слаб. Но и я не тростинка.-- Он поднял свою латхи-- бамбуковую
палку в пять футов длины, окольцованную полосками полированного
железа, и замахал ею в воздухе.-- Говорят, что джаты драчливы,
но это неправда. Если нас не обижают, мы подобны нашим
буйволам.
-- Пусть так,-- сказал Ким.-- Хорошая палка -- хороший
довод.
Лама безмятежно глядел на реку, вверх по течению, где
длинной теряющейся вдали вереницей вздымались неизменные столбы
дыма, тянувшиеся от гхатов сожжения у реки. Время от времени,
вопреки всем муниципальным правилам, на ней появлялся кусок
полусожженного тела, колыхавшийся на быстро текущих струях.
-- Если бы не ты,-- сказал камбох, прижимая ребенка к
волосатой груди,-- я сегодня, быть может, пошел бы туда... с
этим вот мальчуганом. Жрецы говорят нам, что Бенарес --
священный город, в чем никто не сомневается, и что в нем хорошо
умереть. Но я не знаю их богов, а сами они просят денег; а
когда совершишь одно жертвоприношение, какая-нибудь бритая
голова клянется, что оно недействительно, если не совершить
второго. Мойся тут! Мойся там! Лей воду, пей ее, омывайся и
рассыпай цветы, но обязательно плати жрецам. Нет, то ли дело
Пенджаб и самая лучшая в нем земля -- земля Джаландхарского
доаба?!
-- Я много раз говорил, кажется, в храме, что, если
понадобится, Река выступит у наших ног. Поэтому мы пойдем на
Север,-- сказал лама, вставая.-- Я вспоминаю об одном приятном
месте, усаженном плодовыми деревьями, где можно гулять,
погрузившись в созерцание... и воздух там прохладнее. Он
струится с Гор и горных снегов.
-- Как оно называется?-- спросил Ким.
-- Почем я знаю? А разве ты не знаешь... нет, это было
после того, как войско вышло из-под земли и увело тебя с собой.
Я жил там в комнате близ голубятни и пребывал в созерцании...
исключая тех случаев, когда она непрерывно болтала.
-- Охо! Женщина из Кулу. Это около Сахаранпура.-- Ким
засмеялся.
-- Как дух твоего учителя движет его? Не ходит ли он
пешком во искупление прошлых грехов?--осторожно спросил джат.--
Далек путь до Дели.
-- Нет,-- ответил Ким.-- Я соберу денег на билет для
поезда. В Индии люди обычно не признаются, что у них есть
деньги.
-- Тогда, во имя богов, давайте поедем в огненной повозке.
Сыну моему лучше всего на руках у матери. Правительство
обложило нас множеством податей, но дало нам одну хорошую вещь
-- поезд, который сближает друзей и соединяет встревоженных.
Замечательная штука -- поезд.
Часа через два они сели в вагон и проспали всю жаркую
половину дня. Камбох забросал Кима десятью тысячами вопросов
относительно странствий и дел ламы и получил несколько
замечательных ответов. Киму было приятно сидеть в вагоне,
смотреть на равнинный ландшафт Северо-запада и разговаривать с
постоянно меняющимися попутчиками. По сей день проездные билеты
и пробивание их контролерами воспринимаются деревенскими
индийцами как бессмысленное угнетение. Люди не понимают,
почему, после того как они заплатили за клочок волшебной
бумаги, какие-то незнакомцы пробивают в этом талисмане большие
дыры. Отсюда долгие и ожесточенные споры между пассажирами и
конт-ролерами-евразиями. Ким присутствовал при двух-трех таких
перепалках и давал серьезные советы с целью внести путаницу и
выставить напоказ свою мудрость перед ламой и восхищенным
камбохом. Но на пути в Сомну судьба послала ему предмет для
размышлений. Когда поезд уже трогался, в отделение вагона
ввалился невзрачный худой человек --махрат, насколько Ким мог
судить по тому, как была повязана его тугая чалма. Лицо его
было порезано, кисейное верхнее платье изорвано в клочья и одна
нога забинтована. Он рассказал, что деревенская телега
опрокинулась и чуть не убила его, когда он ехал в Дели, где
живет его сын. Ким внимательно наблюдал за ним. Если, как он
утверждал, его волокло по земле, то на коже его были бы ссадины
от гравия. Но все его ранения были похожи на порезы, и простое
падение с телеги не могло привести человека в такое ужасное
состояние. Когда он дрожащими пальцами завязывал разорванное
платье у шеи, на ней оказался амулет, который называется
"придающий мужество". Правда, амулеты -- вещь обыкновенная, но
их нечасто нанизывают на плетеную медную проволоку, и еще реже
встречаются амулеты с черной эмалью по серебру. Кроме камбоха и
ламы в отделении никого не было и, к счастью, вагон был старого
типа, с толстыми перегородками. Ким сделал вид, что почесывает
себе грудь, и таким образом показал свой собственный амулет.
Увидев его, махрат переменился в лице и передвинул свой амулет
на груди, чтобы он был хорошо виден.
-- Да,-- продолжал он, обращаясь к камбоху,-- я торопился,
а лошадью правил негодный ублюдок, телега попала колесом в
канаву, промытую водой, и, не говоря об ушибах, пропало целое
блюдо таркиана. В тот день я не был Сыном Талисмана (удачливым
человеком).
-- Великая потеря,-- сказал камбох, теряя интерес к
разговору. Жизнь в Бенаресе сделала его подозрительным.
-- А кто стряпал его?-- спросил Ким.
-- Женщина,-- махрат поднял глаза.
-- Но все женщины умеют стряпать таркиан,-- сказал камбох.
-- Насколько мне известно, это хорошая кари,-- подтвердил
махрат.
-- И дешевая,-- подхватил Ким.-- Но как насчет касты?
-- О, нет каст, когда люди идут... искать таркиан,--
ответил махрат, делая условленную паузу.-- Кому ты служишь?
-- Вот этому святому человеку,-- Ким показал пальцем на
счастливого дремлющего ламу, который вздрогнул и проснулся,
услышав столь любимое им слово.
-- Ах, он был послан небом на помощь мне. Его зовут Другом
Всего Мира. И еще зовут Другом Звезд. Он стал врачом, ибо
пришло время его. Велика его мудрость.
-- А также Сыном Талисмана,-- едва слышно проговорил Ким,
в то время как камбох поспешил заняться трубкой, опасаясь, как
бы махрат не стал просить милостыни.
-- Это кто такой?-- обеспокоенно спросил махрат, скосив
глаза.
-- Я... мы вылечили его ребенка; он в большом долгу перед
нами. Сядь у окна, человек из Джаландхара. Это больной.
-- Вот еще. У меня нет желания вступать в разговоры с
первым встречным бродягой. У меня уши не длинные. Я не баба --
охотница подслушивать тайны. Джат неуклюже передвинулся в
дальний угол.
-- А ты разве врач? Я на десять миль погрузился в
бедствия,-- воскликнул махрат, поддерживая выдумку Кима.
-- Человек весь порезан и поранен. Я буду его лечить,--
ответил Ким.-- Никто не становится между твоим младенцем и
мною.
-- Я пристыжен,-- сказал камбох с кротостью.-- Я в долгу у
тебя за жизнь моего сына. Ты -- чудотворец. Я знаю это.
-- Покажи мне порезы,--Ким склонился над шеей махрата, и
сердце его билось так, что он чуть не задохнулся, ибо тут была
Большая Игра, связанная с местью.-- Теперь поскорее
рассказывай, брат, пока я буду читать заклинания.
-- Я пришел с Юга, где у меня была работа. Одного из нас
убили при дороге. Ты слыхал об этом?-- Ким покачал головой. Он,
конечно, ничего не знал о предшественнике С.23-го, убитом на
Юге в одежде арабского купца.-- Найдя письмо, за которым меня
послали, я уехал. Я выбрался из этого города и убежал в Мхову.
Я даже не изменил своего вида, так я был уверен, что никто
ничего не знает. В Мхове одна женщина обвинила меня в краже
драгоценностей, будто бы совершенной в городе, который я
покинул. Тогда я понял, что за мной началась погоня. Я убежал
из Мховы ночью, подкупив полицию, которую уже подкупили выдать
меня, не допросив, моим врагам на Юге. Потом я на неделю залег
в древнем городе Читоре под видом кающегося в храме, но я не
мог отделаться от письма, которое имел при себе. Я зарыл его
под Камнем Царицы, в Читоре, в месте, известном всем нам.
Ким не знал об этом месте, но ни за что на свете не хотел
прервать нити рассказа.
-- В Читоре, видишь ли, я находился на территории
владетельных князей, ибо к востоку от него, в Коте, законы
королевы не имеют силы, а еще дальше на восток лежат Джайпур и
Гвалиор. Во всех этих княжествах не любят шпионов, а правосудия
там нет. Меня травили, как мокрого шакала, но я прорвался в
Бандакуи, где услышал, что меня обвиняют в убийстве,
совершенном в покинутом мною городе, в убийстве мальчика. Они
добыли и свидетелей, и мертвое тело.
-- Но разве правительство не может тебя защитить?
-- Мы, участники Игры, беззащитны. Умрем, так умрем, и
тогда имена наши вычеркиваются из книги. Вот и все. В Бандакуи,
где живет один из нас, я попытался замести след и для этого
переоделся махратом. Потом я приехал в Агру и уже собирался
вернуться в Читор, чтобы взять письмо. Так уверен я был, что
улизнул от них. Поэтому я никому не посылал тара (телеграммы) ,
чтобы сообщить о том, где лежит письмо. Я хотел, чтобы заслуга
целиком оставалась за мной. Ким кивнул головой. Он хорошо
понимал подобное чувство.
-- Но в Агре, когда я шел по улицам, один человек
закричал, что я ему должен и, подойдя со многими свидетелями,
хотел сейчас же отвести меня в суд. О. люди Юга лукавы! Он
заявил, что я его агент по продаже хлопка. Чтоб ему сгореть в
аду за такое дело!
-- А ты был его агентом?
-- О, безумец! Я был человек, которого они искали из-за
этого письма! Я хотел скрыться в квартале мясников и в доме
одного еврея, но он боялся погрома и вытолкал меня вон. Я дошел
пешком до дороги в Сомну,-- денег у меня было только на билет
до Дели,-- и там, когда я, схватив лихорадку, лежал в канаве,
из кустов выпрыгнул человек, избил меня, изрезал и обыскал с
головы до ног! Это было совсем близко от поезда.
-- Почему же он сразу не убил тебя?
-- Они не так глупы. Если в Дели меня арестуют по
настоянию юристов за доказанное обвинение в убийстве, меня
передадут княжеству, которое пожелает меня получить. Я вернусь
туда под стражей и тогда... умру медленной смертью в назидание
всем прочим из нашей братии. Юг -- не моя родина. Я бегаю по
кругу, как одноглазая коза. Я не ел два дня. Я отмечен,-- он
тронул грязный бинт на ноге,-- так что в Дели меня признают.
-- Но в поезде ты вне опасности.
-- Поживи с год, занимаясь Большой Игрой, и тогда говори!
В Дели по проволокам полетели враждебные мне сведения, и в них
описывается каждая моя рана, каждая тряпка. Двадцать, сто
человек, если надо, скажут, что видели, как я убивал мальчика.
А от тебя толку не будет!
Ким достаточно хорошо знал туземные методы борьбы и не
сомневался в том, что доказательства будут представлены с
убийственной полнотой, включая вещественное -- мертвое тело.
Махрат по временам ломал себе пальцы от боли. Камбох угрюмо и
пристально смотрел на них из своего угла; лама был занят
четками, а Ким подокторски щупал шею человека и обдумывал свой
план, читая заклинания.
-- Может, у тебя есть талисман, который изменит мой вид?
Иначе я умру. Пять... десять минут побыть одному... и, не будь
я так затравлен, я мог бы...
-- Ну, что, исцелился он, чудотворец?-- ревниво спросил
камбох.-- Ты достаточно долго пел.
-- Нет. Я вижу, что раны его нельзя залечить, если он не
побудет три дня в одежде байраги.-- Это обычная эпитимья,
которую духовники нередко налагают на толстых купцов.
-- Жрец всегда не прочь создать другого жреца,-- прозвучал
ответ. Подобно большинству грубо суеверных людей, камбох не мог
удержаться, чтобы не поиздеваться над духовенством.
-- Так, значит, твой сын будет жрецом? Ему пора принимать
