привязать хвост уже с утра, но шел дождь и, представив себе, как рыжий
мех намокнет и превратиться в тоскливо-бурую отяжелевшую тряпицу,
отказался от этой затеи. Теперь он достал свое сокровище и пошел к
выходу, рассеянно отшвырнув попавшуюся под ноги пустую банку из-под пива
и поглаживая хвост. О, Господи, как же он хорош!
Хью вошел в гараж, который приблизительно с 1984 года был настолько
завален барахлом, что места для машины там уже не оставалось, и,
порыскав в завалах, отыскал кусок мягкой проволоки. Он наметил себе план
действий: сначала привяжет хвост к антенне, потом перекусит и только
после этого поедет в Гринз-парк. А. А. встречались в Американ Лиджен
Холл в семь часов вечера. Может быть, и поздновато начинать новую жизнь,
но никогда не поздно выяснить так это или нет.
Он сделал на проволоке петлю и натянул ее на толстый конец хвоста.
Пальцы его, когда он только начал привязывать другой конец проволоки к
антенне, двигались ловко и уверенно, но постепенно стали замедлять свой
бег. С каждой минутой уверенность и решительность улетучивались,
оставляя позади себя черную пустоту, в которую мало-помалу просачивались
сомнения.
Он представлял, как паркует машину у Американ Лиджен и ничего
особенного в этом не было. Потом он мысленно смотрел на себя со стороны,
как входит внутрь и направляется в зал на собрание. С этим тоже вроде бы
все было в порядке. Но потом в сознании неожиданно возник мальчонка,
вроде того воробья, который едва не попал недавно под его грузовик. Пока
он сам будет входить в зал и представляться собранию как Хью П. и
признаваться, что бессилен перед зеленым змеем, этот мальчонка,
привлеченный ярко-рыжим пятном на фоне ярко-синего неба, подойдет к его
"бьюику" и отвяжет хвост от антенны. Сначала он его просто погладит,
восхищаясь необычайной шелковистостью шерсти, потом оглянется по
сторонам, не видит ли кто, и направится в ближайший видеосалон. А там
будет хвастаться приятелям: "Эй, братва, смотри чего я спер на
автостоянке перед Лиджен. Вот это вещь, да?"
Хью почувствовал такую слепую ярость, поднимающуюся в душе, как будто
все это случилось не в воображении, а наяву. Он погладил хвост и
огляделся вокруг, как будто ожидая, что увидит в надвигающихся
пятичасовых сумерках целую толпу малолетних воришек на дальнем конце
Касл Хилл Роуд, переминающуюся с ноги на ногу и перешептывающуюся в
нетерпении - когда же он войдет в дом, чтобы засунуть в духовку пару
упаковок готового обеда под названием "Голодный Мужчина", чтобы в тот же
момент стянуть хвост и дать деру.
Нет. Уж лучше никуда не ездить. В наше время дети всякое уважение
потеряли к взрослым. Они готовы стянуть все что угодно просто так, для
развлечения. Подержат вещь у себя пару дней, а потом за ненадобностью
выбросят в канаву. Картина - и картина очень яркая, почти видение -
рисовавшая, как его сокровище валяется в сточной канаве, мокнет, теряет
цвет среди коробок из-под Биг Мака и пустых банок из-под пива и коки,
разрывала Хью душу и вызывала бешеную ярость. Надо быть психом, чтобы
так рисковать.
Он отвязал хвост от антенны и, вернувшись с ним в дом, снова спрятал
его на верхнюю полку шкафа. На этот раз он постарался закрыть дверь
поплотнее, не получилось, оставалась щель.
Надо сделать замок, подумал Хью, сопляки теперь не погнушаются и в
дом залезть. Никакого уважения к старшим, ну просто никакого!
Он подошел к холодильнику, достал оттуда банку с пивом, задумчиво
посмотрел на нее и вернул на место. Пиво - даже пять банок или шесть -
не вернут ему спокойное состояние души. Во всяком случае не сегодня.
Тогда он открыл нижнюю дверцу буфета, отодвинул кастрюли и сковородки и
достал початую бутылку Блэк Велвет, которую хранил на всякий пожарный
случай. Наполнив рюмку наполовину, подумал и налил доверху. Проглотив
содержимое и почувствовав горячий взрыв в желудке, наполнил рюмку снова.
Затем еще раз, уже несколько успокоенный. Оглянувшись на шкаф, Хью
улыбнулся. Там хвост в безопасности, скоро будет совсем недосягаем для
всяких сопляков, потому что он, Хью, купит в Вестрен Авто хороший
крепкий замок и врубит его в дверцу шкафа. Получится настоящий сейф.
Хорошо иметь ту вещь, которая тебе нравится и без сомнения нужна, но еще
лучше, когда эта вещь в безопасности. Куда как лучше, лучше не бывает.
Но тут его улыбка слегка увяла.
Но разве ты для этого купил хвост? Чтобы хранить его взаперти на
верхней полке шкафа?
Он продолжал мелкими глотками отхлебывать из рюмки. Ладно, думал при
этом, может быть это и не совсем то, что надо, но уж ни в какое
сравнение не идет с возможностью потерять хвост, чтобы он очутился в
руках какогонибудь грязного вора.
- В конце концов, - произнес он вслух, - сейчас не 1955 год, времена
меняются.
И удовлетворенно кивнул сам себе. Но мысль тем не менее не желала
исчезать. Какой все-таки смысл хвосту задыхаться в шкафу? А какая
радость от этого самому Хью?
Но еще пара-тройка рюмок эту мысль угомонили. Пара-тройка рюмок:
подсказали, что на полке в шкафу хвосту все же самое место. Следующее
решение было таково - к чертям собачьим обед! И это мудрое решение тоже
заслуживало двух-трех рюмочек.
Он снова наполнил рюмку, опустился на кухонный табурет со стальными
трубчатыми ножками и закурил. И вот тогда, сидя за столом и стряхивая
пепел в одну из грязных алюминиевых мисок, он постепенно расстался с
мыслями о лисьем хвосте и стал думать о Нетти Кобб. Дурочка Нетти. Он
собирался подшутить над дурочкой Нетти. Сыграть с ней шутку. Может быть,
на этой неделе, может быть, на следующей... но эта казалась более
подходящей. Мистер Гонт сказал, что Хью не похож на человека, которому
свойственно попусту тратить время, и он не хотел мистера Гонта
разочаровывать.
Ему уже не терпелось.
Это хоть как-то нарушит однообразие жизни. Он пил рюмку за рюмкой,
курил сигарету за сигаретой и к тому времени, без четверти десять, когда
он дополз до второй комнаты и повалился на постель со смятыми грязными
простынями, на лице его сияла безоблачная улыбка.
3
В семь часов вечера вместе со звонком на закрытие магазина
закончилась и смена Вильмы Ержик в Хемфилл Маркет. В семь пятнадцать она
свернула на подъездную дорогу к своему дому. Мягкий свет сочился из-под
полуопущенных штор в гостиной.
Она вошла и потянула носом. Макароны с сыром. Неплохо... для начала.
Пит, сбросив туфли, лежал на диване и смотрел по телевизору "Колесо
Фортуны". Ноги прикрывал свежий номер портлендской Пресс-Геральд.
- Я читал твою записку, - сказал он, тут же вскочив и отшвырнув
газету. - Ужин я засунул в печь. Будет готов в семь тридцать.
Он смотрел на нее открытым взглядом чуть беспокойных карих глаз.
Словно собака, которая изо всех сил старается угодить. Пит Ержик привык
выполнять домашнюю работу с давних пор и достаточно успешно. У него,
конечно, случались и промахи, но прошло то время, когда он мог лечь на
диван в башмаках, отваживался закурить в доме трубку, и скорее снег мог
выпасть в августе, чем он, пописав, не опустил бы на место сиденье
унитаза.
- А белье ты в дом занес?
Внезапно вспыхнувшее выражение вины и испуга отразилось на его
добродушном круглом лице.
- Господи, зачитался газетой и совсем забыл. Сию секунду принесу. -
Он уже надевал туфли.
- Можешь не беспокоиться. - сказала Вильма, направляясь в кухню.
- Но почему? Я тотчас принесу!
- Не стоит, - проворковала она. - Я не хочу заставлять тебя бросать
газету или телепрограмму только потому, что простояла последние шесть
часов за кассой. Сиди, дорогой Питер, отдыхай, сделай одолжение.
Ей не надо было оглядываться, чтобы узнать, как он отреагирует; после
семи лет супружества она была уверена, что Питер Майкл Ержик сюрприза ей
не поднесет. На лице у него, без всякого сомнения в этот момент
появилось выражение обиды и досады. Он теперь наверняка будет несколько
минут стоять и смотреть в одну точку, как человек, который вышел из
туалета и никак не может вспомнить, вымыл после этого руки или нет, а
потом вздохнет и начнет накрывать на стол и сервировать ужин. Некоторое
время спустя он спросит ее, как прошла смена в магазине и ни разу не
перебьет рассказом о собственном рабочем дне в Уильямс-Браун, большом
агентстве по недвижимости в Оксфорде. На то были свои причины, поскольку
Вильма всегда считала, что работа в агентстве по недвижимости самая
скучная, какая только может быть. После ужина он без дополнительной
просьбы с ее стороны уберет со стола, а она будет читать газету. Все это
он проделает без единой жалобы только потому, что допустил промах - не
принес со двора выстиранное белье. Надо сказать, что Вильма вовсе была
не прочь сделать это самостоятельно, более того, она даже любила эту
работу, так как запах свежевыстиранного, прогретого на солнышке и
выветренного белья доставлял ей удовольствие, но не станет же она
сообщать об этом Питу. Ни в коем случае, это ее маленький секрет.
У нее было довольно много таких секретов, и хранила она их все по
одной и той же причине: на войне как на войне, нужно использовать любое,
самое малейшее преимущество. Иногда по вечерам ей приходится выдерживать
полутора, а то и двухчасовой бой, прежде чем враг сдастся, и она сможет
на карте военных действий сменить булавки с белыми головками,
принадлежавшие Питу, на свои, красные. Но сегодня бой был выигран
мгновенно и без кровопролития, это был блицкриг к вящему удовольствию
Вильмы.
В глубине души она была уверена, что брак - это нескончаемый боевик и
что в подобной столетней войне, когда пленников не берут в плен, не
сдаются, ни единого белого пятна на поле военных действий не остается,
поскольку на них тут же накладывают аккуратную заплату, от таких легких
побед можно быстро потерять вкус к сражению. Но до этого было еще
далеко, и поэтому она вышла во двор с корзиной под мышкой и с сердцем,
трепещущим где-то в области диафрагмы.
Она успела пройти почти полдвора, прежде чем остановилась. словно
громом сраженная. А где же, черт побери, простыни?
Она должна была сразу их увидеть в темноте, белые прямоугольники,
полощущиеся на ветру. Должна была. но не видела. Может быть, они
улетели? Их сдуло? Очень странно. Ветерок, конечно, сегодня был, но не
настолько сильный. Тогда, вероятно, их украли?
Но тут легкий порыв ветра донес знакомый хлопающий звук. Так, значит,
они здесь... где-то. Старшая дочь огромного католического клана,
состоящего из тринадцати детей, не может не знать, как хлопает на ветру
белье. А с этим звуком было не все в порядке. Каким-то он казался
тяжелым.
Вильма сделала еще один шаг вперед. Ее лицо, лицо женщины, которая
подспудно всегда ожидает неприятностей, потемнело. Она уже видела свои
простыни... вернее, очертания, которые должны были быть простынями. Но
они сливались с вечерней мглой.
Тогда она сделала еще один шаг вперед, и снова прошелестел ветер.
Простынные очертания хлопнули на этот раз в ее сторону и, едва она
протянула руку, что-то толстое и вязкое шлепнулось ей на щеку, что-то
липкое и противное прижалось к ней. Как будто ледяная рука мертвеца
пыталась вцепиться в нее.
Вильма была не из тех женщин, кто кричит при любом удобном случае, но
теперь она закричала, закричала и выронила свою бельевую корзину. Снова
послышалось мерзкое вязкое хлюпанье - хлопанье, и она попыталась
увернуться от этого нечто, протягивающего к ней свои сырые,
отвратительные клешни. При этом стукнулась лодыжкой о корзину и упала на
