такое отвращение, что она позволила в очередной раз приковать себя
как собаку; такое отвращение, что на ней не было одето ничего,
кроме узеньких нейлоновых трусиков, настолько прозрачных, что
сквозь них можно читать _Нью-Йорк Таймс_. Судья во все это поверит
и проникнется к ней наиглубочайшей симпатией. Несомненно. А кто не
проникнется? Джесси увидела себя, сидящую на месте свидетеля и
говорящую: _И вот, я лежала, прикованная наручниками к кровати и
одетая только в некоторую деталь нижнего белья, но в последний
момент я передумала. Джеральд знал это, и потому это было именно
изнасилование.
Да, сэр, он обманул ее, это совершенно ясно. Ставлю свои
башмаки.
Она оторвалась от своей ужасной фантазии и обнаружила, что
Джеральд дергает ее трусики. Он встал на колени между ее ног с
таким старательным выражением лица, что можно была подумать, что
он собирается сдавать экзамен, а не уламывать непокорную жену. По
его подбородку с толстой нижней губы стекала белая слюна.
Позволь ему сделать это, Джесси. Позволь ему вогнать свой
шприц. Его заставляет так поступать эта фигня в его яйцах, и ты
знаешь это. Она всех их делает сумасшедшими. Когда он освободится
от нее, ты снова сможешь с ним поговорить. Ты сможешь с ним
договориться. Так что не суетись, просто лежи и жди, когда он
извергнет это из своего организма.
Хороший совет, и она решила, что можно последовать ему,
вопреки мнению другого вступившего в дискуссию голоса. Тот
безымянный пришелец явно считал, что обычный источник советов
Джесси - голос, который был с ней уже много лет и который она
называла Хорошая Женушка Барлингейм - был голосом похотливой
шлюхи. Джесси вполне могла позволить событиям течь своим чередом,
но тут одновременно произошли два события. Во-первых, она поняла,
что несмотря на то, что ее запястья были прикованы к кровати, ее
ноги оставались свободны. Во-вторых, она в тот же самый момент
увидела, что капля слюны сбежала с подбородка Джеральда, немного
повисела в воздухе, покачалась и упала ей на живот рядом с пупком.
Что-то в этом ощущении показалось ей ужасно знакомым, ее голова
закружилась от ужасно интенсивного ощущения дежа вю. Комната
вокруг померкла, как будто прозрачные стекла в окнах заменились
вдруг на матовые.
Это его спуск, подумала Джесси, хотя прекрасно знала, что это
не так. Это его чертов спуск.
Ее ответ был предназначен не столько Джеральду, сколько тому
ненавистному чувству, которое поднималось со дна ее сознания. Если
разобраться, она действовала не думая, подчиняясь только чувству
отвращения женщины, осознавшей, что то, что запуталось у нее в
волосах, является летучей мышью.
Она поджала ноги, чуть не угодив высоко поднятым коленом в
мыс подбородка Джеральда, а затем резко их выпрямила, словно
поршни. Ступня правой ноги глубоко погрузилась в шар его живота, а
левая угодила в жесткое основание пениса, где болтались, словно
зрелые фрукты, яички.
Он откинулся назад, его задница опустилась на толстые,
безволосые икры. Запрокинув голову к белому потолку с дрожащими на
нем бликами, он издал высокий, хриплый крик. Гагара на озере
g`jphw`k` почти одновременно с ним, и Джесси показалось, что один
самец сочувствует другому.
Глаза Джеральда больше не были прищурены и не сверкали. Они
широко открылись и были такими же голубыми, как сегодняшнее
безоблачное небо (мысль об этом небе над поверхностью озера была
решающим доводом, когда Джеральд позвонил ей из офиса и сказал,
что он взял отгул и не хочет ли она съездить в летний домик на
день и, возможно, на ночь), а их выражение было настолько ужасным,
что Джесси едва могла на них смотреть. Струны сухожилий выступили
по обеим сторонам его шеи. Я не видела такого с того дождливого
лета, когда работать в саду было почти невозможно и Джеральд
выбрал в качестве развлечения чтение Данте, подумала Джесси.
Его крик начал ослабевать, как будто кто-то с блоком
дистанционного управления понемногу убавлял звук. Конечно, все
было не так; просто Джеральд кричал слишком долго, около тридцати
секунд, и у него просто кончилось дыхание. _Наверное, я здорово
его треснула_, подумала Джесси. Красные точки на его щеках и
полоса на лбу превратились в малиновые.
Ты сделала это! - испуганно кричал голос Хорошей Женушки. Ты
и в самом деле сделала это!
Класс, чертовски хороший удар, не правда ли? - задумчиво
произнес новый голос.
Ты ударила своего мужа по яйцам! - возмущалась Хорошая
Женушка. Кто тебе дал право поступать подобным образом? Кто дал
тебе право даже шутить по этому поводу?
Она знала ответ на этот вопрос или, во всяком случае, думала,
что знала: она поступила так потому, что ее муж собирался ее
изнасиловать, а потом списать все на недопонимание между полностью
гармоничными партнерами, которые занимались безобидной сексуальной
игрой.
Это была ошибка игры_, скажет он, пожав плечами. _Игры, а не
моя. Мы не будем больше в нее играть, Джесс, если ты не хочешь_.
Скажет это только потому, что будет знать, что никакие его
мольбы уже не заставят ее надеть наручники еще раз. Нет, это был
последний раз. Джеральд знал об этом, и захотел выжать из него
побольше.
Черное существо, присутствие которого в комнате Джесси
ощущала, вышло из-под контроля. Казалось, Джеральд продолжал
кричать, однако из его рта не вырывалось ни звука (по крайней мере
таких, какие Джесси могла бы слышать). Его лицо настолько налилось
кровью, что местами стало казаться черным. Она увидела его яремную
вену - а может быть, это была сонная артерия, хотя в данной
ситуации это не имело никакого значения - пульсирующую под
тщательно выбритой кожей на шее. Она выглядела так, словно вот-вот
взорвется, и Джесси окатила липкая и холодная волна ужаса.
- Джеральд? - Ее голос звучал тоненько и неуверенно, голос
девушки, разбившей что-то ценное на дне рождения своего приятеля.
_ Джеральд, с тобой все в порядке?
Это был глупый вопрос, конечно, ужасно глупый, но произнести
его было гораздо легче, чем остальные, роящиеся у нее в голове:
_Джеральд, насколько сильно я тебя ударила? Джеральд, ты думаешь,
что можешь умереть?_
Конечно, он не умрет, нервно сказала Хорошая Женушка. Ты
причинила ему боль, конечно, и должна извиниться, но он не умрет.
От такого никто не умирает.
Сморщенный рот Джеральда продолжал беззвучно корчиться, но он
не ответил на ее вопрос. Одна из его рук держалась за живот,
другая охватила ушибленные яички. Теперь обе они медленно начали
перемещаться вверх и остановились над левым соском, расположились
qknbmn пара низеньких и толстых розовых птиц, которые слишком
устали, чтобы лететь дальше. Джесси заметила отпечаток голой ноги
_ ее голой ноги, - проступивший на круглом животе мужа. Он был
яркий, обвинительно красный на фоне его розового тела.
Джеральд тяжело дышал, или, по крайней мере, пытался дышать,
испуская запах гнилого лука.
Это остаточное дыхание, подумала Джесси. Легкие всегда
заполнены воздухом не менее чем на десять процентов, ведь так нас
учили в школе на уроках биологии? Да, думаю, что так. Остаточное
дыхание, последний, ложный, вздох утопающих и задушенных. Если вы
так дышите, то вы либо находитесь в обмороке, либо...
- Джеральд! - закричала Джесси резким голосом, в котором
сквозило возмущение. - Джеральд, дыши!!
Его глаза выпучились словно кусочки голубого мрамора, и он
попытался произвести один маленький вдох. Он использовал его для
того, чтобы произнести свое последнее слово - человек, который
порой казался сотканным из слов.
- ...сердце...
И все.
- Джеральд!!!
Теперь в голосе было не столько возмущения, сколько
шокированности старой девы-учительницы, поймавшей ученицу на
флирте второй категории, когда та пыталась поднять юбку перед
учениками, чтобы показать им кроликов на своих трусах.
- Джеральд, прекрати дурачиться и дыши!!!
Джеральд не дышал. Вместо этого его глаза закатились, обнажив
желтоватые белки. Его язык высунулся изо рта и раздался пукающий
звук. Из его поникшего пениса вырвалась струя мочи оранжевого
цвета, и колени и бедра Джесси оказались забрызганы страшно
горячими каплями. Джесси издала длинный пронзительный визг, и,
забыв про наручники, попыталась отползти как можно дальше,
поджимая под себя ноги.
- Прекрати, Джеральд! Прекрати, пока ты не упал с к...
Слишком поздно. Даже если он и слышал ее, в чем ее
рациональное сознание сомневалось, было слишком поздно. Его зад
перевесил верхнюю половину тела, и гравитация взяла верх. Джеральд
Барлингейм, с которым Джесси еще не так давно ела пирожные прямо в
постели, упал, задрав вверх колени, головой вниз, словно неуклюжий
мальчишка, пытающийся ошеломить своих друзей во время _вольного
плавания_ в бассейне Христианского Союза Молодых Людей. Звук удара
его черепа, встретившегося с деревянным полом, заставил ее еще раз
завизжать. Словно огромное яйцо разбилось о край фаянсовой
тарелки. Она отдала бы все на свете, чтобы не слышать этот звук.
Затем наступила тишина, нарушаемая только отдаленными
завываниями циркулярной пилы. Перед широко раскрытыми глазами
Джесси распустилась огромная серая роза. Лепестки все
увеличивались и увеличивались, пока не обернулись вокруг нее
словно крылья гигантского мотылька, заслонив от нее все.
Единственным ясно ощущаемым ею в этот момент чувством было что-то
вроде благодарности.
Глава вторая
Она оказалась в длинном холодном коридоре, заполненном белым
туманом, коридоре, который резко наклонялся в одну сторону,
напоминая коридоры, по которым часто ходили люди в фильмах типа
_Кошмар на улице Вязов_ или телесериала _Сумеречная Зона_. Она
была обнаженной, и ей было очень холодно, от холода сводило
lsqjsk{, особенно на спине, шее и плечах.
Я должна выбраться отсюда, иначе я заболею, подумала она. У
меня и так уже начались судороги от тумана и сырости.
(Хотя она понимала, что это не туман и не сырость.)
И с Джеральдом что-то случилось. Я не помню точно, что, но он
определенно заболел.
(Хотя она знала, что заболел - это не совсем подходящее
слово.)
Но, и это было удивительно, другая ее часть совсем не хотела
покинуть этот наклонный, затуманенный коридор. Эта ее часть
считала, что гораздо лучше будет остаться здесь. Что если она
уйдет, то будет сожалеть. Поэтому она ненадолго осталась.
Снова двигаться, в конце концов, ее заставил лай собаки. Это
был чрезвычайно неприятный лай, низкий, но часто переходящий на
визг в верхних регистрах. Каждый раз, когда животное срывалось на
визг, казалось, что его глотка заполнялась острыми занозами.
Джесси слышала этот лай раньше, и тогда он звучал несколько более
приятно, но она не могла вспомнить где, когда это было и что при
этом происходило.
Однако, по крайней мере, он заставил ее задвигаться - правая
нога, левая нога, сено, солома - и неожиданно ей пришла в голову
мысль, что она будет гораздо лучше видеть в тумане, если откроет
глаза, что она и сделала. То, что она увидела, было не какой-то
призрачной Сумеречной Зоной, а спальней в их летнем домике на
северной оконечности озера Кашвакамак, местности, известной как
Нотч-Бей. Она сообразила, что холодно ей было потому, что на ней
были одеты только крохотные трусики, ее шея и плечи болели потому,
что она была прикована наручниками к изголовью кровати, а зад
болел из-за того, что он съехал с кровати, когда она упала в
