- Джеральд, я в самом деле не хочу этого.
Она произнесла эту фразу довольно громко, и впервые блеск в
его глазах погас. Ага, он, похоже, ее все-таки слышит. Так что,
может быть, все пока еще нормально. Не отлично - уже много лет
прошло с тех пор, как можно было в последний раз сказать так об
этом - а просто хорошо. Но затем блеск появился снова, а за ним и
идиотская ухмылка.
- Я проучу тебя, моя гордая красотка, - оказал он. Он так и
сказал - _красотка_, произнеся это слово как землевладелец из
плохой мелодрамы викторианских времен.
Уж лучше позволь ему сделать это. Позволь ему, и затем все
будет в порядке.
Этот голос был более знаком, и она решила последовать его
совету. Она не знала, одобрила ли бы это сама Глория Стайнем, но
это ее и не интересовало; совет имел привлекательность в силу
своей исключительной практичности. Позволь ему, и тогда все будет
хорошо. ЧТД.
В следующий момент его рука - его мягкая, короткопалая рука,
такая же красная, как красная плоть пениса - протянулась и грубо
схватила ее за грудь. Внутри Джесси что-то оборвалось, словно
растянутое сухожилие. Она трехнула бедрами и задом, сбрасывая его
руку.
- Прекрати, Джеральд. Отопри эти глупые наручники и освободи
меня. Мне это перестало быть интересным еще в марте, когда лежал
снег. Я не чувствую себя возбужденной; я чувствую себя идиоткой.
На этот раз он выслушал ее от начала до конца. Она поняла это
потому, что блеск в его глазах мгновенно затух, как пламя свечи,
задутое порывом ветра. Джесси догадалась, что теми двумя словами,
которые наконец дошли до его сознания, были _глупые_ и _идиоткой_.
Он был толстым мальчиком в очках, мальчиком, который не ходил на
свидания до восемнадцати лет - того возраста, когда он сел на
qrpncs~ диету и начал попытки расправиться с полнотой до того, как
она расправится с ним. В то время, когда он был студентом-
второкурсником, жизнь Джеральда была, как он выражался, более или
менее под контролем (как будто жизнь - его, во всяком случае, _
это дикий жеребец, которого он должен был укротить), но Джесси
знала, что годы, проведенные в средней школе, были для него
сплошным кошмаром, оставившим после себя тяжелое наследие в виде
презрения к себе и подозрения к другим.
Его успех как адвоката (и женитьба на ней; Джесси верила, что
это тоже сыграло немаловажную роль, может быть, даже ключевую)
повысил его уверенность и самоуважение, но она подозревала, что
некоторые его ночные кошмары так и не прекратились. В глубине его
подсознания хулиганы продолжали отвешивать ему подзатыльники,
смеясь над его неспособностью выполнять какие-то упражнения в
физкультурном зале, и существовали слова - _глупый_ и _идиот_,
например, - которые возвращали эти воспоминания, будто все это
было только вчера... или, во всяком случае, так казалось Джесси.
Она часто замечала, что о некоторых вещах психологи могут быть
удивительно неосведомленными, почти намеренно неосведомленными, но
что касается навязчивости воспоминаний, то это их конек. Некоторые
воспоминания откармливаются на сознании людей как пиявки, и
определенные слова - _глупый_ и _идиот_, например - могут в один
момент вернуть их к ненасытной жизни.
Она приготовилась к вспышке угрызений совести, похожей на
удар ниже пояса, и обрадовалась - или, может, почувствовала
облегчение - когда ее не последовало. Наверное, я просто устала
притворяться, подумала она, и вслед за этой мыслью тут же
последовала следующая: ей следовало бы иметь свой стиль занятий
сексом, и если бы он был, то эта бодяга с наручниками определенно
в него не входила бы. Наручники заставляли Джесси чувствовать себя
униженной. Все это действо вызывало у нее чувство униженности.
Вообще-то поначалу это было не лишено некоторой привлекательности,
особенно в их первых экспериментах, с шарфами, и раза два нее было
даже несколько оргазмов подряд, что случалось с ней крайне редко.
Тем не менее проявлялось несколько побочных эффектов, на которые
она поначалу не обращала внимания, и чувство унижения было одним
из них. У Джесси были свои собственные кошмары, которые появились
сразу же после ранних версий игры Джеральда. После них она
просыпалась вся в поту, тяжело дыша, с руками, крепко прижатыми к
промежности и стиснутыми в тугие маленькие мячики. Она помнила
только один из этих снов, да и то смутно: она играла в крокет,
совершенно голая, и внезапно погасло солнце.
Не обращай внимания, Джесси; все это ты можешь обдумать как-
нибудь потом. Сейчас самое важное - заставить его освободить тебя.
Да. Потому что это была не их совместная игра; это была
только его игра. Она участвовала в ней потому, что этого хотел
Джеральд. И это перестало ей нравиться.
Гагара с озера снова подала свой одинокий крик. Одуряющая
предвкушающая усмешка Джеральда сменилась выражением хмурого
раздражения. Ты сломала мою игрушку, сука, говорило оно.
Джесси припомнила, когда она последний раз видела на лице
Джеральда такое выражение. В августе он принес ей глянцевую
брошюру, показал, что он хочет, и она ответила, что да, конечно,
он может купить _Порше_, если он хочет _Порше_, ведь они могут
позволить себе _Порше_, но она считает, что лучше будет, если он
заплатит вступительный взнос в _Клуб Здоровья_, как он грозился
вот уже два года. _Твой внешний вид не подходит для _Порше_,
сказала Джесси, понимая, что это звучит недипломатично, но
чувствуя, что в данный момент дипломатия не к месту. Кроме того,
nm разозлил ее до такой степени, что ее уже не интересовало, как
он отреагирует на ее слова. Позднее это стало случаться все чаще и
чаще, вызывая у нее раздражение, но она не знала, что с этим
поделать.
_Что это все значит?_ - спросил тогда Джеральд деревянным
голосом. Джесси в таких случаях обычно не отвечала; она привыкла,
что если он задает подобные вопросы, то они почти всегда бывают
риторическими. Суть же их заключалась в подтексте: _Ты раздражаешь
меня, Джесси. Ты не играешь в мою игру_.
На в тот раз, возможно, из-за своего настроя, она решила
проигнорировать подтекст и ответить: _Это значит, что зимой тебе
стукнет сорок шесть, Джеральд, независимо от того, будет у тебя
_Порше_ или нет... а у тебя до сих пор тридцать фунтов лишнего
веса_.
Жестоко, да, но ей нужно было отогнать соблазн, отогнать
образ, который стоял у нее перед глазами с того самого момента,
когда она посмотрела на фотографию спортивного автомобиля на
обложке брошюры, которую дал ей Джеральд. На короткое мгновение
она увидела круглолицего, краснощекого мальчика с пробором.
Джеральд вырвал брошюру у нее из рук и гордо вышел, не сказав
ни слова. С тех пор тема _Порше_ больше не обсуждалась... но она
часто видела ее во взгляде _мы-не-забавляемся_ Джеральда.
Теперь Джесси столкнулась с еще более пылкой версией этого
взгляда.
- Ты говорила, что это хорошее развлечение. Твои же
собственные слова: _Это хорошее развлечение_.
Она так говорила? Возможно. Но это была ошибка. Маленькая
глупость, и только, маленький глоток застоявшегося бананового
лимонада. Конечно. Но как объяснить это все своему мужу, когда он
поджимает нижнюю губу, словно Вэби Хью, готовый разразиться
гневом?
Она не знала, и поэтому опустила взгляд... и увидела то, что
ей совсем не понравилось. Джеральдовская версия мистера Радость
ничуть не поникла. По-видимому, мистер Радость не знал, что такое
перемена настроения.
- Джеральд, я просто...
- ...плохо себя чувствую? Да, ну и заявление! Я специально не
пошел на работу! Если мы останемся здесь на ночь, а, видимо, так и
получится, то и завтра с утра я туда не попаду. - Он некоторое
время поразмышлял, а затем повторил: - Ты же говорила, что это
хорошее развлечение.
Джесси стала, как усталый игрок в карты, измученно перебирать
в голове возможные оправдания (Да, но сейчас у меня болит голова.
Да, но сейчас у меня начались эти чертовы предменструальные боли.
Да, но я женщина, и, следовательно, имею право изменять свое
мнение. Да, но сейчас, когда мы находимся здесь, в Великом
Уединении, ты меня пугаешь, ты, ужасно-прекрасный самец), ту ложь,
которая удовлетворила бы либо его заблуждения, либо его эгоизм (и
то, и другое часто взаимозаменяемы), но когда попыталась вытащить
ту или иную карту, снова заговорил новый голос. Но теперь он
впервые заговорил вслух, и Джесси удивилась, что звучит он точно
так же, как и у нее в голове: сильно, сухо, решительно.
И так же удивительно знакомо.
- Ты прав... Возможно, я так и говорила, и, возможно, лучше
бы было решить этот вопрос до того, как ты повесил на дверь
табличку с надписью, что завтра тебя не будет. Я думала, что,
может быть, мы немного порезвимся на кроватных пружинах, а затем
сядем за стол и спокойно посидим. Может быть, еще повозимся вместе
после захода солнца. Как ты считаешь? Ответь мне, я хочу знать.
- Но ты говорила...
Следующие пять минут Джесси на все лады объясняла Джеральду,
что хочет снять эти проклятые наручники, но он лишь молча ее
слушал. Наконец ее нетерпение переросло в ярость.
- Боже мой, Джеральд, это же перестало быть для меня
развлечением почти сразу же, как мы начали, и не будь ты тупым,
как пень, ты бы это давно понял!
- Твой ротик. Твой изящный, саркастический рот. Иногда я так
устаю от...
- Джеральд, когда ты вобьешь себе что-нибудь в голову, то
добрые и спокойные слова до тебя не доходят. И чья в этом вина?
- Ты мне не нравишься, Джесси, когда ты такая. Когда ты
такая, ты мне ну ни капли не нравишься.
Ситуация переросла из плохой в действительно ужасную, и самым
страшным было то, с какой скоростью это произошло. Неожиданно
Джесси почувствовала себя очень уставшей, и на ум ей пришла строка
из старой песни Поля Симона: _Мне не нужно ни кусочка этой
сумасбродной любви_. Точно, Поль. Ты, может быть, слишком краток,
но точен.
- Я это знаю. И это хорошо, потому что в данный момент вся
проблема - в этих дурацких наручниках, а не в том, насколько тебе
я нравлюсь или не нравлюсь тогда, когда меняю свое мнение о чем-
нибудь. Я хочу освободиться от наручников. Ты меня слышишь?
Нет, осознала она с возникшим страхом. Он на самом деле ее не
слышит. До него не дошло.
- Ты так чертовски противоречива, так чертовски саркастична.
Я люблю тебя, Джесс, но я ненавижу твою дерзость. Всегда
ненавидел.
Он провел ладонью левой руки по обиженно надутым губам и
расстроено посмотрел на Джесси: бедный, обманутый Джеральд,
обремененный женщиной, которая притащила его сюда, в девственный
лес, а затем отступилась от своих сексуальных обещаний. Бедный
обманутый Джеральд, который не выказывал не малейшего намерения
снова взять ключи, лежащие на бюро у входа в ванную комнату.
Обеспокоенность Джесси переросла в нечто иное. Теперь это
была смесь гнева и страха, которою на ее памяти она чувствовала
только однажды. Когда ей было лет двенадцать, ее брат Вилл
разыграл ее во время своего дня рожденья. Это видели все его
друзья, и все они смеялись: _Ха-ха, удачная шутка, сеньора, я
думаю_. Для нее, однако, это было вовсе не удачной шуткой.
Вилл смеялся громче всех, так сильно, что принялся ударять
ладонями по коленкам, а волосы его растрепались и закрыли лицо.
Это были годы царствования _Битлов_, _Роллингов_, _Сечерсов_ и
всех им подобных, и на голове у Вилла было достаточно волос даже
для того, чтобы на них повеситься. Они вероятно, закрыли от него
