, говорит
мне когда будет самолет. Позднее я убедился, что там, где у нас требуется
документ за подписями трех генералов, да еще с дополнительными визами, у
американцев достаточно простого звонка по телефону.
Предварительного утверждения списка советской делегации не требуется. Все как-то
по семейному, без Liasone Service и без проверки органами МВД, как это положено
у нас. Попутно генерал передает мне пачку информационных материалов по концерну
И. Г. Фарбениндустри для ознакомления с будущей работой конференции.
На следующее утро советская делегация в составе генерала Шабалина, подполковника
Орлова, майора Кузнецова, меня и двух переводчиков, прибыла на аэродром
Темпельгоф.
В диспетчерской дежурный сержант дает понять, что ему все известно, долго
разговаривает по различным телефонам, затем просит нас подождать - наш самолет
будет позже. Чувствуется, что американцы по каким-то причинам затягивают наш
отлет.
"Ну, как - долго мы еще тут дожидаться будем?" - говорит генерал Шабалин,
раздраженно глядя на часы, потом на широкое бетонное поле аэропорта.
Вдалеке медленно выруливают к старту самолеты, но ни один из них не имеет ни
малейшего желания брать нас с собой. Генерал чертыхается и, не зная на ком
сорвать досаду, опять спрашивает меня: "Что Вам вчера, собственно, сказали?
Почему не взяли какой-нибудь бумаги или подтверждения?" По-видимому генерал
твердо уверен, что без соответствующего документального подтверждения с
подписями и печатями любые слова и обещания ровно ничего не стоят. Даже слова
американского генерала.
"Сказали совершенно ясно," - отвечаю я. - "Сегодня в 10 часов утра, аэропорт
Темпельгоф. Будет специальный самолет для нас. Начальник аэропорта получил
приказ."
Генерал закладывает руки за спину, втягивает шею поглубже в тугой воротник
кителя и, ни на кого не глядя, продолжает мерить шагами бетонную дорожку вблизи
здания управления аэропорта.
Чтобы как-то убить время майор Кузнецов и я начинаем осматривать аэродром.
Неподалеку прогуливается американский солдат в комбинезоне и бросает на нас
дружелюбно-любопытствующие взоры в поисках предлога завязать разговор. Ему
дозарезу хочется поболтать с русскими офицерами, показать им свой кошелек с
коллекцией сувениров, свою солдатскую книжку на четырех языках и вообще все
содержимое своих карманов. В первые дни в Берлине американские солдаты вели себя
с русскими, как дети, попавшие на неисследованный остров и пытающиеся завязать
дружественные отношения с дикарями.
По взлетному полю медленно выруливает к старту горбоносый "Дуглас" с диковинными
рисунками на фюзеляже, напоминающими детские переводные картинки. Во время войны
эти транспортные машины массами поступали в Сов. Союз по закону о Ленд-Лизе и
были хорошо известны всем русским.
Американский солдат улыбается и, показывая пальцем на самолет, говорит: "С-47!"
Я киваю головой в том же направлении и поучительно отвечаю: "Дуглас!"
Солдат отрицательно машет головой: "Ноу, ноу... С-47. Сикорский... Рашен
конструктор..."
"Неужели это действительно конструкция Игоря Сикорского, пионера русской авиации
