прекрасные высокие деревья и думая: "Эх, какая предстоит ночка, какой
глубокий, сладкий сон, какие медитации ждут меня в этой пронзительной тишине
вне времени и пространства," - как Джефи крикнул из машины: "Слышь, кажется,
Морли забыл спальный мешок!"
- Что... что ты сказал?!
Некоторое время они возились с фонариками на морозе, обсуждая этот
казус; наконец Джефи подошел ко мне и сказал: "Придется вылезать, Смит, два
спальника у нас есть, расстегнем их и расстелим, чтоб было одеяло на троих,
проклятье, не жарко будет".
- Как это? Холод же будет снизу проникать!
- Ну, не спать же Генри в машине, он замерзнет до смерти, обогревателя
нет.
- А, черт побери, я-то уже обрадовался, - хныкал я, вылезая и обуваясь;
Джефи быстро развернул оба спальника, подстелив под них пончо, и устроился
спать. В довершение всего, мне пришлось лечь посередке; было уже намного
ниже нуля, звезды мигали насмешливыми льдышками. Я забрался внутрь, улегся и
слышал, как Морли, маньяк, надувает свой идиотский матрас, чтобы улечься
рядом; но, не успев лечь, он тут же начал ворочаться, вздыхать, кряхтеть, то
лицом ко мне, то опять спиной, все это под великолепием ледяных звезд, а
Джефи храпел себе, его-то все это сумасшедшее верчение не касалось. Наконец,
отчаявшись заснуть, Морли встал и пошел в машину, должно быть, побеседовать
с самим собой на свой безумный лад, и я ненадолго вздремнул; однако уже
через несколько минут он замерз, вернулся, залез под одеяло и снова принялся
ворочаться, иногда вполголоса чертыхаясь, это продолжалось какую-то
вечность, и все же в конце концов Аврора высветлила восточную кромку Амиды,
скоро можно будет вставать. О, этот псих Морли! И это было только начало
всех злоключений этой в высшей степени замечательной личности (как вы вскоре
убедитесь), этого замечательного человека, который был, наверно,
единственным в мировой истории альпинистом, забывшим спальный мешок.
"Господи, - думал я, - лучше бы он забыл свой несчастный матрас".
7
Встретившись с нами, Морли, дабы соответствовать нашему смелому
предприятию, с первой же минуты принялся испускать альпийские йодли,
традиционный клич альпинистов. Это было обычное "Йоделэйхи-и!", только в
самый неподходящий момент и при самых странных обстоятельствах: несколько
раз еще у себя, среди китайско-немецких друзей, потом сидя с нами в машине,
потом при выходе из машины, у бара. И теперь, когда Джефи проснулся, увидел,
что уже рассвет, выскочил из мешков и побежал собирать хворост и ежиться над
предварительным костерком, Морли тоже пробудился от краткого нервного
предрассветного сна, зевнул, да как заорет: "Йоделэйхи-и!" - так что эхо
отдалось в дальних долах. Встал и я; ничего не оставалось, как только
скакать и махать руками, как делали мы с грустным бродяжкой в гондоле на
южном побережье. Но вскоре Джефи подбросил дров, и костер разгуделся вовсю,
мы повернулись к нему спинами, грелись и разговаривали. Чудесное было утро -
алые лучи восхода косо били из-за холма меж холодных деревьев, точно свет в
кафедральном соборе, туман поднимался навстречу солнцу, а вокруг - дружный
шум невидимых потоков, низвергающихся со скал, с заводями, затянутыми,
должно быть, пленкой льда. Рыболовные угодья. Вскоре и я уже орал:
"Йоделэйхи-и!"; но, когда Джефи отошел подсобрать еще дров и Морли окликнул
его йодлем, Джефи ответил простым "У-у!" - и потом объяснил, что так
аукаются в горах индейцы, это лучше. И я начал аукать так же.
Потом мы залезли в машину и тронулись. Поели хлеба с сыром. Утренний
Морли ничем не отличался от вечернего, продолжался все тот же
культурно-фальшиво-забавный треп, разве что голос звучал поприятнее, с
эдакой утренней свежестью, как бывает у рано проснувшихся людей, с
мечтательной хрипотцой, но бодрый, готовый к новому дню. Стало пригревать
солнце. Хлеб был хорош, его испекла жена Шона Монахана, у которого, кстати,
была хижина в Корте-Мадера, куда мы все могли в любой момент приехать и
бесплатно жить. Сыр был острый чеддер. Но это меня не удовлетворило;
оказавшись в безлюдных краях без единого домика, я затосковал по старому
доброму горячему завтраку, и внезапно, переехав мост через небольшую речку,
мы увидали у дороги веселенький охотничий домик под сенью огромных
можжевельников; из трубы курился дым, снаружи была неоновая вывеска, а
надпись в окне предлагала блины и горячий кофе.
- Зайдем, ей-Богу, надо подкрепиться по-человечески, нам же целый день
карабкаться.
Никто не возражал; мы вошли и сели, и славная женщина приняла наш заказ
с веселой деревенской общительностью. - "Что, ребятки, с утра на охоту?"
- Нет, мэм, - отвечал Джефи, - хотим забраться на Маттерхорн.
- Маттерхорн, батюшки, я бы и за тыщу долларов не полезла!
Тем временем я вышел через черный ход в бревенчатый туалет, сполоснул
лицо ледяной водой и напился из-под крана этого жидкого льда, от которого
заломило зубы и стало холодно в животе, великолепное ощущение. Лохматые
собаки лаяли в золотисто-алом свете, сочащемся сквозь ветви стофутовых пихт
и пондероз. Вдалеке сверкали снежные вершины. Одна их них называлась
Маттерхорн. Когда я вернулся, блины уже дымились на столе; я залил их
сиропом поверх своих трех кусочков масла, нарезал, отхлебнул горячего кофе и
принялся за еду, Джефи и Генри тоже, так что беседы на сей раз не
получилось. Потом мы запили все это божественной ледяной водой, и тут вошли
охотники, в охотничьих сапогах и шерстяных рубахах, не те пьяные ряженые, а
настоящие нешуточные охотники: сразу после завтрака - в лес. Был и здесь
бар, но никто в это утро алкоголем не интересовался.
Мы сели в машину, пересекли по мосту еще одну речку, потом луг с
коровами и бревенчатыми домишками, и наконец выехали в долину, откуда уже
был крупно виден Маттерхорн, выше и страшнее всех заостренных пиков,
уходивших к югу. "Вон он, - с неподдельной гордостью сказал Морли. - Хорош,
а? Напоминает Альпы. Надо бы вам, кстати, как-нибудь коллекцию мою показать:
фотографии заснеженных вершин".
- Лично мне настоящие больше нравятся, - сказал Джефи, устремив на горы
серьезный и какой-то нездешний взгляд, и по этому взгляду, по тайному
внутреннему вздоху я понял: он снова дома. Бриджпорт - сонный городишко в
долине, похожий, как ни странно, на городки Новой Англии. Два ресторанчика,
две заправки, школа, все это по обочинам шоссе 395, пролегающего от Бишопа
до самого Карсон-сити, штат Невада.
8
Еще одна дурацкая задержка: мистер Морли решил попробовать найти в
Бриджпорте открытый магазин, чтоб купить если не спальник, то хотя бы кусок
парусины или брезентовый чехол для сегодняшней ночевки на высоте девять
тысяч футов; судя по прошлой ночи на высоте четыре тысячи, будет
холодновато. Пока он бегал, мы с Джефи сидели в траве, на солнцепеке (десять
утра) около школы, и ждали, наблюдая лаконичное движение транспорта и
молодого стопщика-индейца, пытающегося поймать машину на север. Мы живо
заинтересовались его участью. "Вот это мне нравится: автостоп, свобода, и
представь еще, при этом быть индейцем. Черт возьми, Смит, пошли поговорим с
ним, пожелаем удачи". Индеец оказался не больно разговорчивым, но довольно
дружелюбным, и сказал, что на шоссе 395 дела идут медленно. Мы пожелали ему
удачи. Тем временем Морли не появлялся; куда он мог подеваться в этом
малюсеньком городке?
- Что ж он там делает? Вытаскивает из постели какого-нибудь хозяина
магазинчика?
Наконец Морли вернулся и сказал, что ничего достать не смог,
единственное, что остается - взять напрокат пару одеял в охотничьем домике у
озера. Мы сели в машину, вернулись на несколько сот ярдов по шоссе и
повернули к югу, где сияли в синем воздухе нетронутые снега вершин. Миновав
прекрасные озера-Близнецы, мы подъехали к охотничьему домику, который
оказался большим белым каркасным домом - гостиницей; Морли зашел туда и
заплатил пять долларов за два одеяла на одну ночь. На пороге, руки в боки,
стояла женщина; лаяли собаки. Немощеная дорога пылила, но озеро было -
чистая лазурь, и скалы и холмы предгорий великолепно отражались в нем.
Впереди же, где дорогу ремонтировали, клубилась желтая пыль, сквозь которую
нам предстояло пройти, прежде чем перейти ручей у дальней оконечности озера
и через подлесок выбраться к началу тропы.
Припарковавшись, мы вытащили из машины свою поклажу и разложили на
солнышке. Джефи упаковал мой рюкзак и сказал: понесешь, иначе лучше сразу
прыгай в озеро. Он был очень серьезен и чувствовал себя предводителем, что
мне нравилось больше всего. Далее, с той же хмурой мальчишеской
серьезностью, он вышел на дорогу и киркой начертил в пыли большой круг, а в
нем какие-то знаки.
- Это что такое?
- Рисую магическую мандалу. Она не только поможет нам в пути, но еще
несколько знаков и заклинаний - и я смогу предсказать по ней будущее.
- Что такое мандала?
- Буддистское изображение. Это всегда круг со знаками внутри, круг
означает пустоту, а знаки - иллюзию, понял? Иногда мандалу рисуют над
головой бодхисаттвы, тогда по ней можно прочесть его историю. Тибетские
дела.
Я был обут в теннисные тапочки; теперь я достал скалолазную шапочку,
которую вручил мне Джефи, это был черный французский беретик, я сдвинул его
под лихим углом, рюкзак за спину - и я готов идти. В тапочках и берете я был
скорее похож на богемного художника, чем на альпиниста. Джефи же, в своих
замечательных бутсах и зеленой швейцарской шляпочке с перышком, напоминал
эльфа, но все равно выглядел мощно. Представляю себе его, одного в горах, в
этом снаряжении, так и вижу: прозрачное утро в сухих Высоких Сьеррах,
вдалеке чистые пихты оттеняют бока каменистых холмов, за ними - заснеженные
пики, ближе - большие купы сосен, а вот и Джефи в своей шляпочке, с огромным
рюкзаком, топает себе, в левой руке - цветочек, зацепился за лямку рюкзака
на груди; по сторонам зияют дальние осыпи; глаза светятся радостью, он на
своем пути, его герои - Джон Мьюир, Хань Шань, Ши-те, Ли Бо, Джон Берроуз,
Пол Беньян и Кропоткин; ростом он мал и шагает, забавно выпятив животик,
просто потому, что слегка сутулится, зато у него широкий, твердый шаг,
длинный шаг высокого человека (как я выяснил, следуя за ним по тропе),
широкие плечи и мощная грудная клетка.
- Елки-палки, Джефи, как же все здорово, какое отличное утро, - сказал
я, когда, заперев машину, мы пустились вдоль озера, с рюкзаками за спиной,
рассеявшись по обочинам и центру дороги, как рассеивается пехота. -
Насколько круче, чем какой-нибудь "Плейс"! Таким вот свежим, погожим
субботним утром сидишь там и напиваешься, мутный весь, больной, - а мы тут
гуляем, свежий воздух, чистое озеро, красота, прямо хокку, ей-Богу.
- Сравнения одиозны, Смит, - отвечал он, цитируя Сервантеса и заодно
делая буддистское наблюдение, - Какая фиг разница, сидишь ты в "Плейсе" или
лезешь на Маттерхорн, все одно пустота, братишка. - Я подумал и решил, что
он прав, сравнения одиозны, все одно и то же, но все-таки я чувствовал себя
превосходно и вдруг даже понял, что (несмотря на тромбозные вены) эта
прогулка пойдет мне на пользу, и может быть, я даже брошу пить и вообще
начну новую жизнь.
- Джефи, как я рад, что встретил тебя. Я хочу научиться правильно
складывать рюкзак, вообще как и что, и прятаться в горах, когда цивилизация
надоест. На самом деле здорово, что я тебя встретил.
- Что ж, Смит, и я рад, что встретил тебя, узнал про спонтанное письмо
