комбинезонах и кожаных шлемах, кавалерийские казачьи части в черкессках с
красными и голубыми башлыками, летчики с золотыми крылышками. Бесконечной
серо-зеленой лентой шагает доблестная пехота. У многих разный цвет кожи, разный
язык. Только одно у них общее - грудь каждого горит огнем знаков доблести и
геройства, орденов и медалей Великой Отечественной Войны, доказательством верной
боевой службы Отчизне.
Впереди каждого сводного полка шагают заслуженные генералы Фронтов. Серо-голубые
мундиры, серебряные парадные пояса и портупея никелированных палашей,
лакированные голенища сапог. Золото на пуговицах, фуражках, орденах. Лучатся
звезды, горят ордена. Изменились теперь, скромные когда-то, пролетарские
генералы.
Навстречу победоносной Армии, усиленные десятками мощных репродукторов, гремят
над Красной Площадью приветствия вождей Партии и Правительства.
К подножью мавзолея, трепыхнувшись в последнем полете, одно за другим падают
трофейные знамена немецких дивизий, штандарты СС-овских ударных частей - мишура
былой славы, когда-то гордо шагавшая по Европе. Теперь они жалкой бесформенной
кучей валяются под нашими ногами у стен Кремля.
Несмотря на дождь, несмотря на мокрые насквозь мундиры, на душе у нас легко и
радостно. Это последний торжественный акт великой борьбы. Мы отдали много ради
этого дня - цветущие города и села, миллионы и миллионы жизней лучших людей
нашей родины. Еще долго будут зиять кровавые раны, нанесенные стране искателями
"жизненного пространства". Еще много лет будет натыкаться плуг землероба на
чужие кости под русской землей, еще много лет будут маячить среди хлебных полей
обгорелые коробки танков.
Но все это позади. Мы вышли из битвы героями и победителями. Упорным трудом мы
залечим раны, нанесенные войной, и заживем мирно и счастливо. Заживем новой
жизнью - наверняка лучше, чем до войны. В сознании победы мы забываем многое и с
надеждой смотрим в будущее.
Тяжелой поступью шагает пожилой коренастый сержант. Скала, а не человек. Такие
не зовут маму в свой смертный час, такие умирают молча, вцепившись зубами в
родную землю. Тяжелые, времен Запорожской сечи, усы. Дубленая солнцем кожа лица,
перепаханного морщинами, как целина под плугом. На груди старого сержанта целый
иконостас орденов.
Всю жизнь сержант махал серпом и молотом, но терпеть не мог эти изображения на
красном фоне со всякими коммунистическими присказками. Несмотря на это, сегодня
он колесом выставляет грудь, где на каждом ордене прилеплены эти назойливые
символы.
На фронте сержант не столько боялся за свою голову, как за пышные запорожские
усы. В годы коллективизации он, наверняка, если и не сбрил, то порядком обкарнал
свои усы - чтобы не приняли за кулака. Тогда было пострашней, чем на фронте.
Тогда никто не знал к кому и когда постучит судьба в двери. А теперь свободой
повеяло. Можно даже усы снова отпустить.
В годы войны многие, даже молодые солдаты и офицеры, поотпускали себе усы и
бороды. До войны такие вольности были опасны. Маленькая бородка - троцкистская,
борода лопатой - кулацкая, длинная - поповская. Были еще бороды купеческие,
архиерейские, генеральские. С усами тоже было не лучше. Маленькие усики -
белогвардейские, а большие - полицейские. Того и гляди угодишь за решетку по
такому внешнему социальному признаку.
А сегодня старый сержант не знает, чем больше гордиться - усами или орденами.
Многое изменилось за годы войны. Очень многое. Осмелился-ли кто до войны слово
сказать о Георгиевских крестах? Не говоря уже о том, что держать их в доме или
показывать кому. Повыбрасывали их георгиевские кавалеры или в землю поглубже да
подальше позакопали. А вот сегодня по Красной площади, под стенами Кремля гордо
шагает старый сержант и на груди его вместе с советскими орденами красуются
четыре Георгия. После этого попробуйте сказать сегодня кому-либо, что советская
власть не эволюционизировала, что завтра не отменят колхозы? А разве церкви не
открыли, разве не благовестят на колокольнях колокола?
До войны сотни тысяч священников были ликвидированы как "опиум для народа". О
тех немногих, которые в порядке исключения пребывали на свободе, советские люди
знали определенно только одно - все они являются осведомителями НКВД. Каждую
неделю под покровом ночной темноты они ныряли в двери НКВД с очередным
информационным материалом о своей пастве.
Теперь же провозглашена свобода религии. В Москве открыта Духовная Семинария
и... Особый Комитет по делам Религии при СНК СССР под руководством товарища
Карпова. Церковь посадили на цепь в услужение государству. Теперь она ученая и
будет слушаться.
Во всей этой комедии нас удивляет одно. Вновь открытые церкви полны народом.
Церковные венчания становятся новой модой, особенно в деревнях. Несмотря на все,
религию не искоренили в душе народа. Даже меня несколько раз тянуло зайти в
открытые двери церкви. Но будучи слушателем кремлевской Академии, я слишком
хорошо знаю некоторые вещи. Мне не хочется позже получить свою фотографию в
церкви из рук Начальника Академии в сопровождении замечания: "Вы наверное
забыли, что слушателям Академии строжайше запрещено фотографироваться где-либо,
кроме специальной академической фотографии?"
Такие ошибки нередко являются поводом для отчисления из Академии.
Теперь по Москве изредка звонят чудом сохранившиеся колокола. Священников спешно
возвращают из Сибири: с каторги - прямо к клиросу. Не сошли еще у батюшки на
руках мозоли от топора, а уж он служит молебен о ниспослании победы и... за
здравие Вождя. Люди слушают колокольный звон с нескрываемой радостью.
Одновременно они нисколько не сомневаются, что новые батюшки в обязательном
порядке дружат с НКВД.
Такой уж у НКВД порядок - не забывает оно своих старых клиентов. Большинство
заключенных НКВД, отбыв восьми или десятилетний срок наказания, при освобождении
получает предложение быть информатором НКВД. "Оправдайте то доверие, которое мы
оказываем вам, выпуская вас на свободу!" - говорится им в этом случае. В
реакционных странах отсидел заключенный свой срок - и выкидывайся. У нас же все
обставлено с большой заботой о человеке. Свободу он получает как милость и
должен за это еще благодарить и отрабатывать "доверие".
Красная Площадь горит орденами. Много новых орденов появилось в годы войны.
Ордена тоже попятились назад. Введенные в 1944 году солдатские ордена "Слава"
трех степеней и медаль "За участие в Великой Отечественной Войне 1941-1945 г.г."
прямо заимствовали царскую черно-оранжевую георгиевскую ленту. В Военно-Морском
Флоте для адмиралов и капитанов ввели ордена "Ушаков" и "Нахимов", а для
матросов одноименные медали. В Армии генералы щеголяют орденами "Суворова" и
"Кутузова", а старшие офицеры "Александра Невского" и "Богдана Хмельницкого".
Самый распространенный теперь орден - это "Отечественной Войны". Не какой-нибудь
войны, а Отечественной. Для маршалов учрежден особый орден "Победа" из золота,
платины и бриллиантов, стоимостью в 200.000 золотых рублей. Звезды орденов, хотя
и остались пятиконечными, но стали лучиться и сильно смахивать видом на звезды
екатерининских времен. Введена Гвардия, гвардейские знамена и значки. А раньше?
Упаси Бог произнести это слово.
Новым уставом введено официальное приветствие - "Здравия желаю!" Это вместо
безличного "Здравствуйте товарищ полковник!" Пока солдаты дерут глотку,
разучивая побатальонно новое "Здра-а-а...", уже вполне серьезно поговаривают,
что скоро к генералам нужно, будет обращаться с "Ваше превосходительство!"
А золотые погоны чего стоят? Ведь раньше это было самое опасное обвинение в
устах следователя НКВД - "золотопогонник". И пояса на генералах, шагающих
парадом, точь-в-точь как на портретах бывших царских офицеров - серебряные в
крапинку. "Интернационал" заменен новым "Гимном Советского Союза". Назойливый
призыв "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" исчез со своего насиженного места
над заголовком "Правды".
Нет, что не говори, а лед тронулся! Если дальше так пойдет, то скоро и колхозы
отменят. Как обычно - "Учитывая успехи социалистического строительства..."
Если бы сейчас Ленин встал из под ног своего ученика и посмотрел с платформы
мавзолея на Красную Площадь, то он определенно ужаснулся бы такому отказу ото
всех принципов, во имя которых совершалась пролетарская революция в 1917 году.
Куда мы пришли? Или куда мы идем?
Ведь согласно последнего Указа Верховного Совета СССР генералы в отставке
получают земельный надел в пожизненное пользование и безвозмездный кредит для
постройки дома-усадьбы. Вот тебе и дворяне в социализме! Единственным
препятствием на пути ко всем этим благам является тот факт, что большая половина
всех советских генералов кончают свою карьеру в НКВД.
Да, голова кружится ото всех этих нововведений!
По Красной Площади идет парадом победная Армия. Поступь шагов отдается в моей
груди. Сегодня Армия для меня не только воинская служба - в Армии я впервые
познал Родину. До этого я чувствовал себя только амебой марксистской
классификации. До войны я жил в иллюзорном мире новых понятий - коммунизм,
социализм, совхозы, колхозы. Я видел в газетах грандиозные цифры, красивые слова
и лозунги, тракторы и заводы, новые дома и строительства. Помимо этого, своим
личным опытом, я вместе со всем народом переносил нечеловеческие трудности и
жестокости, но оправдывал все это необходимостью "великого перелома".
Когда-же началась война, я увидел всю жалкую беспомощность того мира, в котором
жил советский человек в гипнозе пропаганды. Затем я узнал нечто более важное - я
познал нацию. Впервые я почувствовал, что я член нации, а не единица
марксистской классификации. Это пришло не только в мою душу, но и в души
миллионов людей. Это пришло не как результат маневра кремлевской политики к
национальному, отечественному. Маневр Кремля является только следствием,
вынужденным выходом из создавшегося положения.
Война всколыхнула страну до глубины, подняла на поверхность то, что скрывалось в
самых ее недрах. Ушли на задний план все искусственные декорации и снова вышла
на свет подлинная сила - человек, такой, как он есть. В крови и муках рождается
человек, в крови и муках люди познают друг-друга.
На фронте я встречал пожилых людей за всю свою жизнь не видевших железной
дороги. Но эти лесовики не отступали ни на шаг перед танками, держа в руках
бутылку с бензином, столь же полезную солдату, как аспирин мертвому. Солдаты с
упоением рассказывали какие есть в их родных местах грибы и ягоды, пчелы и
птицы. Затем, с досадой на неожиданную помеху, они отражали атаки пикировщиков.
Каждый из них по-своему, молча или в скупых безыскусных словах, свидетельствовал
об одном, что объединяло нас всех, - о человеке, сформировавшемся веками,
любящем свой уклад, свой образ жизни, свою страну и народ. Это не было тягой
назад к прошлому. Это было только расширение кругозора, взгляд на вещи без
пропагандных наглазников, когда не видишь ничего позади и по сторонам пути.
В свете подлинной жизни, в среде живых людей поблекли и стали казаться
безжизненной схемой все теории диалектического материализма. Я понял, что все
то, ради чего мы приносили чудовищные жертвы в течение четверти столетия - все
это, если и не бредовая затея экспериментатора, то, во всяком случае,
эксперимент, требующий многих поправок. Сегодня, шагая по Красной Площади, я не
вижу путей выхода, но я глубоко убежден в ошибочности того, ради чего мы жили до
войны.
Парад Победы гремит по Красной Площади. Бравые солдаты в синих комбинезонах
высунулись из открытых люков тяжелых танков и самоходных орудий. Они четко
сигналят красными флажками, гордые своими золотыми погонами и георгиевскими
лентами. Они салютуют стенам Кремля и Вождю, у которого на плечах звезды
величиной с консервную банку.
Генералиссимус, сегодня мы приветствуем и поздравляем тебя с победой, так же как
ты приветствуешь и поздравляешь нас!
Но мы напомним тебе, - помнишь лето 1941? Помнишь, как ты запел Лазаря -
"Дорогие братья и сестры, граждане и гражданки..." Мы тогда ушам своим не
