офицерик, но кто кем командовал, это вы еще увидите. Влезли мы с тайронцами
на гору по разные стороны ущелья и видим внизу кишит этот поганый резерв,
как крысы в яме. "Не робей, ребята,-- говорит Крюк, он всегда заботился о
нас, как мать родная -- А ну-ка, спустите на них несколько камушков
покрупнее вместо визитных карточек". Скатили мы десяток-другой валунов, и
патаны заорали, но тут вдруг офицерик тайронцев как взвизгнет с той стороны
ущелья "Какого черта вы делаете? Вы моим солдатам все удовольствие
испортите! Не видите, как они в бой рвутся?" "Ишь какой горячий выискался!
-- говорит Крюк -- Ладно, отставить камни, ребята. Валяйте вниз и задайте им
перцу!" -- "Как бы самим не поперхнуться", тихонько сказал кто-то позади
меня. Но Крюк услышал "А ты не разевай пасть",--говорит он со смешком, и мы
посыпались вниз. Лиройда-то с нами в ту пору не было, он, конечно, в
лазарете отлеживался.
-- Вранье! -- оскорбился Лиройд, придвигаясь с койкой поближе -- Я же
там вот это заработал, сам знаешь, Малвени. -- Он поднял руку, и от правой
подмышки через заросли на его груди побежала наискось тонкая белая полоса,
кончавшаяся где-то у четвертого ребра слева
-- Видно, старею, голова слабеет, -- невозмутимо сказал Малвени --
Конечно, ты был с нами. Что это мне взбрело! В лазареге валялся совсем
другой парень. Значит, ты помнишь, Джок, как мы и тайронцы с треском
столкнулись на дне ущелья и увязли в толпе патанов ни туда ни сюда.
-- Еще бы не помнить! И давка же была! Меня так зажали, что чуть кишки
не выдавили. Ортерис меланхолически погладил себя по животу.
-- Да, коротышкам тогда пришлось туго, но один коротышка, -- Малвени
опустил руку на плечо Ортерису, -- спас мне жизнь. Мы там прочно застряли --
патаны и не думают отступать, и мы не можем. Мы же их выбить должны. А самое
главное -- как сцепились мы с патанами с разбегу, так и деремся врукопашную,
а стрелять -- никто не стреляет. В лучшем случае нож или штык в ход пустишь,
да не всякий раз руку высвободишь. Мы напираем на них грудью, а тайронцы
сзади орут, как шальные, сперва я никак не мог взять в толк, чего они
беснуются, но позже смекнул, и патаны тоже.
"Обхватывай их ногами!" -- с хохотом рычит Крюк, когда бежать дальше
стало некуда и мы остановились, а сам обхватывает здоровенного волосатого
патана. Им и не терпится друг друга прикончить, и двинуться не могут.
"В охапку!" -- орет Крюк, а тайронцы сзади пуще прежнего напирают. "И
бей через плечо!" -- кричит какой-то сержант у него из-за спины. Тут вижу --
мелькнул над ухом Крюка тесак, как змеиный язык, и патан рухнул с
перерезанным кадыком, словно боров на Дромейской ярмарке. "Спасибо,
приятель, хорошо меня охраняют, -- говорит Крюк, не моргнув глазом,--
кстати, и местечко для меня освободилось". И, подмяв патана под себя, встал
на его место. А тот, пока перед смертью корчился, успел Крюку откусить
каблук. "Давай, ребята, нажимай! -- кричит Крюк. -- Нажимай, не
рассыплетесь! Самому, что ли, вас тащить прикажете?"
Вот мы и нажали: кто лягает, кто пихает, кто ругается. А трава
скользкая, ноги разъезжаются, и упаси тебя бог свалиться, если стоишь в
первом ряду!
-- Случалось вам толкаться у входа в партер театра Виктории, когда все
билеты проданы? -- перебил его Ортерис. -- Так тут было еще хужеони наседают
на нас, а мы не поддаемся. У меня так в глазах было темно.
-- Это ты верно говоришь, сынок. Я держал малыша между колен, но он
тыкал штыком во все стороны, вслепую, пыхтя, как зверь. Наш Ортерис -- сущий
дьявол в таких делах. Разве не так? -- Малвени явно подтрунивал.
-- Смейся, смейся! -- отозвался тот. -- Я знаю, что толку от меня тогда
было мало, зато уж когда мы открыли огонь с левого фланга, тут я им задал
жару. Да! -- заключил он, стукнув кулаком по койке. -- Кто ростом не вышел,
тому штыком работать -- все равно что удочкой махать! Терпеть не могу, когда
такая каша заваривается, что когти да кулаки в ход пускать приходится. Нет,
вы мне дайте винтовку с притертым затвором да патроны, которые полежали с
годик, чтоб порох как следует просох, да поставьте меня так, чтоб на меня не
наступил такой медведь, как ты, так тут я с божьей помощью пять раз из семи
выбью с восьмисот шагов. Хочешь, попробуем, ирландская туша?
-- Отвяжись ты, оса ты этакая. Я тебя за работой видел. А по мне, самое
милое дело штык: вогнал поглубже да повернул раза два -- и пусть потом
выздоравливает.
-- К черту штык, -- проговорил Лиройд, который внимательно
прислушивался.-- Гляньте-ка! -- Схватив винтовку чуть пониже мушки, он
взмахнул ею с такой легкостью, с какой иной действует ножом.
-- Этак-то лучше всего, -- кротко добавил он, -- хочешь -- размозжишь
человеку рожу, а закроется -- руку сломаешь. Это, понятно, не по уставу. Но
все равно -- мне подавайте приклад.
-- Здесь как в любви -- каждый на свой лад, -- рассудительно заметил
Малвени. -- Либо приклад, либо штык, либо пуля -- кому что нравится. Так
вот, как я уже, значит, говорил, стоим мы, пыхтим друг другу прямо в морду и
ругаемся на чем свет. Ортерис -- тот честит свою мать, зачем она его на три
дюйма длиннее не сделала. Вдруг он мне говорит "Пригнись, дубина, я у тебя
через плечо вон того сниму!" -- "Да ты мне башку разнесешь, -- говорю я и
подымаю руку, -- пролезай под мышкой, клоп ты кровожадный, говорю, только не
продырявь меня, а то я тебе уши оборву". Чем ты угосгил того патана, что
насел на меня, когда я ни рукой, ни ногой двинуть не мог? Пулей или штыком?
-- Штыком,-- ответил Ортерис,-- снизу вверх под ребро. Он тут же
растянулся. Твое счастье, что так вышло.
Верно, сынок! Давка эта, значит, тянулась добрых минут пять, потом --
патаны назад, а мы за ними. Помню, мне страх не хотелось, чтоб Дайна вдовой
осталась. Покрошили мы немного патанов и опять застряли. А тайронцы сзади и
собаками-то нас обзывают и трусами -- на все корки честят за то, что
загораживаем им дорогу "Чею им не терпится? -- думаю -- Ведь по всему видно,
хватит и на их долю" Тут за мной кто-то пищит, жалостно этак. "Пропусти, дай
мне до них добраться! Ради девы Марии, подвинься, дылда, ну что тебе стоит?"
-- "Куда тебя несет? На тот свет еще успеешь", -- говорю я, не поворачивая
головы, не до того было клинки плясали у нас перед носом, как солнце на
заливе Донегол в ветреный день. "Видишь, сколько наших положили,--отвечает
он и прямо втискивается мне в бок, -- а они еще вчера были живехоньки Вот и
я Тима Кулана не уберег, а он мне двоюродным братом приходится! Пусти,
говорит, пусти, а то я тебя самого проткну!" -- "Ну,-- думаю,-- уж коли
тайронцы потеряли много своих, не завидую я сегодня патанам". Тут-то я и
смекнул, отчего ирландцы за спиной у нас так беснуются.
Я посторонился, тайронец как ринется вперед, отводя назад штык, как
косарь косу, и свалил патана с ног ударом под самый ремень, так что штык о
пряжку сломался.
"Ну, теперь Тим Кулан может спать спокойно", -- говорит он, ухмыляясь.
И тут же валится с раскроенным черепом, ухмыляясь уже двумя потовинками рта.
А тайронцы все напирают да напирают, наши ребята с ними переругиваются,
и Крюк идет впереди всех -- в правой руке его сабля работает, как ручка
насоса, а в левой револьвер фырчит, как кошка. Но опять-таки удивительное
дело: никакого грохога, как это в бою бывает. Все как во сне, вот только
мертвецы-то настоящие.
Пропустил я ирландца вперед, и так у меня в нутре муторно сделалось.
Меня всегда в деле, прошу прощения, сэр, позывает на рвоту. "Пустите,
ребята,-- говорю я, попятившись,-- меня сейчас наизнанку вывернет!" И
поверите ли, они без единою слова расступились, а ведь самому дьяволу не
уступили бы дорогу. Выбрался я на чистое место, и меня, прошу прощения, сэр,
немилосердно вырвало, накануне я здорово выпил.
Вижу, в сторонке лежит молоденький офицерик, а на нем сидит сержант из
тайронцев. Тот самый офицерик, который камни сбрасывать Крюку помешал.
Хорошенький такой мальчик, и ротик у нею свеженький, как роза, а оттуда
вместо росы прямо-таки трехлинейные ругательства вылетают!
"Кто это там под тобой!" -- спрашиваю я сержанта -- "Да вот пришлось
одному петушку ее величества шпоры поприжать, -- отвечает он.-- Грозится
меня под военный суд закатать". -- "Пусти! -- кричит офицерик.-- Пусти, я
должен командовать своими людьми!" -- разумея тайронцев, которыми никто
отродясь не мог командовать, даже сам дьявол, если б его к ним офицером
назначили.
"Моя мать в Клонмеле у его отца корм для коровы покупает,-- говорит
сержант, который сидит на мальчике. -- Так неужели я явлюсь к его матери и
скажу, что дал ему погибнуть зазря? Лежи ты, порох, успеешь меня потом под
суд отдать".-- "Правильно,-- говорю я,-- из таких вот и выходят генералы, а
ваше дело их беречь. Чего вы хотите, сэр?" -- осведомился я вежливо так.
"Убивать этих голодранцев, убивать!" -- пищит, а у самого в большущих синих
глазах слезы стоят. "Интересно, как вы это будете делать? -- говорю
я.--Револьвер для вас-как пугач для ребенка: шуму много, а толку мало. С
вашей большой красивой саблей вам не совладать -- у вас рука дрожит, как
осиновый лист. Лежите лучше тихо да подрастайте", -- говорю я ему. "Марш к
своей роте, наглец", -- отвечает он. "Все в свое время, говорю, сперва я
попью".
Тут подходит Крюк, лицо у него все в синяках -- там, конечно, где
кровью не выпачкано. "Воды!--говорит. -- Подыхаю от жажды! Ну и жарко!"
Выпил он полмеха, а остальное плеснул себе за пазуху и вода прямо-таки
зашипела на его волосатой шкуре. Тут он замечает офицерика под сержантом.
"Это еще что такое?" -- спрашивает он. "Мятеж, сэр",-- отвечает сержант, а
офицерик начинает жалобным голоском упрашивать Крюка, чтобы он его вызволил.
Но Крюка черта с два разжалобишь. "Держите его крепче,-- говорит он,--
сегодня младенцам тут делать нечего. А пока что,-- говорит, -- я конфискую у
вас ваш изящный пульверизатор, а то мой револьвер мне все руки запакостил!"
И в самом деле, большой и указательный пальцы у него совсем почернели
от пороха. Так он и забрал у офицерика его револьвер. Хотите верьте, сэр,
хотите нет, но в бою случается много такого, о чем потом в донесениях
помалкивают.
"Пошли, Малвени, -- говорит Крюк,--мы ему не военный суд".
И мы с ним опять лезем в самую кашу. Патаны все еще держатся. Но уже
порядком поредели, потому как тайронцы то и дело вспоминают Тима Кулана.
Крюк выбирается из гущи свалки и ну шарить по сторонам глазами. "В чем
дело, сэр,-- спрашиваю я,-- чем я могу служить?" -- "Где горнист?" --
спрашивает он. Ныряю я обратно в толпу (а наши тем временем переводят дух за
спиной тайронцев, пока те дерутся как одержимые) и натыкаюсь на горниста
Фрина -- мальчишка орудует штыком, как большой. "Тебе за что, щенок, платят
-- за баловство? -- говорю я, хватая его за шиворот. -- Пошел отсюда, делай,
что положено", -- говорю, а мальчишка артачится. "Я уже одного прикончил, --
говорит он, ухмыляясь, -- такой же был верзила, как ты, и образина такая же.
Пусти, я еще хочу".
Не понравился мне такой оскорбительный разговор, сую я горниста под
мышку и тащу к Крюку, а тот за боем наблюдает. Крюк мальчишку отлупил так,
что тот заревел, однако сам Крюк молчит.
Патаны отступать начали, и тут наши как заорут!
"Развернутым строем -- марш! -- кричит Крюк. -- Играй атаку, парень,
играй во славу британской армии!"
Мальчишка и ну дуть, как тайфун. Патаны дрогнули, а мы с тайронцами
развернулись, и тут я понял, что все прежнее -- были цветочки. Ягодки пошли
