На лицах присутствующих веселое оживление сменяется целомудренным молчанием,
глаза снова начинают изучать носки собственных сапог. Дело принимает неприятный
оборот, когда речь заходит об ответственности. Теперь война окончена и
коменданты по опыту знают советские законы.
Советское правосудие, исходя из догмы психологического воспитания коллектива,
часто применяет практику "козлов отпущения", на которых искупаются все грехи
коллектива и где закон применяется с усиленной строгостью для острастки других.
Советские законы смотрят на мелкие нарушения сквозь пальцы. Не тянуть же
человека под суд из-за каждого выбитого зуба или разбитого стекла - есть более
важные дела, например дать человеку десять лет за сбор социалистических колосков
в поле или пять лет за кусок украденного на фабрике социалистического сахара.
Зубы и стекла - это пока частная собственность и социалистическим законом они не
охраняются. Чувство законности теряется. Когда этот процесс принимает угрожающие
размеры, то начинаются поиски козлов отпущения. Попасть в такие "козлы" - это
очень неприятная вещь. Можно безнаказанно творить многое, а потом поплатиться
головой буквально за пустяк.
Если только командование СВА под предлогом невинной самокритики уже решило
провести соответствующие оздоровительные мероприятия - то дело плохо. Значит
скоро запахнет жареным - несколько комендантов попадут под Военный Трибунал. На
кого падет жребий? Атмосфера в зале делается напряженной, чувствуется
нервозность.
Расчет генерала Богданова оказался правильным. После вступительной речи
подполковника, которая вполне возможно была вызвана предварительным
собеседованием в СВА, начинается ожесточенное бичевание. Коменданты усердно
поливают грязью друг друга, а секретари стенографируют все сказанное. Очередь
доходит до генералов - комендантов Дрездена и Лейпцига. Картина интересная. Не
часто увидишь генерала, стоящего с видом школьника посреди обширной аудитории и
отчитывающегося в своих грехах. Иногда генерал - комендант вспоминает о своих
генеральских погонах и пытается оправдываться. Тогда голос из президиума
насмешливо подстегивает: "Не стесняйтесь, генерал. Здесь все свои люди."
Психология массы, воспитанной в повиновении. Если сверху приказание каяться, то
каются все. У кого нет грехов в прошлом, тот кается в грехах будущих. Коменданты
хором вскрывают свои "недочеты" и клянутся в дальнейшем быть пай-мальчиками и
слушаться папы. Папа в Кремле всегда прав.
Из зала поднимается фигура и обращается к президиуму: "Разрешите вопрос, товарищ
генерал? Это несколько не относится к теме, но я хотел бы посоветоваться".
"Ну, давайте что у Вас на сердце," - дружелюбно поощряет генерал Богданов.
Наверное очередное покаяние, а покаяния генерал слушает охотно.
"Моя комендатура расположена у самой чешской границы", - начинает комендант, -
"Каждый день мне гонят через границу толпы голых людей. Я их пока сажу в подвал.
Нельзя же, чтобы они в таком виде по улицам бегали, а одеть мне их не во что".
В зале слышится смех. Генерал Богданов спрашивает: "Как это так - голых?".
"Очень просто," - отвечает незадачливый комендант, - "Абсолютно голых. В чем
мать родила. Даже смотреть стыдно".
"Ничего не пойму," - переглядывается генерал с другими членами президиума, -
"Объясните подробней. Откуда эти голые люди?".
Комендант объясняет: "Немцы из Чехословакии. Их чехи раздевают на границе
догола, а потом гонят в таком виде ко мне через границу. Говорят: "Вы сюда голые
пришли, голые и возвращайтесь". Судетские немцы. Их по Потсдамскому Договору
переселяют в Германию. Для чехов это шутка, а для меня - проблема. Во что я
должен одевать этих людей, когда мои собственные солдаты не имеют
обмундирования."
Другой комендант спрашивает: "У меня в городе банк. Вместе с директором банка я
осмотрел частные сейфы в подвалах. Полно золотых вещей, бриллиантов - целые горы
ценностей. Я приказал пока опечатать все. Что с этим делать дальше?" Третьему
доставляет беспокойство немецкая танковая дивизия, расквартировавшаяся во дворе
комендатуры.
Характерно - никто из комендантов не жалуется, что у него возникли какие-либо
трудности с немцами. Ни диверсий, ни беспорядков. Гораздо больше хлопот со
своими собственными людьми.
"Оккупационный аппарат должен быть на высоте задач оккупационной политики. Нужно
свято беречь престиж нашей армии и нашего государства в глазах оккупированной
страны. Комендатуры - это первое звено нашего контакта с германским населением,"
- обращается генерал Богданов к присутствующим.
"И в этом показном лице нашего государства собраны все отбросы армии. Пока мало
считаются с общественным мнением побежденной страны, но потом это даст себя
почувствовать", - думаю я в ответ словам генерала.
После окончания совещания для участников устраивается банкет. Майор Кузнецов, я
и еще один офицер из дрезденского СВА занимаем столик в оконной нише.
Когда-то отель "Белый Олень" был излюбленным местом для курортных гостей и
иностранных туристов. Из окна видна подернутая легким туманом Эльба, разрезающая
Дрезден на две части. "Белый Олень" лежит на высоте птичьего полета. Отсюда мало
заметны разрушения, нанесенные городу войной. Панорама у наших ног дышит покоем
и древней культурой. Дрезден красив, несмотря на то, что половина его лежит в
развалинах. В нем много подлинного благородства другой Германии, о которой мы
сегодня забываем под свежими впечатлениями последних лет. Бесстрастные кельнеры
с физиономиями университетских профессоров бесшумно скользят по залу. Мальчуганы
в белых жилетах лавируют между столами, деловито размахивая салфетками и
повинуясь безмолвным взглядам величественного обера. В своих детских грезах они
наверно мечтают когда-нибудь стать на его место, с гордостью носить черный фрак
и командовать залом. Профессия кельнера возведена в Европе на высоту искусства.
В Советском Союзе это считается презренной для мужчины профессией. Забавный
контраст: в пролетарском государстве профессия пролетария стала презренным
занятием. А без кельнеров не обойтись даже и при коммунизме. Разница только та,
что поскольку у нас это считается собачьим занятием, то советские кельнера и
ведут себя как собаки.
Наши уши ласкает знакомая мелодия. "Синий платочек"! Я любил слушать эту простую
песенку с московских эстрад, на аккордеоне в руках солдата, в безыскусном
исполнении девушек в серых шинелях. Сегодня она звучит символично в исполнении
немецкой капеллы.
Майор Кузнецов окидывает зал взглядом и говорит: "Уютная обстановка. Если бы еще
всех гостей к черту повыбрасывать - совсем хорошо было-бы".
Коменданты, наполняющие зал, несколько оправились после неприятной конференции.
Они стараются утешить себя воспоминаниями о боевых подвигах во время войны.
Этому помогает неограниченное количество веселящих напитков на столах. Зал
наполняется нескладным шумом.
Наш третий спутник, кося глазами по залу, говорит: "То же самое мне часто
приходило в голову, когда я бывал в московском метро. Метро замечательное, а
публика не гармонирует, все впечатление портит. Кругом мрамор, а посредине
рвань."
Я спрашиваю у майора Кузнецова, который благодаря своей должности адъютанта
хорошо знаком с порядками в армии: "Как ты думаешь - что будет майору Астафьеву
и другим, кого разбирали на конференции?
Майор Кузнецов улыбается: "Ничего. Самое большое - переведут в другую
комендатуру. Профессиональные подлецы тоже необходимы. К тому же все эти скоты
искренне преданы партии. А преданным людям многое прощается. Они так же
необходимы партии, как и партия им. Взаимозависимый комплекс."
Меня удивляет, что майор и его старый знакомый разговаривают так свободно на
щекотливые темы. Это своеобразная атмосфера в стране и в армии после окончания
войны. Люди почувствовали, что они завоевали себе свободу, что они победители, и
это чувство распространялось далеко. Этому способствует также новизна контрастов
при столкновении с Западом.
На время нашего пребывания в Дрездене генерал Шабалин остановился в вилле,
занимаемой генералом Дубровским - Начальником Экономического Отдела СВА в
Саксонии. Раньше эта вилла принадлежала крупному немецкому коммерсанту. Позади
виллы чудесный сад.
Вернувшись с совещания в "Белом Олене", майор Кузнецов и я вышли погулять в этот
сад. Вскоре за нами прибежал генеральский шофер Миша и сообщил, что генерал
требует нас в Штаб Дрезденского СВА в кабинет генерала Дубровского.
Через пять минут мы были на месте.
В кабинете генерала Дубровского теперь заседание несколько иного рода. По одну
сторону стола генерал Шабалин, рядом с ним генерал Дубровский. По другую сторону
стола немецкие отцы города, ландрат Саксонии и бюргермайстер Дрездена. Немец -
бюргермайстер говорит на чистейшем русском языке. Не так давно он был
подполковником в Красной Армии.
Обсуждаются экономические задачи Саксонии в свете оккупационного режима. Дело
идет исключительно гладко. Бюргермайстер является не только послушным
исполнителем, но и ценным консультантом по местным вопросам. Не мы приказываем и
требуем что-то. Нет. Бюргермайстер рекомендует нам целесообразные мероприятия и
предлагает их на утверждение.
Только один единственный раз в бюргермайстере проскользнула тень его немецкого
происхождения. Когда обсуждался вопрос о острой нехватке крепежного леса для
шахт, генерал Шабалин, не долго думая, предложил: "Но ведь крутом масса лесов, -
рубите их." Подполковник - бюргермайстер в ужасе всплеснул руками: "Если мы
вырубим эти леса, то через пять лет наша цветущая Саксония превратится в
пустыню." Приняли компромиссное решение: изыскивать другие источники, а пока
рубить местные леса.
Ландрат существует для вывески - мягкотелое существо какой-то демократической
партии, готов подписать любую бумажку. За его спиной работает наш человек, еще
вчера носивший советские погоны, а сегодня - стопроцентный немец и
бюргермайстер. Он из кожи вон лезет чтобы изыскать побольше репараций.
Классово-чуждый элемент изъят в одну ночь, остальные оглушены страхом, а свои
люди работают под маской новой демократии.
Массами нужно умело руководить сверху. Психология масс - это точная наука, в
деталях разработанная Кремлем. Человек - это общественное животное. Условия
современного общества делают человека гораздо более зависимым от стада, чем всех
его четвероногих предков. Здесь запросто в лес не убежишь. Пастух в Кремле знает
свое дело.
Эти мысли невольно приходят в голову, когда наблюдаешь происходящее в кабинете
генерала Дубровского. Я смотрю на немецких представителей "новой демократии",
затем оглядываюсь кругом и рассматриваю обстановку зала, где мы находимся.
Штат СВА Саксонии расположился в бывшем дворце саксонских королей. С высоких,
выложенных дубовыми панелями, стен на нас взирают потемневшие портреты в
средневековых костюмах. Обитатель золотой рамы, опершись на шпагу, холодно
смотрит над головами людей с золотыми погонами на плечах. Эти хоть победители.
Но то существо в сером гражданском костюме с немецким именем! Что думал
благородный король о своих усердных потомках? Мельчают людишки... Не правда ли,
Ваше Величество?
На прощание я пожимаю руку подполковника-бюргермайстера. Из вежливости я даже
говорю с ним по-немецки. Чтобы он не слишком чувствовал себя холуем. Иногда
полезно создать у слуги впечатление, что он самостоятельный.
На другой день мы едем в Галле, столицу Провинции Саксония. Здесь Шабалин
встречает своего старого приятеля генерала Котикова, Начальника Экономического
Управления СВА в Провинции Саксония (примечание: здесь речь идет о двух
различных провинциях - Федеральной Земле Саксония с центром в Дрездене и
Провинция Саксония с центром в Галле). Позже генерал Котиков получил широкую
известность в должности советского коменданта Берлина, союзники наверно долго
будут помнить его имя. Внешне генерал Котиков очень симпатичный человек и
добросольный хозяин.
В Галле мы присутствуем на аналогичных совещаниях, что и в Дрездене. Сначала
интермеццо с комендантами - картина та же, что и в Федеральной Земле. Затем
