знания,-- я ежедневно приносил эту жертву. Это мир, приносимый
в жертву владыке. Так мы, уроженцы Бхотияла, ежедневно отдаем
весь мир Всесовершенному Закону. И я даже теперь это делаю,
хоть и знаю, что Всесовершенный выше всякой лести.-- Он взял
понюшку из табакерки.
-- Это хорошо, святой человек,-- пробормотал счастливый и
усталый Ким, с удобством укладываясь на подушках.
-- И кроме того,-- тихо засмеялся старик,-- я рисую
изображения Колеса Жизни. На одно изображение уходит три дня.
Этим я был занят,-- а, может, просто ненадолго смежил глаза,--
когда мне принесли весть о тебе. Хорошо, что ты здесь со мной:
я научу тебя моему искусству... не из тщеславия, но потому, что
ты должен учиться. Сахибы владеют не всей мудростью мира.
Он вытащил из-под стола лист желтой китайской бумаги,
издающей странный запах, кисточки и плитку индийской туши.
Чистыми строгими линиями набросал он контур Великого Колеса с
шестью спицами, в центре которого переплетались фигуры свиньи,
змеи и голубя (символы невежества, злобы и сладострастия);
между спицами были изображены все небеса, и преисподняя, и все
события человеческой жизни. Люди говорят, что сам Бодисатва
впервые изобразил его на песке при помощи рисовых зерен, чтобы
открыть своим ученикам первопричину всего сущего. В течение
многих веков оно выкристаллизовалось в чудеснейшую каноническую
картину, усеянную сотнями фигурок, каждая черточка которых
имеет свой смысл. Немногие могут толковать эту картину-притчу;
во всем мире нет и двадцати человек, способных точно ее
нарисовать, не глядя на образец; из числа последних только трое
умеют и рисовать, и объяснять ее.
-- Я немного учился рисовать,-- промолвил Ким,-- но это
чудо из чудес.
-- Я~писал ее много лет,-- сказал лама.-- Было время,
когда я мог написать ее всю целиком в промежуток времени между
одним зажиганием ламп и следующим. Я научу тебя этому
искусству... после надлежащей подготовки, и я объясню тебе
значение Колеса.
-- Так значит мы отправимся на Дорогу? -- На Дорогу, для
Искания. Я только тебя и ждал. Мне было открыто в сотне снов --
особенно в том, который привиделся мне ночью после того дня,
когда Врата Учения впервые закрылись за тобой,-- что без тебя
мне не найти своей Реки. Как ты знаешь, я вновь и вновь отгонял
от себя такие помышления, опасаясь, что это иллюзия. Поэтому я
не хотел брать тебя с собой в тот день, когда мы в Лакхнау ели
лепешки. Я не хотел брать тебя с собой раньше, чем для этого
подойдет время. От Гор и до моря, от моря до Гор бродил я, но
тщетно. Тогда я вспомнил Джатаку.
Он рассказал Киму предание о слоне в кандалах, которое так
часто рассказывал джайнским жрецам.
-- Дальнейших доказательств не требуется,-- безмятежно
закончил он.-- Ты был послан на помощь. Когда эта помощь
отпала, Искание мое сошло на нет. Поэтому мы опять пойдем
вместе и наше Искание достигнет цели. -- Куда мы пойдем?
-- Не все ли равно, Друг Всего Мира? Искание, говорю я,
достигнет цели. Если так суждено, Река пробьется перед нами
из-под земли. Я приобрел заслугу, когда открыл для тебя Врата
Учения и дал тебе драгоценность, именуемую мудростью. Ты
вернулся, как я сейчас только видел, последователем Шакьямуни,
врачева-теля, которому в Бхотияле воздвигнуто множество
жертвенников. Этого довольно. Мы снова вместе... и все как
было... Друг Всего Мира... Друг Звезд-- мой чела!
Затем они поговорили о мирских делах, но следует отметить,
что лама совершенно не расспрашивал о подробностях жизни в
школе св. Ксаверия и не проявлял ни малейшего интереса к нравам
и обычаям сахибов. Он был погружен в прошлое, и шаг за шагом
вновь переживал их чудесное первое совместное путешествие,
потирал руки и посмеивался, пока не свернулся клубочком,
побежденный внезапно наступившим стариковским сном.
Ким смотрел на последние пыльные лучи солнца, меркнущие во
дворе, и играл своим ритуальным кинжалом и четками. Шум
Бе-нареса, древнейшего из всех городов земли, день и ночь
бодрствующего перед лицом богов, плескался о стены, как ревущее
море о волнорез. Время от времени жрец джайн пересекал двор,
неся в руке скудный дар священным изображениям и подметая
дорожку впереди себя, чтобы ни одно живое существо не лишилось
жизни. Мигнул огонек лампады, послышался молитвенный напев. Ким
смотрел, как звезды одна за другой возникали в недвижном,
плотном мраке, пока не заснул у подножья жертвенника. В ту ночь
он видел сны на хиндустани, без единого английского слова...
-- Святой человек, вспомни о ребенке, которому мы дали
лекарство,-- сказал он часа в три утра, когда лама, тоже
пробудившийся от сна, уже собирался начать паломничество.--
Джат будет здесь на рассвете.
-- Я получил достойную отповедь. В поспешности своей я
едва не совершил большого зла.-- Он уселся на подушки и
принялся перебирать четки.-- Поистине, старые люди подобны
детям!--патетически воскликнул он.-- Если им чего-нибудь
хочется, то нужно сейчас же это сделать, иначе они будут
сердиться и плакать. Много раз, будучи на Дороге, я готов был
топать ногами, сердясь на препятствие в виде воловьей повозки,
загородившей путь, или даже просто на облако пыли. Не то было,
когда я был мужем... давнымдавно. Тем не менее, это дурно...
-- Но ты и вправду стар, святой человек.
-- Дело было сделано. Причина была создана в мире, и кто
же, будь он старый или молодой, здоровый или больной, ведающий
или неведающий, кто может управлять следствием этой Причины?
Может ли Колесо висеть спокойно, если... дитя... или пьяница
вертит его? Чела, мир велик и страшен.
-- Мне кажется, мир хорош,-- зевнул Ким.-- А нет ли чего
поесть? Я со вчерашнего вечера ничего не ел.
-- Я забыл о твоих потребностях. Вон там хороший
бхотияльский чай и холодный рис..
-- С такой пищей далеко не уйдешь.-- Ким всем своим
существом ощущал европейскую потребность в мясе, а этого в
храме джайнов достать невозможно. Однако, вместо того чтобы
сейчас же выйти наружу с чашей для сбора подаяния, он до самого
рассвета набивал себе желудок комками холодного риса. На
рассвете пришел крестьянин, многоречивый и заикающийся от
избытка благодарности.
-- Ночью лихорадка прекратилась и выступил пот!--
воскликнул он.-- Пощупайте-ка вот тут... кожа у него свежая,
совсем как новая. Он с удовольствием съел соленые плитки и с
жадностью выпил молоко.-- Он откинул ткань, закрывающую лицо
ребенка, и тот сонно улыбнулся Киму. Небольшая кучка
жрецов-джайнов, безмолвная, но подмечающая все, собралась у
дверей храма. Они знали (и Ким знал, что они это знали), как
встретил старый лама своего ученика. Но, будучи учтивыми, они
вчера вечером не мешали им ни присутствием своим, ни словом, ни
жестом. За это Ким вознаградил их, когда взошло солнце.
-- Благодари джайнских богов, брат,-- сказал он, не зная
даже, как называютс эти боги.-- Лихорадка действительно прошла.
-- Смотрите! Глядите!-- сиял лама, обращаясь к своим
хозяевам, у которых гостил три года.-- Был ли когда-нибудь
такой чела? Он последователь нашего владыки-целителя.
Надо сказать, что джайны официально признают все божества
индуистских верований, в том числе Лингам и Змею. Они носят
брахманский шнурок, они подчиняются всем требованиям
индуистских кастовых правил. Но они одобрительно забормотали,
ибо знали и любили ламу, ибо он был старик, ибо он искал Путь,
ибо он был их гость, ибо он долгими ночами беседовал с главным
жрецом -- самым свободомыслящим из метафизиков, которые
когда-либо "расщепляли один волос на семьдесят слоев".
-- Запомни,-- Ким склонился над ребенком,-- болезнь эта
может вернуться.
-- Нет, если ты знаешь истинные заклинания,-- сказал отец.
-- Но мы вскоре уйдем отсюда.
-- Это правда,-- сказал лама, обращаясь ко всем джайнам.--
Мы теперь идем вместе продолжать наше Искание, о котором я
часто говорил. Я ждал, чтобы мой чела созрел. Глядите на него!
Мы пойдем на Север. Никогда больше не увижу я этого места моего
отдохновения, о благожелательные люди!
-- Но я не нищий,-- земледелец встал на ноги, прижимая к
себе ребенка.
-- Потише. Не беспокой святого человека,-- прикрикнул на
него один из жрецов.
-- Ступай,-- шепнул Ким.-- Встречай нас под большим
железнодорожным мостом и, ради всех богов нашего Пенджаба,
принеси пищи -- кари, стручков, лепешек, жаренных в жиру, и
сластей. Особенно сластей. Живо.
Киму очень шла вызванная голодом бледность; он стоял,
высокий и стройный, в тускло-сером длиннополом одеянии, взяв
четки в одну руку и сложив другую благословляющим жестом,
добросовестно перенятым от ламы. Наблюдатель-англичанин,
пожалуй, сказал бы, что он похож на юного святого, сошедшего с
иконы, написанной на оконном стекле, тогда как Ким был
просто-напросто еще не повзрослевшим юношей, ослабевшим от
пустоты в желудке.
Прощание вышло долгим и торжественным; три раза оно
кончалось и три раза начиналось снова. Искатель--человек,
пригласивший ламу переехать из дальнего Тибета в эту обитель,
бледный как серебро, безволосый аскет -- не принимал в этом
участия, но, как всегда, пребывал в созерцании посреди
священных изображений. Прочие выказали большую доброту; они
настаивали, чтобы лама принял их мелкие подарки -- ящик для
бетеля, красивый новый железный пенал, сумку с едой и тому
подобное,-- предостерегали его от опасностей внешнего мира и
предсказывали удачное завершение его Искания. Между тем Ким,
унылый как никогда, сидел на ступеньках, ругаясь про себя на
жаргоне школы св. Ксаверия.
"Но я сам виноват,-- решил он.-- С Махбубом я ел хлеб
Мах-буба или хлеб Ларгана-сахиба. У св. Ксаверия ели три раза в
день. А здесь мне придется самому заботиться о себе. Кроме
того, я еще не успел привыкнуть. С каким удовольствием я съел
бы сейчас тарелку говядины!.."-- Кончилось или нет, святой
человек?
Лама, подняв обе руки, запел последнее благословение на
изысканном китайском языке.
-- Я должен опереться на твое плечо,-- сказал он, когда
ворота храма захлопнулись.-- По-видимому, тело наше костенеет.
Нелегко поддерживать человека шести футов ростом и много
миль вести его по кишащим народом улицам, и Ким, нагруженный
узелками и свертками, взятыми с собой в дорогу, обрадовался,
когда они добрались до железнодорожного моста.
-- Тут мы будем есть,-- решительно заявил он, когда
камбох, одетый в синее платье и улыбающийся, поднялся на ноги с
корзинкой в одной руке и ребенком в другой.
-- Идите сюда, святые подвижники!-- крикнул он с
расстояния пятидесяти ярдов. (Он стоял у отмели, под первым
пролетом моста, далеко от голодных жрецов.) -- Рис и хорошая
кари, еще горячие лепешки, надушенные хингом (асафетидой),
творог и сахар. Царь полей моих,-- обратился он к сыну,--
покажем этим святым людям, что мы, джаландхарские джаты, можем
заплатить за услугу... Я слышал, что джайны не едят пищи,
которую не сами состряпали, но поистине,-- он деликатно
отвернулся к широкой реке,-- где нет глаз, нет и каст.
-- А мы,-- сказал Ким, поворачиваясь спиной и накладывая
ламе полную тарелку, сделанную из листьев,-- мы вне всяких
каст.
Они в молчании насыщались хорошей пищей. Слизав липкую
сладкую массу со своего мизинца, Ким заметил, что камбох тоже
был снаряжен по-дорожному.
-- Если пути наши сходятся,-- сказал тот твердо,-- я пойду
с тобой. Не часто встречаешь чудотворца, а ребенок все еще
