как хромает, да еще вся шея в шрамах.
27 декабря в 10.30 утра болезненно худой мужчина вошел, прихрамывая,
в магазин канцелярских товаров города Финикса и направился к продавцу
Дину Клею. Позднее, рассказывая об этом человеке, Клей употребит выраже-
ние покойной матери: глаз у него "горел". Покупатель сказал, что ему ну-
жен большой "дипломат", и в конце концов выбрал самый лучший - воловьей
кожи, за 149 долларов 95 центов. Рассчитался хромавший мужчина новеньки-
ми двадцатидолларовыми бумажками. Вся процедура заняла не больше десяти
минут. Выйдя из магазина, покупатель направился в сторону центра, и
больше Дин Клей этого человека не видел - до появления его фотографии в
местной газете "Сан".
В тот же день высокий, с проседью мужчина подошел к окошечку железно-
дорожной кассы и спросил, как быстрее добраться до Нью-Йорка. Кассирша
Бонита Альварес показала ему, где сделать пересадки. Он внимательно изу-
чил схему, водя по ней пальцем, и аккуратно все записал. Затем спросил
Бонни Альварес, можно ли купить билет на третье января. Бонни пробежа-
лась по клавишам компьютера и ответила утвердительно.
- Тогда, пожалуйста... - начал было высокий мужчина, но осекся, и
поднес руку к голове.
- Что с вами, сэр?
- Фейерверк, - сказал мужчина. Она уверяла впоследствии полицию, что
слышала именно это слово.
- Сэр? Вам плохо?
- Голова, - сказал он. - Извините. - Он попытался улыбнуться, но это
почти не изменило его осунувшееся, раньше времени постаревшее лицо.
- Дать вам аспирин? У меня есть.
- Спасибо, не надо. Пройдет.
Она выписала билет и сказала, что поезд прибудет в Нью-Йорк на Цент-
ральный вокзал шестого января в полдень.
- Сколько с меня?
Она назвала сумму и спросила:
- У вас наличные, мистер Смит?
- Наличные, - сказал он и вытащил из бумажника целую пачку двадцати-
и десятидолларовых купюр.
Она пересчитала деньги, дала ему сдачу, квитанцию и билет.
- Ваш поезд отходит в десять тридцать, мистер Смит, - сказала она. -
Придите минут за двадцать.
- Хорошо, - сказал он. - Спасибо.
Бонни одарила его ослепительной профессиональной улыбкой, но Смит уже
отвернулся. Он был очень бледен и, как видно, с трудом превозмогал боль.
Бонни утверждала, что он именно так и сказал: ФЕЙЕРВЕРК.
Элтон Карри работал проводником на перегоне Финике - Солт-Лейк. 3
января ровно в 10 часов на платформе появился высокий мужчина; он
сильно хромал, и Элтон помог ему подняться в вагон. В одной руке у
пассажира был потертый клетчатый саквояж. В другой - новехонький
кожаный "дипломат". Чувствовалось, что "дипломат" изрядно тяжелый.
- Вам помочь, сэр? - спросил Элтон, имея в виду "дипломат", но пасса-
жир передал ему саквояж и билет.
- Нет-нет, благодарю. А это я заберу, когда поедем.
- Как вам угодно. Спасибо.
Очень вежливый пассажир, скажет Элтон Карри, когда его будут допраши-
вать агенты ФБР. - И на чаевые не поскупился.
6 января 1979 года выдалось в Нью-Йорке серое, пасмурное - снегопада
можно было ждать в любую минуту. Такси Джорджа Клементса стояло у входа
в отель "Билтмор", против Центрального вокзала.
Дверца открылась, и в машину осторожно, словно каждое движение причи-
няло ему боль, сел молодой человек с уже заметной сединой. Он поставил
на сиденье дорожный саквояж и "дипломат", захлопнул дверцу, откинул го-
лову на спинку и устало прикрыл глаза.
- Куда едем, дружище? - спросил Джордж. Пассажир заглянул в листок
бумаги.
- Вокзал Порт Осорити, - сказал он.
Машина тронулась.
- Что-то у вас, дружище, вид неважнецкий. У меня свояк такой же ста-
новится во время приступа желчного пузыря. У вас тоже камни?
- Нет.
- Свояк говорит, что камни в желчном - это хуже некуда. Ну разве что
камни в почках. А я ему знаете что на это? Ты чудила, говорю, Энди, го-
ворю, ты отличный парень, и я тебя уважаю, но ты чудила. У тебя был,
спрашиваю, рак, Энди? Рак, говорю, был? Всем известно, хуже рака ничего
нет, верно? - Джордж пристально посмотрел в зеркало заднего обзора. -
Послушайте, дружище, я вас без дураков спрашиваю... вы как, ничего? А то
малость на покойника смахиваете.
- Все в порядке, - ответил пассажир. - Просто вспомнил... как ехал
однажды на такси. Несколько лет назад.
- Ясно, - глубокомысленно сказал Джордж, будто и впрямь знал, о чем
речь. Да, шизов в Нью-Йорке хоть отбавляй. После короткой паузы, вызван-
ной раздумьями на эту тему, он продолжал рассказ о свояке.
- Мама, дядя больной?
- Ш-ш-ш.
- Ну скажи!
- Денни, угомонись.
Она виновато улыбнулась пассажиру, сидевшему справа через проход,
словно желая сказать: ну что с ним поделаешь? Похоже, однако, что пасса-
жир ничего не заметил. Бедняга и вправду выглядел больным, в данном слу-
чае четырехлетний Денни не ошибся. Мужчина безучастно смотрел в окно;
снег, который пошел вскоре после того, как они пересекли границу штата
Коннектикут, все падал и падал. Мужчина был ужасно бледный, ужасно ху-
дой, и сбоку его шею наискось прорезал жутковатый, как у Франкенштейна,
шрам. Словно в недалеком прошлом кто-то пытался открыть ему голову, и
эта попытка едва не увенчалась успехом.
Автобус направлялся в Портсмут, штат Нью-Гэмпшир, куда он прибудет по
расписанию в полдесятого вечера, если нигде не застрянет из-за снегопа-
да. Джулия Браун с сыном ехала в гости к свекрови, этой старой курице,
которая опять станет баловать Денни, а он уж и так испорчен дальше неку-
да.
- Я хочу подойти к нему.
- Нельзя, Денни.
- Я хочу посмотреть, какой он больной.
- Нельзя!
- Мама, а вдруг он ВЫМИРАЕТ? - Глаза у Денни возбужденно заблестели.
- Он, наверно, вымирает сейчас!
- Денни, молчи.
- Мистер, мистер! - позвал Денни. - Вы вымираете, да?
- Денни! Ты замолчишь, наконец! - прошипела Джулия, пунцовая от сму-
щения.
Денни заплакал, точнее, стал хныкать с подвыванием, как он это умел,
когда ему что-то не разрешали, и у нее всякий раз было одно желание -
сграбастать Денни и сделать ему больно, чтобы он заревел по-настоящему.
В такие минуты, когда трясешься в автобусе, а за окнами темень и грязное
снежное месиво и рядом завывает ребенок, начинаешь думать: господи, луч-
ше бы мать стерилизовала меня еще девочкой.
Тут пассажир, сидевший через проход, повернулся к ней, и на лице его
появилась усталая, болезненная и в то же время довольно приятная улыбка.
Глаза у него были воспаленные, словно заплаканные. Она попробовала улыб-
нуться в ответ, но улыбка получилась вымученная. Этот красный левый глаз
и шрам на шее - из-за них в его профиле было что-то зловещее и отталки-
вающее.
Джулия надеялась, что он едет не до самого Портсмута, но, как потом
выяснилось, он ехал именно туда. Она увидела его в здании автовокзала,
когда бабушка Денни, заливаясь счастливым смехом, тискала внучка в объ-
ятиях. Человек, прихрамывая, шел к выходу, с потертым саквояжем в одной
руке и новеньким "дипломатом" в другой. Внезапно холодная дрожь пробежа-
ла у нее по спине. Дело не в том, что он шел прихрамывая - его буквально
несло вперед. Он был какой-то неудержимый, скажет она позднее представи-
телям нью-гэмпширской полиции. Казалось, он точно знал, куда ему надо, и
ничто не могло его остановить.
Потом он вышел в темноту, и она потеряла его из виду.
Тиммесдейл, небольшой городок в штате Нью-Гэмпшир, расположен запад-
нее Дарема. Он входит в третий избирательный округ и живет за счет самой
маленькой из чатсвортовских прядильно-ткацких фабрик, которая уродливо
торчит, вся прокопченая, на берегу Тиммесдейлекой Протоки. Единственное,
чем, по данным местной торговой палаты, может похвастаться город, это
первым во всем Ныо-Гэмпшире электрическим уличным освещением.
Однажды вечером в начале января седеющий молодой человек вошел, прих-
рамывая, в "Тиммесдейлекий бар" - единственную пивную в городке. За
стойкой стоял сам владелец - Дик О'Доннелл. Заведение пустовало, и неу-
дивительно: будний день да еще сильный северный ветер. Снега навалило
выше щиколотки, и это было только начало.
Молодой человек постучал ботинками о порожек, подошел к стойке и за-
казал кружку пива. О'Доннелл налил. Человек не спеша выпил кружку и еще
две, поглядывая в телевизор над баром. Цвета были никудышные, телевизор
барахлил второй месяц, и Фонз смахивал на одряхлевшего трансильванского
вампира.
О'Доннелл в первый раз видел этого парня.
О'Доннелл обслужил двух старых перечниц, сидевших в углу, и вернулся
за стойку.
- Повторить? - спросил он.
- Пожалуй, - согласился молодой человек и указал на стену. - Вы с ним
знакомы, я так понимаю?
Над телевизором висела увеличенная газетная карикатура в рамке. На
ней Грег Стилсон в сдвинутой на затылок каске спускал с лестницы Капито-
лия конгрессмена Луиса Квинна, попавшего около года назад на левых дохо-
дах с автостоянок. Карикатура была озаглавлена: ПОД ЗАД КОЛЕНКОЙ, а в
углу виднелась размашистая надпись: ДИКУ О'ДОННЕЛЛУ, ВЛАДЕЛЬЦУ ЛУЧШЕГО
САЛУНА В ТРЕТЬЕМ ОКРУГЕ! НЕ СБАВЛЯЙ ОБОРОТОВ. ДИК! - ГРЕГ СТИЛСОН.
- Вот это были бабки, - сказал О'Доннелл. - Он выступал здесь, когда
последний раз баллотировался в конгресс. По всему городу расклеивали
объявления: проходите в субботу в два часа дня в "Бар" и пропустите
кружку за счет Грега. Такой выручки у меня еще никогда не было. Каждому
вроде обещал по одной, а в результате оплатил всю выпивку. Ну кто еще,
скажите, так раскошелится?
- Вы, я вижу, считаете его отличным парнем.
- Да, - сказал О'Доннелл. - И готов вздуть любого, кто считает иначе.
- Тогда молчу. - Молодой человек положил на стойку три четвертака. -
Выпейте одну за мой счет.
- Ну что ж. Почему бы и нет? Спасибо, мистер...
- Меня зовут Джонни Смит.
- Очень приятно, Джонни. А я Дик О'Доннелл. - Он налил себе кружку. -
Да. Грег здорово нам всем помог. Тут много таких, которые боятся сказать
об этом вслух, а я не боюсь. Я скажу во весь голос. В один прекрасный
день Грег Стилсон станет президентом.
- Вы так думаете?
- Уверен, - сказал О'Доннелл. - В Нью-Гэмпшире Грегу тесновато. Он
политик будь здоров какой, уж я-то знаю, что говорю. Мне вся эта капито-
лийская публика всегда казалась шайкой проходимцев и бездельников. И
сейчас кажется. Но Грег исключение. Это человек дела. Если бы лет пять
назад вы мне сказали, что я буду говорить такое, я б рассмеялся вам в
лицо. Скорей бы уж я нашел что-нибудь стоящее в стишках, чем в этих по-
литиканах. Но он, черт меня дери, парень что надо.
- Большинство из них, - сказал Джонни, - набиваются к тебе в
друзья-приятели, пока идет избирательная кампания, но не успеют сесть в
заветное кресло, как уже слышишь: а иди-ка ты, дружище, куда подальше до
следующих выборов. Сам я из Мэна и однажды написал Эду Маски, так знае-
те, что я получил в ответ? Письмо со стандартным текстом!
- Слушайте, - сказал О'Доннелл, - Грег приезжает в свой округ каждый
уик-энд! Это тоже, по-вашему, "иди-ка ты, дружище, куда подальше"?
- Каждый уик-энд, говорите? - Джонни отхлебнул из кружки. - Куда же
это? В Тримбулл? В Риджуэй? В большие города?
- У него своя система, - сказал О'Доннелл с оттенком уважения, как
человек, который сам никогда не жил по системе. - Пятнадцать городов, от
главного до самых маленьких вроде Тиммесдейла и Куртерской Засеки. Каж-
дую неделю - один город, пока все на объедет, а потом по новой. Знаете,
сколько народу в Куртерской Засеке? Восемьсот душ. Так что вы скажете о
человеке, который променял Вашингтон на Куртерскую Засеку, где в зале
такой собачий холод, что зад к скамейке примерзает? Повашему, это
"иди-ка, дружище, куда подальше"?
- Непохоже, - признал Джонни. - И что же он делает? Пожимает всем ру-
ки?
- Нет, в каждом городе он заказывает зал. На всю субботу.
