Индии. Некая старуха, острая на язык и обитающая в одном доме
посреди фруктовых деревьев за Сахаранпуром, почитала его, как
другая женщина почитала пророка, но покои его помещались отнюдь
не на стене. Он сидел в одной из комнат на переднем дворе, над
которой ворковали голуби, а хозяйка снимала с лица ненужное
покрывало и болтала о духах и демонах Кулу, о нерожденных
внуках и о дерзком на язык постреленке, который говорил с нею
во время отдыха в пути. Однажды лама, свернув с Большого
Колесного Пути ниже Амбалы, в одиночестве дошел до деревни,
жрец которой некогда пытался одурманить его. Но доброе небо,
охраняющее лам, в сумерках направило его по полям, погруженного
в себя и ни о чем не подозревающего, к дверям рисалдара. Тут
могло выйти серьезное недоразумение, ибо старый военный
спросил, почему Друг Всего Мира проходил этой дорогой всего
шесть дней назад.
-- Этого не может быть,-- сказал лама.-- Он вернулся к
своим сородичам.
-- Он сидел в этом углу пять ночей назад и рассказывал
сотни смешных историй,-- стоял на своем хозяин.-- Правда, исчез
он внезапно, на рассвете, после дурацкой болтовни с моей
внучкой. Он растет быстро, но он все тот же Друг Звезд, который
сообщил мне истинное слово о войне. Разве вы разошлись?
-- Да... и нет,-- ответил лама.-- Мы... мы не совсем
разошлись, но нам не пришло еще время вместе выйти на Дорогу.
Он постигает мудрость в другом месте. Мы должны ждать.
-- Все равно. Но если это не тот мальчик, так почему же он
постоянно говорит о тебе? -- А что он говорил?-- спросил лама в
волнении.
-- Добрые слова, сотню тысяч добрых слов; говорил, что ты
его отец и мать и тому подобное. Жаль, что он не поступил на
королевскую службу. Он не знает страха.
Это известие удивило ламу, который в ту пору не знал, как
свято соблюдал Ким договор, заключенный с Махбубом Али и
поневоле подтвержденный полковником Крейтоном...
-- Не надо запрещать молодому пони немного поиграть,--
сказал барышник, когда полковник заметил, что нелепо шляться по
Индии во время каникул.-- Если ему не позволят уйти и бродить
по своей воле, он не посмотрит на запрещение. И тогда кто
поймает его? Полковниксахиб, только раз в тысячу лет рождается
конь, столь способный к игре, как этот ваш жеребенок. А нам
люди нужны.
ГЛАВА Х
Подрос ваш сокол,
сэр.
Он не птенец,
А хищник, и познал
свободу прежде,
Чем я его поймал.
Будь он моим
(Как эта вот
охотничья перчатка),
Пустил бы я его
летать.
Он крепок
И закален: совсем он
оперился...
Ему верните небо, и
тогда
Его осилит кто?
Стража Гау
Ларган-сахиб не высказывался столь же решительно, но его
мнение совпадало с мнением Махбуба, и это принесло пользу Киму.
Он не стремился теперь уезжать из Лакхнау в туземном платье и,
если удавалось письменно снестись с Махбубом, направлялся в его
лагерь и переодевался на глазах у осторожного патхана. Если бы
топографическая коробочка с красками, которой он в учебное
время пользовался для раскрашивания карт, могла рассказать о
его похождениях во время каникул, его наверняка исключили бы из
школы. Однажды они вместе с Махбубом, сопровождая три платформы
лошадей для конки, добрались до прекрасного города Бомбея, и
Махбуб растаял от радости, когда Ким предложил ему переплыть
Индийский океан на арабском судне, чтобы закупить коней на
берегах Арабского залива, ибо, как он слышал от барышника
Абдуррахмана, этих коней можно было продать дороже простых
кабульских.
Ким вместе с этим большим купцом окунул пальцы в блюда,
когда Махбуб и несколько его единоверцев были приглашены на
большой обед в память о хадже. Они возвращались морем, через
Карачи, и тут Ким, впервые испытавший морскую болезнь, сидел на
носовом люке каботажного парохода, твердо уверенный, что его
отравили. Замечательная коробочка с лекарствами, которую дал
ему бабу, оказалась бесполезной, хотя Ким пополнил ее
содержимое в Бомбее.
У Махбуба были дела в Кветте, и там Ким, по признанию
Махбуба, окупил стоимость своего содержания, пожалуй даже с
избытком, прослужив четыре необыкновенных дня поваренком в доме
толстого интендантского чиновника, из чьей конторки он, улучив
момент, извлек маленькую счетную книгу на веленевой бумаге
(записи в ней на первый взгляд относились исключительно к
продаже рогатого скота и верблюдов) и целую душную ночь
напролет переписывал ее при лунном свете, лежа за каким-то
строением во дворе. Потом он положил счетную книгу на место и,
по приказанию Махбуба, ушел со службы, не попросив расчета,
после чего с аккуратной копией за пазухой догнал барышника на
дороге в шести милях от города.
-- Этот военный -- мелкая рыбешка,-- объяснил Махбуб
Али,-- но со временем мы поймаем более крупную. Он лишь продает
быков за две разные цены: одна цена для него, другая-- для
правительства, а я это не считаю грехом.
-- Почему мне нельзя было просто унести книгу и на этом
успокоиться?
-- Тогда он перепугался бы и донес об этом своему
начальству. А мы, возможно, потеряли бы след большой партии
новых ружей, которые переправляются из Кветты на Север. Игра
так велика, что одним взглядом можно окинуть только маленький
ее участок.
-- Охо!-- проронил Ким и прикусил язык. Это случилось на
каникулах, во время муссонов, после того как он получил награду
за успехи в математике. Рождественские каникулы -- если вычесть
десять дней, потраченные на собственные развлечения,-- он
провел в доме Ларгана-сахиба, где большей частью сидел перед
трещащими пылающими дровами,--в тот год дорога на Джеко была
покрыта четырехфутовым слоем снега,-- и, так как маленький
индус уехал жениться, помогал Ларгану нанизывать жемчужины. Тот
заставлял Кима учить на память целые главы из Корана и при этом
читать их, в точности подражая интонациям и модуляциям голоса
настоящего муллы. Кроме того, он сообщил Киму названия и
свойства множества туземных лекарств, а также заклинания,
которые следует читать, когда даешь эти лекарства больным.
Вечерами он рисовал на пергаменте магические фигуры --
изысканные пентаграммы, дополненные именами дьяволов -- Марры и
Авана, спутника царей, -- которые он причудливым почерком писал
по углам. Ларган давал Киму и более полезные советы -- насчет
ухода за своим собственным телом, лечения приступов лихорадки и
простых лечебных средств, применяющихся в Дороге. За неделю до
того срока, когда Киму предстояло уехать, полковник Крейтон --
и это было нехорошо с его стороны -- прислал мальчику
экзаменационный лист с вопросами, которые касались
исключительно топографических реек, землемерных цепей, их
звеньев и углов.
Следующие каникулы он провел с Махбубом и тут, кстати
сказать, чуть не умер от жажды, тащась на верблюде к
таинственному городу Биканиру по пескам, где колодцы имеют
четыреста футов глубины и сплошь завалены верблюжьими костями.
По мнению Кима, путешествие это было не из приятных; вопреки
предварительной договоренности, полковник велел ему снять план
этого дикого, окруженного стенами города, и, так как
мусульманским конюхам и чистильщикам трубок нельзя таскать
землемерных цепей вокруг столицы независимого туземного
государства, Ким был вынужден измерять все расстояния при
помощи четок с шариками. Он пользовался компасом по мере
возможности -- главным образом в сумерки, когда верблюды были
уже накормлены,-- и с помощью своей топографической коробочки,
в которой лежали шесть плиток с красками и три кисточки, ему
удалось начертить план, не слишком отличающийся от плана города
Джайсалмера. Махбуб много смеялся и посоветовал ему заодно уж
сделать письменный доклад, и Ким принялся писать на последних
страницах большой счетной книги, лежавшей под отворотом
любимого седла Махбуба.
-- В доклад надо включить все то, что ты видел, с чем
соприкасался, о чем размышлял. Пиши так, как будто сам
джангилатсахиб пришел неожиданно с большой армией, намереваясь
начать войну.
-- А как велика эта армия? -- О, пол-лакха человек.
-- Чепуха! Вспомни, как мало колодцев в песках и как они
плохи. Сюда не доберется и тысяча человек, которых мучит жажда.
-- Вот и напиши об этом, а также обо всех старых брешах в
стенах... о том, где можно нарубить дров... о нраве и характере
владетельного князя. Я останусь здесь, покуда все мои лошади не
будут распроданы. Я найму комнату у ворот, и ты будешь моим
счетоводом. Замок на двери хороший.
Доклад, написанный размашистым почерком, по которому
безошибочно можно было узнать каллиграфический стиль школы св.
Ксаверия, с картой, намазанной краплаком, коричневой и желтой
красками, был в сохранности еще несколько лет тому назад
(какой-то небрежный клерк подшил его к черновым заметкам о
второй Сеистанской съемке Е.23го), но теперь его написанные
карандашом строки, вероятно, почти невозможно прочесть. Ким,
потея, перевел его Махбубу при свете масляной лампы на второй
день их обратного путешествия. Патхан встал и нагнулся над
своими разноцветными седельными сумами.
-- Я знал, что ты заслужишь одеяние почета, и потому
приготовил его,-- сказал он с улыбкой.-- Будь я эмиром
Афганистана (а мы, возможно, увидим его когда-нибудь), я
наполнил бы уста твои золотом.-- Он торжественно положил одежду
к ногам Кима. Тут были составные части чалмы: расшитая золотом
пешаварская шапочка конической формы и большой шарф с широкой
золотой бахромой на концах; вышитая делийская безрукавка,
широкая и развевающаяся,-- надевалась она на молочно-белую
рубашку и застегивалась на правом боку; зеленые шаровары с
поясным шнурком из крученого шелка и, в довершение всего,
благоухающие и с задорно загнутыми носками туфли из русской
кожи.
-- Обновы надо впервые надевать в пятницу утром, ибо это
приносит счастье,-- торжественно промолвил Махбуб.-- Но нам не
следует забывать о злых людях, живущих на этом свете. Да!
Поверх всей этой роскоши, от которой у восхищенного Кима
захватило дух, он положил украшенный перламутром, никелевый
автоматический револьвер калибра 450.
-- Я подумывал, не купить ли револьвер меньшего калибра,
но рассудил, что этот заряжается казенными патронами. А их
всегда можно достать, особенно по ту сторону Границы. Встань и
дай мне взглянуть на тебя!-- Он хлопнул Кима по плечу.-- Да не
узнаешь ты никогда усталости, патхан! О сердца, обреченные на
погибель! О глаза, искоса глядящие из-под ресниц!
Ким повернулся, вытянул носки, выпрямился и невольно
коснулся усов, которые едва пробивались. Потом он склонился к
ногам Махбуба, чтобы должным образом выразить свою
признательность, погладив их легким движением рук; сердце его
было переполнено благодарностью, и это мешало ему говорить.
Махбуб предупредил его намерение и обнял юношу.
