"Одного знания промышленности здесь мало. Имеете Вы допуск к секретной работе?"
"Все выпускники нашей Академии автоматически получают этот допуск".
"Где Вы получили допуск"?
"ГУК РККА (Главное Управление Кадров Красной Армии.) и Иностранный Отдел ЦК
ВКП(б)".
Эти слова производят впечатление на генерала. Он сверяется с документами,
спрашивает о моей предыдущей работе в промышленности и службе в Красной Армии.
Затем, по-видимому удовлетворенный и приняв положительное решение, он говорит:
"Вы будете работать со мной в Контрольном Совете. Хорошо, что вы знаете языки.
Специалисты у меня ничего не понимают в языках, а переводчики не понимают
специальных вопросов".
После этого генерал начинает первый инструктаж.
"Вы никогда не работали заграницей? Нет. Вы должны наперед, раз и навсегда,
запомнить, что все Ваши будущие сотрудники в Контрольном Совете - это агенты
капиталистических разведок. Никаких личных знакомств, никаких личных разговоров.
Я думаю, что Вы знаете это, но все-таки напоминаю Вам. Меньше говорите, больше
слушайте. Кто много разговаривает, тому мы язык с корнем вырываем. Нам стены все
докладывают. Не забывайте об этом".
Он подкрепляет свое отеческое наставление многозначительным взглядом. Я выражаю
полное согласие. Про себя я думаю: "Однако, лексикон характерный. Видно у
генерала в прошлом богатый опыт работы в МВД".
"Вполне возможно, что Вас попытаются завербовать для работы в какой-либо
иностранной разведке. Что Вы будете делать в этом случае?" -спрашивает генерал.
"Я соглашусь", - отвечаю я. "Предварительно хорошенько поторговавшись и создав
реальные условия".
"Ну, а потом?"
"Потом я докладываю об этом моему начальству. В данном случае Вам".
"Вы в карты играете?" - спрашивает генерал дальше.
"Нет".
"Пьете?"
"В пределах дозволенного".
"Ну, это растяжимое понятие. Как насчет женщин?"
"Холост".
"Посмотреть на Вас, майор, так прямо Иисус Христос", - генерал глубоко вдыхает
синий дым сигареты, задумчиво выпускает дым в сторону. - "Плохо, что Вы не
женаты".
Его слова понятны мне лучше, чем он думает. В Академии существовал строгий
закон: холостых на работу заграницу не посылали. Оккупированные страны, правда,
в счет не шли. Очень часто отдельные офицеры среди учебного года вызывались к
Начальнику Академии, получали приказ об откомандировании на работу заграницу и
приказ зарегистрировать брак. Это было обычным явлением и люди, предвидящие
возможность посылки заграницу, уже заранее подбирали себе кандидатов в супруги
и... заложники.
"Так вот, майор", - заканчивает генерал. "Будьте осторожны с этими молодчиками в
Контрольном Совете. Здесь Вы на передовой линии послевоенного фронта. Теперь
идите и познакомьтесь с моим старшим адъютантом".
Когда я берусь за ручку обитой войлоком и клеенкой двери, генерал спрашивает
меня вдогонку: "Как Вы попали в эту Академию?" Он в первый раз позволяет себе
слегка улыбнуться, показывая, что это вопрос личного порядка.
Я чувствую, что генерала это интересует больше, чем он старается показать.
"Может специально подослали", - думает генерал про себя. - "Потом еще нарвешься
на неприятности".
Я отвечаю, что в Академию я попал в порядке фронтового набора. Это удовлетворяет
генерала и он отпускает меня. Я выходку из кабинета в приемную, где за столом
сидит человек в форме майора.
Старший адъютант генерала читает на моем лице положительный исход аудиенции и
протягивает мне руку: "Майор Кузнецов". После непродолжительной беседы я
спрашиваю адъютанта, что представляет из себя работа в аппарате генерала.
"Моя работа - это давить стул до трех часов ночи вместе с хозяином, а Ваша
работа - сами увидите", - отвечает майор Кузнецов с усмешкой.
Вскоре я имел первую возможность познакомиться с работой аппарата заместителя
Главноначальствующего СВА. При этом мне невольно вспомнился инструктаж генерала
о необходимости бдительности при контакте с союзниками.
Однажды утром дверь генеральского кабинета стремительно распахнулась и из нее
выбежал шустрый маленький человек в форме майора: "Товарищ Климов, генерал
просит Вас на минутку к себе". В манере маленького майора было нечто, обычно
характеризующее человека, привыкшего к аккуратной работе.
Генерал взял из рук незнакомого майора папку с документами и протянул ее мне:
"Разберитесь в этих бумагах. Возьмите машинистку, имеющую допуск к секретной
работе, и продиктуйте ей содержание материала. Работать в помещении Секретной
Части. Копирку не выбрасывать, а сдать после работы. Когда кончите - доложите
мне".
В приемной я на ходу спросил у адъютанта: "Что это за майор?"
"Майор Филин. Работает в "Тэглихе Рундшау", - ответил тот.
Запершись в комнате Секретной Части, я начал разбираться в папке с документами.
Часть листков была напечатана по-английски, часть по-немецки. Какие-то таблицы,
столбики цифр. Впереди приложен листок, напечатанный по-русски. В углу красный
гриф "Секретно". Неизвестный осведомитель докладывает:
"Агентурной службой установлены следующие обстоятельства похищения агентами
американской разведки б. сотрудников Имперского Института Экономической
Статистики проф. Д. и д-ра Н. К вышеуказанным немецким научным работникам
явились агенты американской Разведки и предложили им дать некоторые показания
американским властям. Немцы, проживающие в советском секторе Берлина, отказались
дать показания. После этого Д. и Н. были насильно похищены и вернулись домой
только несколько дней спустя".
"После своего возвращения проф. Д. и д-р Н. были опрошены нашей Агентурной
Службой и дали следующие показания: "В ночь на... июля мы были насильно похищены
офицерами американской Разведки и переброшены самолетом в Штаб-Квартиру
Американской Экономической Разведки в Висбадене. Там мы в течение трех дней были
опрашиваемы офицерами Разведки... (следует перечисление имен). Данные, которыми
интересовались офицеры Американской Разведки указаны в приложении".
Дальше приложены таблицы материалов Имперского Института Экономической
Статистики. Материалы отпечатаны большим тиражом на гектографе и по своему
содержанию не представляют особой секретности. По-видимому они были отпечатаны
еще до капитуляции и служили для внутреннего немецкого употребления. Несмотря на
факт "насильственного похищения" немецкие ученые предусмотрительно взяли эти
материалы из архивов Института и вручили одну копию американцам, а позже, с
такой же предусмотрительностью, вторую копию - русским.
Более интересными оказались документы на английском языке. Вернее не сами
документы, а факт их наличия. Это были копии стенограммы опроса немецких
профессоров в Висбадене и копии тех же самых материалов Института, но уже на
английском языке. Наша Агентурная Служба не слишком доверяет показаниям немцев и
следует обычному перекрестному методу проверки. Американские документы не имели
положенных штампов, номеров и сопроводительных адресов. Эти документы пришли от
американцев, но не официальным путем. Следовательно наша Агентурная Служба имеет
свою невидимую руку в американском Центре Экономической Разведки. Майор Филин
действительно привык к аккуратной работе. "Тэглихе Рундшау" занимается довольно
своеобразной журналистикой.
Через несколько дней из американской Главной Квартиры в Берлин-Целендорфе в
адрес генерала Шабалина поступил объемистый запечатанный пакет. В это время
Контрольный Совет еще практически не работал и союзники только знакомились друг
с другом. В приложенном сопроводительном письме американцы вежливо уведомляли,
что в порядке обмена экономической информацией они препровождают настоящим
пакетом для сведения советской стороны некоторые информационные материалы по
германской экономике. Дальше я нахожу те же самые таблицы, которые с такими
предосторожностями и "насильственными похищениями" поступили от майора Филина.
На этот раз со всеми положенными штампами, адресами и списком распределения
копий.
Материал оказался значительно полнее, чем папка майора Филина. Там, где у нас
стоял гриф "секретно", американцы, по-видимому, не видят никаких секретов и
дружески предоставляют материал советской стороне.
Я захожу в кабинет генерала и показываю материал и адрес отправителя "Economical
Inteligence Division" Генерал просматривает знакомый материал, задумчиво чешет
карандашом за ухом и говорит: "Что это они в друзья напрашиваются?
Действительно, материал тот же самый". Потом бормочет сквозь зубы: "Это какой-то
трюк. Все равно они все шпионы".
3.
Экономическое Управление Штаба СВА разместилось в здании бывшего немецкого
госпиталя св. Антония. Госпиталь построен по последнему слову техники, умело
обрамлен в зеленую рамку небольшого парка, скрывающего здание от взоров людей и
уличного шума. В парке создана видимость дикой природы. Похрустывает
прошлогодняя хвоя под ногами. Напротив входа в Управление гнутся к земле
обремененные плодами ветви диких карликовых яблонь.
Генеральский шофер Миша в ожидании хозяина переваливается с боку на бок в траве
неподалеку от автомашины. Протянув кверху руку, он от скуки срывает маленькое
ярко-красное яблочко.
"Товарищ майор, идите сюда - я Вам что-то покажу!" - зовет он меня, когда я
прохожу мимо.
"Смотрите вон туда!" - он указывает пальцем в высокую крону дерева неподалеку.
"Видите - около самого ствола сидит?"
Я стараюсь рассмотреть указываемый предмет, но не вижу ничего, кроме лучей
солнца, пробивающихся сквозь ветви дерева.
"Сейчас увидите", - шепчет Миша. Он осторожно поднимается на ноги, берет с земли
небольшой камень и бросает его в темно-зеленую крону дерева. Из чащи листьев
поднимается крупная птица, неторопливо помахивая крыльями, перелетает на
соседнее дерево.
"Видали, товарищ майор?" - качает головой Миша, - "Не боится, чертяка. Видно не
привык, чтобы в него камнями швыряли".
"А что это такое?" - спрашиваю я.
"Горлюшка. Дикий голубь", - говорит Миша. - "Самая деликатная птица. Он наверное
удивляется, когда в него камнем пуляют. У немцев порядок! Если в птицу камнем
бросишь, сейчас тебя полицейский за шиворот. У себя дома они порядок соблюдать
умеют..."
Потом, как будто вспомнив что-то интересное, он зовет меня с собой: "Пойдемте,
товарищ майор. Я Вам еще что-то покажу!"
Мы обходим здание кругом. Миша ведет меня к поросшему густым кустарником холмику
неподалеку. Похрустывающая гравием дорожка между кустов. Неожиданно тропа
расширяется, образуя площадку. Ветви переплетаются над нашей столовой наподобие
свода. Пробивающиеся сквозь листву лучи света создают своеобразную игру света и
тени.
Обстановка напоминает католическую часовню в заброшенной лесной глуши. Между
поросшими мхом камнями стекают струи воды. Струи собираются в крошечный ручеек.
Ручеек покорно плещется и исчезает где-то в кустах. Поинтересовавшись
происхождением воды, я скоро нахожу водопроводный кран, замаскированный среди
камней.
Весь этот холм сделан искусственно, но производит впечатление дикой игры
природы, ласкающей душу тишины и покоя. Здесь чувствуешь себя вдалеке от земной
суеты и печали.
В центре природного алтаря вырублена овальная ниша. Из глубины, склонив голову в
тихой скорби за грешный мир, белеет фигура Мадонны с младенцем. На пьедестале
статуи я разбираю полустертую латинскую надпись. Кто-то из тяжело больных,
лежавших однажды в этом госпитале, в благодарность за свое исцеление оставил в
назидание одним и утешение другим те чувства и мысли, которые владели им, когда
он стоял на грани между жизнью и смертью. Человек, отплативший госпиталю таким
подарком, должен был обладать хорошим вкусом.
"Что это такое, товарищ майор? Молятся здесь немцы что ли?" - спрашивает Миша.
Он говорит понизив голос, как говорят в церкви или на кладбище.
"Да, молятся", - говорю я. - "Когда смерть подходит, тогда все вспоминают о
Боге".
Я объясняю ему значение надписи на статуе Мадонны.
"А знаете что, товарищ майор?! Как это Вам сказать. Не знаю почему, а вот
приятно здесь. Приятно, что человек не забыл - добром за добро заплатил. Видно у
немцев тоже душа есть".
В это время Мишу зовут к автомашине и он торопливо убегает. Я же направляюсь к
