него давить. Ни к тебе, ни к нам с тобой вместе это не имеет никакого
отношения. Договорились?
- Договорились. Алан?
- Ну?
- Ты скучаешь по нему?
- Да, - сразу признался он. - Все время, каждый день. - Он вдруг
почувствовал, что вот-вот расплачется и, отвернувшись, открыл створку
буфета, чтобы выиграть время и взять себя в руки. Самым простым способом
сделать это было поменять тему разговора и как можно быстрее. - Как
Нетти? - спросил он и к своему облегчению заметил, что голос не выдает
его состояния.
- Говорит, что лучше, но очень долго не подходила к телефону. Я уже
представляла себе, что она лежит на полу без сознания.
- Может быть, она спала.
- Говорит - нет, и по голосу не похоже. Знаешь, какой у людей голос,
когда они подходят к телефону со сна?
Он кивнул. Это тоже входило в сферу обязанностей полицейского.
Частенько приходилось телефонным звонком поднимать людей с постели.
- Она сказала, что рылась в старых материнских вещах в сарае, но...
- Если у нее действительно желудочный грипп, то ты вполне могла
позвонить, когда она была в уборной, а признаться в этом ей не хотелось.
- назидательно заметил Алан.
Она обдумала такой вариант и рассмеялась.
- Бьюсь об заклад, что так оно и было. Это вполне в ее духе.
- Конечно, - Алан заглянул в раковину и закрыл кран. - Любимая, мы
уже все вымыли.
- Спасибо, Алан, - она погладила его по щеке.
- Эй, смотри-ка, что я нашел, - он вытащил у нее из-за уха
пятидесятицентовик. - Ты всегда тут деньги хранишь?
- Как это у тебя получается? - Полли с искренним восхищением смотрела
на монету.
- Что получается? - монетка так же незаметно и быстро исчезла меж
полусогнутых пальцев. Он зажал ее между средним и безымянным пальцами, и
когда повернул руку ладонью к Полли, в ней уже ничего не было. - Как
думаешь, может быть, мне броситься вслед за странствующим шапито и
попроситься на работу? Она улыбнулась.
- Нет, оставайся здесь, со мной. Алан, ты считаешь, что глупо так
беспокоиться по поводу Нетти?
- Конечно, - он засунул левую руку в карман, предварительно незаметно
переложив в нее монетку и, освободившись от нее, схватил посудное
полотенце. - Ты вытащила ее из дурдома, дала работу и помогла с покупкой
дома. Ты считаешь себя ответственной за нее, и я думаю, что в некотором
роде так оно и есть. Если бы ты не беспокоилась о ней, я думаю, мне бы
пришлось беспокоиться за тебя.
Она сняла с сушки последний стакан. Алан понял по ее внезапной
болезненной гримасе, что она того и гляди уронит этот стакан, хотя он
уже был почти сухой. Он сделал быстрый шаг вперед, слегка согнув колено,
и подставил руку. Движение получилось настолько грациозным, что походило
на танцевальное па. Стакан упал прямо в его подставленную ладонь не
более чем в восемнадцати дюймах от пола.
Боль, промучившая Полли всю ночь, и стремление во что бы то ни стало
скрыть от Алана, насколько она в действительности сильна, внезапно
сменились желанием, таким страстным и неожиданным, что Полли была
потрясена, даже более того - испугана. Она тут же смутилась от
собственного порыва, устыдилась его, поскольку больно первобытна была
его природа, называемая похотью.
- Ты двигаешься, как кошка, - сказала она, когда Алан выпрямился.
Голос ее прозвучал глухо и хрипло. Она не могла избавиться от
впечатления: стройные мужские ноги в изящном коленопреклонении, сильные
и мускулистые бедра.
- Как тебе удается, здоровенному мужику, так быстро и легко
двигаться?
- Не знаю, - Алан смотрел на нее с недоумением. - Что случилось,
Полли? У тебя такое странное лицо. Тебе дурно?
- Мне дурно, потому что я вот-вот кончу.
Тогда до него дошло. Вот как. Ничего не было в этом плохого или
хорошего. Все нормально.
- Посмотрим, так это или нет, - сказал он и шагнул ей навстречу с тем
удивительным изяществом, какого невозможно было заподозрить в этом
мужчине, встретив его на улице. - Сейчас проверим. - Он левой рукой
поставил стакан на стол, а правую просунул меж ее ног так молниеносно,
что она не успела понять как это произошло.
- Что ты делаешь, Ал... - но тут его палец упругим и в то же время
нежным движением прижал ее клитор и последний слог его имени превратился
в выдох: "аааан". В тот же момент она очутилась у него на руках. Он
поднял ее легко, как пушинку.
Она обняла его за шею, даже в такой момент не забывая о своих руках и
прикасаясь к нему только запястьями. Руки ее застыли у него за спиной,
как неуклюжая вязанка хвороста, но только эта часть ее тела теперь
оставалась неуклюжей и застывшей, все остальное существо таяло.
- Алан, поставь меня на место.
- Даже не собираюсь, - он поднял ее еще выше. Поддерживая за спину
между лопаток он с силой прижал к себе ее тело и слегка опустил, насадив
на свой палец как стебель декоративного цветка на подставку. Теперь она
качалась на его руке словно девочка на лошадке-качалке, а он помогал ей
качаться, и Полли казалось, что она парит на чудесных качелях, ногами в
воздухе, волосами в звездах.
- Алан...
- Держитесь крепко, милая дама, - сказал он, смеясь так легко, как
будто в руках у него была не женщина, а пуховая перинка. Она откинулась
назад, почти не ощущая его руки между ног, поглощенная собственным
растущим возбуждением, но уверенная в том, что он не позволит ей упасть.
Потом он снова притянул ее к себе, поглаживая по спине одной рукой и
вытворяя чудеса другой. Что именно он делал с ней, Полли не пыталась
определить, она лишь парила на этих удивительных качелях, вверх-вниз,
вверх-вниз, и неустанно, словно в бреду, без конца повторяла его имя.
Оргазм накинулся на нее разрывной пулей, от самого сердца и во все
стороны. Ноги раскачивались в шести дюймах от пола (один из шлепанцев
слетел, проскользив по полу от кухни до дальней стены гостиной), голова
откинулась назад, и волосы, пушистым искрящимся потоком проливались на
руку Алана. А когда она взвилась на самую вершину удовольствия, он
поцеловал ее в белую выгнутую шею.
Потом он поставил ее... и тут же поддержал, заметив, как дрожат ее
колени.
- О, Господи, - сказала Полли бессильно улыбнувшись. - О, Господи,
Алан, я отныне никогда не буду стирать эти джинсы.
Он расхохотался, как безумный, повалился на стул, вытянув ноги, и
смеялся чуть не до коликов, схватившись за живот. Полли сделала к нему
шаг. Он схватил ее, усадил к себе на колени, а потом встал с ней на
руках.
Полли снова почувствовала прилив желания, но на этот раз оно было
гораздо явственнее, определеннее. Я хочу этого мужчину, думала Полли, я
его желаю, всей душой, всем телом.
- Неси меня наверх, - прошептала она. - Если не можешь так далеко,
донеси до дивана, если это не под силу, возьми меня прямо здесь, в
кухне, на полу.
- Я думаю, до гостиной доволоку, - сказал он. - Как ваши руки, милая
дама?
- Какие руки? - прошептала Полли, закрыв глаза. Она жила теперь
только счастливым ощущением этого момента, летя сквозь пространство и
время в его объятиях, нежась в темноте, подвластная его силе. Она
прижалась лицом к его груди, а когда он опустил ее на диван, она
притянула его к себе... и на этот раз своими руками.
6
Они провели около часу на диване, потом неизвестно сколько времени в
ванне, пока вода не стала остывать и не выгнала их оттуда. Полли повела
его в спальню и уложила к себе в постель, где они от усталости и
изнеможения, уже ничего не в состоянии были делать.
Полли предполагала сегодня вечером заниматься любовью с Аланом, но
скорее, чтобы доставить удовольствие ему, а не по воле собственного
влечения. Того, что случилось, она никак не ожидала... и теперь была
счастлива. Она чувствовала, как боль в руках постепенно возобновляется,
но понимала, что сегодня заснет без помощи перкодана.
- Ты фантастический любовник, Алан.
- Ты тоже.
- Это у нас общее. - Она положила голову ему на грудь. Сердце его
билось ровно и спокойно, как бы предупреждая - такой нагрузки на сегодня
мне вполне достаточно, впрочем, как и моему хозяину. Она снова вспомнила
- и воспоминание отозвалось эхом недавнего возбуждения - как ловок и
силен был Алан, главное, как ловок. Она знакома с ним с того самого дня,
когда Энни пришла к ней в ателье работать, последние пять месяцев была
его любовницей, но вплоть до нынешнего вечера не предполагала, как
быстро он двигается. Движения его тела повторяло мастерство рук при
манипуляциях с монетками и картами, при изображении людей и животных, о
чем знал каждый младенец в Касл Рок и при встрече умолял
продемонстрировать. Это было удивительно... и прекрасно.
Полли чувствовала, что засыпает. Надо бы спросить, собирается ли он
остаться на ночь и если да, подсказать, чтобы поставил машину в гараж -
в Касл Рок полно длинных языков, как, вероятно, в любом маленьком городе
- но это усилие казалось теперь невыполнимым. Алан сам обо всем
позаботится. Алан, думала теперь Полли, всегда обо всем заботится.
- Есть свежие новости от Умника или Преподобного Роуза? - сонно
проборомотала она.
Алан улыбался.
- Без перемен на обоих фронтах, во всяком случае пока. Я всегда
выражаю уважение и восхищение обоими при встрече и сегодня доказал это
лишний раз.
- Хорошо, - прошептала Полли.
- Да, но я еще кое-что знаю.
- Что.
- Норрис снова в хорошем расположении духа. Он купил у твоего
приятеля мистера Гонта спиннинг и теперь говорит только о том, как
пойдет в ближайшие выходные на рыбалку. Я думаю, что он там отморозит
свою задницу - какая бы маленькая она у него ни была - но если Норрис
счастлив, я счастлив за него. Мне вчера было ужасно его жаль, когда
Китон испортил его парадный вид. Над Норрисом все потешаются за его
тщедушность и костлявость, но он за последние три года стал
вырисовываться в очень неплохого профессионального полицейского, вполне
годного и даже полезного в провинциальном городе. А чувствует он так же,
как и все люди. Не его вина, что он выглядит двойником Дона Ноттса.
- Угуууу.
Сон. Сон в той сладостной тьме, где нет места боли. Полли позволила
себе туда удалиться и когда заснула окончательно, на лице ее постепенно
появилось выражение того сытого удовлетворения, которое временами
возникает у кошек, вдоволь нализавшихся сметаны.
7
К Алану сон приходил медленнее.
Внутренний голос вернулся, но из него исчезла нотка насмешливой
вкрадчивости. Теперь он звучал вопросительно, задумчиво и почти
растерянно. Где мы, Алан? спрашивал он. Разве это наша комната? Наша
постель? Наша женщина? Кажется, я перестаю понимать, что происходит.
Алан неожиданно осознал, что сочувствует голосу. Именно ему, а не
самому себе, потому что голос как никогда раньше казался посторонним.
Ему почудилось, что голосу совсем не хочется говорить, а его собственное
естество - Алан, существующий в настоящем, и Алан, строящий планы на
будущее - желало прислушиваться к нему. Это был голос долга, голос горя.
И еще это был голос вины.
Чуть более двух лет назад Энни Пэнгборн стала страдать головными
болями. Они были не слишком сильными, во всяком случае, так говорила она
сама; она столь же неохотно распространялась о них, как Полли о своем
артрите. Однажды, бреясь в ванной. Алан заметил, что на пузырьке с
аспирином, стоявшем на раковине нет крышки. Он нашел ее и хотел закрыть
пузырек... но остановился. Еще неделю назад в нем было двести двадцать
