нависал над полем. Черная круглая дыра, через которую, по
словам дяди Отто, вылетел цилиндр, напомнила мне безобразно
пустую глазницу, и мне захотелось сказать отцу, что я
почувствовал запах крови и поэтому заплакал. Но я не знал,
как это сделать. Мне кажется, он все равно бы не поверил
мне.
Я был пятилетним мальчиком, верящим в Санта Клауса, и
также твердо я уверовал в то, что чувство страха, охватившее
меня, когда отец запихнул меня в кабину грузовика, исходило
от самого грузовика. Двадцать два года мне понадобилось,
чтобы понять, что не "Крессуэлл" убил Джорджа МакКатчена.
Мой дядя Отто убил его.
"Крессуэлл" был вехой в моей жизни, но он также занимал
заметное место в сознании всей округи. Если вы объясняли
кому-нибудь, как добраться из Бриджтона в Касл Рок, то
обязательно упоминали, что примерно через три мили после
сворота с одиннадцатого шоссе слева от дороги будет стоять
старый красный грузовик, и если вы увидите его, значит, вы
на правильном пути. Туристы часто останавливались на вязкой
обочине (иногда их машины застревали там, доставляя всем
огромное веселье) и фотографировали Белые горы с грузовиком
дяди Отто на переднем плане, для большей живописности.
Долгое время отец называл "Крессуэлл" "туристическим
мемориалом на Троицыном холме", но вскоре перестал это
делать. К тому времени наваждение дяди Отто зашло уже
слишком далеко, чтобы можно было шутить по этому поводу.
Такова предыстория. Теперь переходим к тайне.
То, что именно он убил МакКатчена, для меня ясно как
день. "Он был как лопнувшая тыква", - говорили завсегдатаи
парикмахерской. Один из них добавлял: "Готов побиться об
заклад, что он распростерся перед грузовиком, как эти
козлы-арабы, которые молятся своему дурацкому Аллаху. Я
прямо вижу его в тот момент. Они оба были чокнутыми, оба.
Если не верите мне, посмотрите, как кончил Отто Шенк. Прямо
через дорогу в маленьком домике, который он думал подарить
городу, чтобы устроить там школу. Сумасшедший, как
какая-нибудь дерьмовая крыса".
Все это сопровождалось кивками и понимающими взглядами,
потому что к тому времени они уверились в том, что дядя Отто
был странноват, но ни один из старых сплетников не увидел в
нарисованной картине - "распростерся перед грузовиком, как
эти козлы-арабы, которые молятся своему дурацкому Аллаху" -
ничего подозрительного или странного.
Маленький город всегда живет слухами. Людей объявляют
ворами, распутниками, браконьерами и обманщиками на основе
скуднейшей информации и широчайших обобщений. Мне кажется,
часто слух рождается просто от скуки. Я думаю, что всю эту
среду маленького городка, которую описывало столько
писателей от Натаниэля Готорна до Грейса Металиоса, нельзя
назвать отвратительной только по одной причине: все эти
слухи, рождающиеся на улице, в парикмахерской, в бакалейной
лавке как-то странно наивны. Такое чувство, что эти люди во
всем склонны видеть злобу и глупость, и готовы даже
приписать их лишенному этих недостатков человеку, но
настоящее, сознательно совершенное зло может оказаться
незамеченным ими, даже когда оно висит у них прямо под
носом, совсем как ковер-самолет в одной из волшебных сказок
эти козлов-арабов.
Как я догадался, что он это сделал? - спросите вы меня.
Только потому, что он был с МакКатченом в тот день? Нет. Я
понял это по его отношению к грузовику. К "Крессуэллу".
Когда наваждение начало одолевать его, он переехал в тот
маленький домик, прямо через дорогу от грузовика... Но даже
тогда, особенно в последние годы своей жизни, он смертельно
боялся, что в один прекрасный день грузовик переползет через
дорогу и...
Я думаю, дядя Отто заманил МакКатчена в поле разговорами
о его строительных планах. МакКатчен всегда был готов
часами рассуждать о своем доме и о приближающемся отходе от
дел. Они получили выгодное предложение от гораздо более
крупной компании - я не упомяну ее названия, но оно
наверняка вам знакомо - и МакКатчен хотел принять его. Дядя
Отто был против. Тихая борьба по этому поводу продолжалась
между ними с весны. Я думаю, что это несогласие и послужило
причиной желания дяди Отто избавиться от своего партнера.
Я думаю, мой дядя подготовился ко всему следующим
образом: во-первых, он подкопал бревна, на которых стоял
грузовик, а во-вторых, положив что-то на землю прямо перед
носом грузовика, где МакКатчен обязательно должен был
увидеть эту вещь.
Какую вещь? Я не знаю. Что-нибудь яркое. Бриллиант?
Или всего лишь осколок стекла? Это не имеет значения. Она
вспыхивает и сияет на солнце. Возможно, МакКатчен замечает
ее. Если же нет, то будьте уверены, что дядя Отто обратит
его внимание на нее. Что это там такое? - спрашивает он,
указывая пальцем. Не знаю, - говорит МакКатчен и торопится
взглянуть.
МакКатчен опускается на колени прямо перед "Крессуэллом",
наподобие этих козлов- арабов, которые молятся своему
Аллаху, и пытается выковырять эту вещь из земли. В это
время дядя небрежно прогуливается и подходит к грузовику
сзади. Один мощный толчок, и он расплющивает МакКатчена,
МакКатчен лопается, как тыква.
По моим подозрениям, он был слишком законченным пиратом в
душе, чтоб умереть мгновенно. Воображение подсказывает мне,
как он лежит, придавленный носом грузовика, и кровь течет у
него из носа, изо рта и из ушей. Лицо его бело, как бумага,
глаза потемнели, он просит дядю помочь ему, помочь
побыстрее. Просит... затем умоляет... и наконец
проклинает моего дядю, обещая, что достанет его хоть из-под
земли и покончит с ним. А мой дядя стоит и смотрит, засунув
руки в карманы, ожидая, когда все будет кончено.
Вскоре после смерти МакКатчена мой дядя стал вести себя
так, что завсегдатаи парикмахерской сначала назвали это
странным, потом ненормальным, а потом чертовски загадочным.
То, что сделало его сумасшедшим, "как дерьмовая крыса",
пользуясь жаргоном парикмахерской, проявилось потом в полной
мере, но, похоже, ни у кого нет сомнений, что начались его
странности примерно в то же время, когда умер Джордж
МакКатчен.
В 1965 году дядя Отто построил небольшой однокомнатный
дом через дорогу от грузовика. Много было разговоров о том,
что старина Отто Шенк собирается устроить там, у Троицына
холма рядом с шоссе, но когда выяснилось, что это - подарок
городу, новое здание школы, которую он просил назвать в
честь его покойного компаньона, всеобщему удивлению не было
предела.
Городские власти Касл Рока были поражены. Впрочем,
поражены были все. Почти все в Касл Роке в свое время
ходили примерно в такие же однокомнатные школы (или думали,
что ходили, а это примерно то же самое). Но к 1965 году ни
одной однокомнатной школы в Касл Роке не осталось.
Последняя из них, школа Касл Ридж, закрылась около года
назад. К тому времени в городе была выстроена на окраине
начальная школа из стекла и шлакоблоков, а на Карбайн-стрит
была открыта прекрасная новая средняя школа. В результате
своего эксцентричного предложения дядя Отто преодолел одним
прыжком расстояние межу "странным" и "чертовски загадочным".
Власти послали ему письмо (никто не осмелился увидеться с
ним лично), в котором поблагодарили его и выразили надежду,
что он будет также заботиться о нуждах города и в будущем,
но отклонили однокомнатную школу под предлогом, что в городе
и так уже вполне достаточно школ. Дядя Отто впал во все
возрастающее бешенство. Заботиться о нуждах города в
будущем? кричал он моему отцу. Ну что ж, он позаботится о
них, но не так, как им бы того хотелось. Он не вчера
родился. Он может отличить ястреба от ручной пилы. И если
они собираются соревноваться с ним в том, кто ссыт дальше,
то он покажет им, что может ссать как хорек, выдувший
бочонок пива.
"Что же ты собираешься делать?" - спросил его мой отец.
Они сидели за столом на кухне у нас дома. Моя мать ушла с
шитьем наверх. Она говорила, что ей не нравится дядя Отто.
Она говорила, что от него воняет, как от человека,
принимающего ванну раз в месяц. "И это богатый человек", -
всегда добавляла она с презрением. Мне кажется, его запах
ей действительно не нравился, но дело было не только в этом.
Дело было в том, что она боялась его. В 1965 году дядя Отто
стал выглядеть "чертовски загадочно", да и действовать стал
таким же образом. Он расхаживал по городу в зеленых рабочих
брюках на подтяжках, в байковой нижней рубахе и больших
желтых ботинках. Глаза его устремлялись в непонятном
направлении, когда он говорил.
"Что?"
"Что ты собираешься делать с этим домом теперь?"
"Я буду жить в этой сучьей дыре", - отрезал дядя Отто и
привел свое намерение в исполнение.
История последних лет его жизни не займет много времени.
Он страдал от того мрачного вида душевной болезни, о котором
так часто пишут в бульварных газетах. Миллионер умирает от
недоедания в многоквартирном доме. Нищенка была богата, -
подтвердили банковские записи. Позабытый всеми банковский
магнат умирает в одиночестве.
Он переехал в маленький красный домик - позднее цвет
выцвел до бледно-розового - уже на следующей неделе.
Никакие доводы моего отца не могли выкурить его оттуда.
Через год он продал дело, ради сохранения которого он, как я
полагаю, убил человека. Его странности возросли в числе, но
деловая хватка не оставила его, и он продал дело с большой
выгодой.
Таков был мой дядя Отто, состояние которого составляло
около семи миллионов долларов и который жил в крошечном
домике на шоссе Блек Хенри. Его городской дом был заперт,
окна закрыты ставнями. В то время он уже начал путь от
"чертовски загадочного" к "сумасшедшему, как какая-нибудь
дерьмовая крыса". Следующий шаг на этом пути выражался
короткой, менее выразительной, но более зловещей фразой
"может быть опасен". Следующим шагом, как правило, является
погребение.
В своем роде дядя Отто стал таким же неподвижным
объектом, как и грузовик через дорогу, но я сомневаюсь,
чтобы кто-то из туристов стал останавливаться, чтобы сделать
его фотографию. Он отрастил бороду, которая была скорее
желтой, чем белой, словно пропиталась никотином от его
сигарет. Он стал очень толстым. У него появился второй
подбородок, и в складках его всегда была грязь. Люди часто
видели, как он стоит на пороге его странного маленького
домика, просто неподвижно стоит, смотрит на шоссе и на то,
что находится по другую сторону от него.
На грузовик, его грузовик.
Когда дядя Отто перестал появляться в городе, именно мой
отец не позволил ему умереть в одиночестве от голода. Он
приносил ему провизию каждую неделю, покупая ее на свои
собственные деньги. Дядя Отто ни разу не вернул ему ни
цента, возможно, ему это просто не приходило в голову. Папа
умер за два года до смерти дяди Отто. Деньги дяди Отто
отошли факультету лесного хозяйства Мэйнского университета.
Я думаю, они были довольны. Во всяком случае, если учесть
величину суммы, этого следовало ожидать.
Когда я получил права в 1972 году, я часто стал завозить
недельную провизию. Поначалу дядя Отто смотрел на меня с
некоторым подозрением, но понемногу начал оттаивать. Через
три года он впервые сказал мне о том, что грузовик медленно
подползает к дому.
Я тогда уже был студентом Мэйнского университета, но
приехал домой на летние каникулы и вновь взялся за
еженедельную доставку продуктов. Дядя Отто сидел за столом,
курил, смотрел, как я выкладывал консервы и, слушал мою
болтовню. Мне показалось, что он забыл, кто я такой.
Иногда это было заметно, но... возможно, он притворялся. А
однажды он заставил меня поледенеть, спросив "Это ты,
Джордж?", когда я подходил к дому.
В тот день в июле 1975 года он прервал мои попытки
завязать обычный разговор внезапным и резким вопросом: "Что
ты думаешь вон о том грузовике, Квентин?"
Внезапность вопроса вырвала у меня искренний ответ:
"Я промочил штаны в кабине грузовика, когда мне было пять
лет", - ответил я. "Думаю, если б я забрался в него сейчас,
я сделал бы то же самое".
Дядя Отто хохотал долго и оглушительно. Я обернулся и
