верили. Четверть века ты натравливал брата на сестру, а сестру на брата. До сего
времени слово "гражданин" звучало обычно за столом следователя НКВД, как
обращение к чуждому элементу. Куда же делись твои коммунисты, комиссары,
политработники и прочие "товарищи"? Ты был прав, обращаясь к нам "граждане и
гражданки". Мы были тебе не товарищами! Почувствовав петлю на шее, ты позвал на
помощь народ. Мы пошли. Умирали, но бились. Голодали, но работали. И мы
победили. Мы - мы, а не генералиссимус Сталин и компартия. В будущем - помни о
прошлом! А сегодня, в честь Победы, и я вкладываю всю силу легких в громовом
троекратном "Ур-р-ра!" Пусть дрожат стены Кремля.
Так пришла Победа. Всегда, когда я буду вспоминать эти дни, я буду вспоминать то
сладостное трепетание в груди, то поднимающееся к горлу чувство, которое
клокотало во мне в дни Победы. Так, задрав голову к звездам, поет свою волчью
песнь победитель. Он радуется открытому пути вперед, в будущее.
Глава 4. РАЦИОНАЛЬНОЕ ЗЕРНО
1.
Недавно в Академии произошло чрезвычайное происшествие. Среди бела дня жертвой
нелепого случая пал один из офицеров. По чину капитан, он на днях окончил
последний курс японского отделения, получил исключительно хорошее назначение на
работу заграницу, был счастливо женат. Казалось, человек стоит на пороге
безоблачного счастья. Кто мог предугадать, что через несколько часов его ожидает
трагическая судьба?!
Фасад Академии выходит на Волочаевскую улицу. Пятидесятиметровый пролет между
зданиями был отгорожен обычной решетчатой оградой. Генерал Биязи, обращающий
большое внимание на внешность не только своих воспитанников, но также и зданий,
приказал снести старый забор и на его месте соорудить нечто более
величественное.
Когда забор снесли, для слушателей образовался очень удобный выход прямо к
трамвайной остановке. До того приходилось делать значительный крюк через
проходную. В результате вся Академия стала приходить и уходить через новые
ворота. Увидав этот беспорядок, генерал приказал поставить в проломе часового со
строжайшей инструкцией не пропускать никого. Но разве может удержать один
часовой пятидесятиметровый участок фронта против всей Академии, да еще своих-же
товарищей? Тогда генерал лично распек часового и пригрозил ему гауптвахтой.
"Да что же я буду делать, товарищ генерал?" - взмолился часовой. - "Стрелять?"
"Да, стрелять! Пост - святое место. Устав знаете?" - ответил генерал.
Кончились занятия и в пролом снова устремилась волна офицеров, торопящихся на
трамвай. Напрасно часовой кричал и грозился До хрипоты - ничто не помогало.
Одновременно вдалеке показалась кругленькая фигура генерала, совершающего свой
обычный обход. В это время мимо часового прошел капитан-японец, как и все, не
обращая никакого внимания на запрет.
"Стой!" - крикнул часовой в отчаянии.
Капитан продолжал идти, не оборачиваясь, погруженный в свои мысли.
"Стой! Стрелять буду!" - снова завопил часовой.
Капитан удалялся, а фигура генерала приближалась.
Не помня себя, часовой вскинул винтовку и, не целясь, выстрелил. Было четыре
часа дня, улица была полна народа, часовой был так взволнован, что, стреляя по
мишени, он едва ли попал бы в цель. И все же роковая пуля не прошла мимо своей
жертвы! Капитан без звука упал на мостовую с простреленным навылет черепом.
Пробыть всю войну в глубоком тылу, ни разу не слышать свиста пуль - и через
несколько дней после конца войны погибнуть от пули товарища на улице Москвы! Что
остается сказать после этого? Судьба!
Часовому, конечно, ничего не было. Хотя случай явно скандальный, но генерал
вынес часовому устную благодарность "за отличное несение караульной службы". В
таких случаях нельзя наказывать часового, чтобы не произвести нежелательное
впечатление на других. "Стоя на посту, лучше убить невинного, чем пропустить
врага", - таков армейский закон.
Этот случай невольно заставляет меня задумываться о судьбе. "От судьбы не
уйдешь!" - говорили наши деды. Мы же теперь этому не верим. Вернее, нас учат не
верить. Чтобы было больше места для веры в Вождя.
Сегодня у меня больше чем когда-либо оснований задумываться о моей судьбе.
Академия окончена и теперь я стою на пороге нового этапа моей жизни, если
выразиться образно - на перепутье дорог судьбы. Дороги эти для меня довольно
ясны и, кроме того, для меня ясно еще одно - когда пройдешь по одной из этих
дорог, то пути назад не будет. Сегодня я еще имею некоторую возможность выбора и
я должен хорошо обдумать свой путь.
Последнее время до меня несколько раз доходили слухи, что я выдвинут кандидатом
на должность штатного преподавателя в Академии. Собственно, о более блестящей
перспективе нельзя и мечтать. Это верх возможностей для выпускников Академии.
Структура штатного состава Академии чрезвычайно подвижна. По сути дела это
горячий резерв Генерального Штаба, куда заглядывают каждый раз, когда есть
необходимость в спецзадании заграницей. Сегодня предоставляется возможность
командировки в Европу, завтра - в Америку. Едешь вспомогательным чином в составе
почтенных делегаций, но всегда имеешь самостоятельное и ответственное
специальное задание. По возвращении в Москву отчитываешься не перед учреждением,
пославшим делегацию, а перед соответствующим отделом Генштаба.
Совсем недавно один из преподавателей Академии был откомандирован в экскурсию по
Чехословакии, Австрии и другим странам Средней Европы. Поехал он в качестве
"переводчика" при всемирно известном советском профессоре ботаники, являющемся
членом Академии Наук СССР. Какие цветочки будет собирать профессор с таким
"переводчиком" и кто кому подчиняется, догадаться не трудно.
Оставаясь в штате Академии, постоянно находишься у истоков многообещающих дорог.
Штатный состав очень хорошо информирован в вопросах закулисных дел Генштаба.
Здесь имеет место личный подход, протекции и связи. Здесь всегда есть
возможность незаметно влиять на собственную судьбу. Это уже не слепой случай,
вырвавший меня среди ночи из лесов Ленинградского фронта и бросивший в кипящий
котел кремлевской академии. Коротко - пребывание в штатном составе это лучший
путь к карьере, о которой мечтает большинство воспитанников Академии.
Когда я впервые узнал о моей кандидатуре, это вызвало во мне смешанные чувства.
С одной стороны - Москва, новая придворная атмосфера, широкие возможности. Здесь
обширное поле для деятельной работы и заманчивые перспективы в будущем.
Но... Есть серьезное и веское "но". Этот путь ведет только вперед. Достаточно
оглянуться назад или в сторону - и ты погиб. Чтобы вступить на этот путь нужна
абсолютная внутренняя гармония и уверенность в правоте твоего дела. Есть,
конечно, и заменители - лицемерие, жажда карьеры любой ценой, беспринципность в
средствах. Я воспитанник сталинской эпохи и достаточно убедился, что эти
заменители играют существенную роль в советской жизни. Но все-таки это
заменители и на них далеко не уедешь. Я не мальчик и не филантроп, могу
оправдывать необходимость сомнительных средств для достижения высшей цели. Но
для этого надо быть уверенным в беспорочности конечной цели. Вопреки моему
собственному стремлению, сегодня я еще не обрел этой уверенности.
Иногда эта внутренняя неуравновешенность вызывает во мне чувство досады. К чему
ковыряться в собственной душе? Я постоянно контролировал себя с этой стороны.
Нельзя давать "волю" "интеллигентским" чувствам. Такие люди обречены на гибель.
Для того чтобы выжить в советских условиях, нужно иметь волчьи зубы и лисий
хвост. Тяпнул спереди и замел следы сзади. Иногда я оглядываюсь на свое прошлое
в поисках вредной "мягкотелости". Нет, кажется, этого недостатка у меня нет.
Мне нужна пауза, во время которой я мог бы привести в порядок мои мысли и
чувства. Просто годы войны выбили меня из душевного равновесия. Мне нужно на
время переменить обстановку, трезво оценить все с другой перспективы. Так
художник рассматривает плоды своего труда, отходя подальше от мольберта или
приложив к глазам удаляющую линзу.
После отгремевших дней победы атмосфера в Москве слишком сера и однообразна. В
Европе дует свежий ветер, там происходит грандиозная историческая ломка.
Слушатели Академии, возвращающиеся с Запада после краткосрочных командировок,
рассказывают интересные вещи. Мне не мешало бы лично познакомиться с пациентом,
которого я по своей должности должен лечить.
Самое целесообразное для меня - это поехать на работу в оккупированные страны
Европы. Там, в новой среде, непосредственно в центре того, чего мы достигли в
этой войне, в творческой работе я снова обрету потерянное равновесие и вернусь
назад в Москву с полной верой в то, что необходимо в моей будущей работе и
жизни. Так или иначе - я все равно числюсь в резерве Генштаба.
Исходя из этих соображений, я переговорил с подполковником Таубе.
Подполковник, профессор и барон фон Таубе - один из заместителей полковника
Горохова по учебной части. В Академии он является своего рода музейным
экземпляром, но одновременно незаменим, благодаря его исключительным знаниям и
способностям. Несмотря на компрометирующее "фон", имя подполковника Таубе имеет
вес а его слово нередко является решающим. Среди слушателей он известен как
исключительно культурный, деловой и внимательный офицер-воспитатель, с котором
можно поговорить по душам.
Кроме подполковника Таубе в Академии известен генерал-майор Игнатьев. В дни
своей юности паж последнего царя, воспитанник царской Академии Генштаба, долгие
годы царский военный атташе в Париже. После революции он довольно долго жил в
эмиграции, но в тридцатых годах по каким-то причинам пошел в Каноссу. В среде
студенческой молодежи пользуются большим успехом две книги его мемуаров
"Пятьдесят лет в строю". Сегодня бывший кавалергард и граф Игнатьев снова
получил генеральский мундир и даже опереточную должность историографа Красной
Армии. Конечно, ему не доверяют и его основная задача - это показать терпимость
советской власти к раскаявшимся. В своих мемуарах он подводит довольно смутную
базу причин, побудивших его к возвращению. В Москве открыто говорят, что ему
просто надоело мыть посуду в парижских ресторанах.
В последний год войны было несколько случаев возвращения в СССР нескольких более
или менее именитых эмигрантов. Не так давно в Москву прибыл когда-то известный
писатель Куприн. Москвичи так описывают его прибытие. Сойдя на московском
вокзале, Куприн поставил свои чемоданы и, опустившись на колени, всенародно
облобызал родимую землю. Когда он поднялся на ноги и потянулся к чемоданам -
чемоданов уже и след простыл.
Недавно мы с Белявским слушали концерт Александра Вертинского. Факт его
публичного выступления был для нас неожиданностью и для большинства людей
доставлял удовлетворение как подтверждение либерализации новой линии
правительства. Выступать ему разрешили, правда, только по мелким клубам на
окраинах Москвы. Факт был действительно, существеннее и приятнее самого
Вертинского и его искусства. Старая развалина в сопровождении молоденькой
жены-певички, со сцены доносится запах морфия и вся фигура жалобно и нудно
напоминает: "Подайте бывшему человеку!" Дым прошлого приятнее, чем воскресший из
гроба труп.
Что прошло, то прошло. "Guta cavat lapidem" говорили римляне. Капля точит
камень, а время человека. Напрасно некоторые забывают о том, замыкаются в
иллюзорном мире прошлого, не хотят согласиться с тем местом и положением,
которое уготовано им историей, ими самими созданной. Конечно, Вертинский не
духовный идеал или образец прошлого. Но мы имели и другие возможности проверить
историческое время.
Советская власть, может быть бессознательно, сделала умный жест, показав старый
мир новому поколению. Собственными глазами безо всякой пропаганды, мы ясно
поняли как далеко ушло вперед время и наши интересы.
Подполковник Таубе внимательно выслушал мои внешние доводы - конечно, я ни слова
не заикнулся о моих внутренних побуждениях, - и обещал, не снимая моей
кандидатуры в Академии, ходатайствовать перед высшими инстанциями о моем
