отношения с Сильвио Мануэлем были причиной всего этого.
Я сам не мог поверить тем сменам настроения, через которые я прошел,
услышав такое заявление. Я как бы стал сразу двумя людьми: один
разъяренный, с пеной у рта, другой - спокойный, наблюдающий. Последовал
последний, конечный спазм живота, и мне стало плохо. Однако этот спазм
вызвала не тошнота, это скорее была неудержимая ярость.
Когда я, наконец, успокоился, я был раздражен своим поведением и
горевал по тому поводу, что подобный инцидент может случиться со мной
вновь и вновь, в другое время.
- Как только ты воспримешь свою истинную природу, ты освободишься от
ярости, - сказала Горда равнодушным тоном.
Я хотел с ней поспорить, но видел тщетность этого; кроме того, мой
приступ ярости оставил меня совсем без энергии. Я рассмеялся при мысли,
что буду знать, что делать, если окажется, что она права. Затем мне пришла
в голову мысль, что все было бы возможным, если бы я смог забыть о
женщине-нагваль. У меня было странное ощущение не то тепла, не то
раздражения к Горде, как если бы я поел очень острой пищи.
Я ощутил в теле тревогу, как если бы я увидел, что кое-кто крадется у
меня за спиной, и в тот момент я уже знал нечто такое, чего не знал
моментом раньше: Горда была права - ответственным за меня был Сильвио
Мануэль.
Горла громко рассмеялась, когда я рассказал ей это. Она сказала, что
тоже вспомнила кое-что о Сильвио Мануэле.
- Я не помню его как личность, - так, как я помню женщину-нагваль, -
продолжала она, - но я помню, что мне говорил о нем нагваль.
- Что он тебе говорил? - спросил я.
- Он говорил, что когда Сильвио Мануэль был на этой земле, он был
такой, как Элихио. Он исчез однажды, не оставив следа, и вошел в другой
мир. Он отсутствовал много лет, а затем, однажды вернулся. Нагваль
говорил, что Сильвио Мануэль не помнил ни где он был, ни что он делал, но
его тело не изменилось: он вернулся назад в этот мир, но вернулся в своем
другом "я".
- Что еще он говорил, Горда? - спросил я.
- Я не могу больше вспомнить, - ответила она. - это так, будто я
смотрю сквозь туман.
Я знал, что если бы достаточно сильно напряглись, то вспомнили бы,
кем же был Сильвио Мануэль. Я сказал ей об этом.
- Нагваль говорил, - сказала она, - что намерение присутствует всюду.
- Что это значит? - спросил я.
- Не знаю, - ответила она. - я просто произношу то, что приходит мне
в голову. Нагваль сказал также, что именно намерение создает мир.
Я знал, что уже слышал эти слова раньше. Я подумал, что дон Хуан,
видимо, говорил мне эти слова тоже, но я просто забыл.
- Когда дон Хуан говорил тебе это? - спросил я.
- Не могу вспомнить, когда, - сказала она, - но он говорил мне, что
люди и все живые существа являются рабами намерения. Мы находимся в его
клещах. Оно заставляет нас делать все, что захочет. Оно заставляет нас
действовать в этом мире. Оно даже заставляет нас умирать. Он сказал, что
когда мы становимся воинами, намерение становится нашим другом. Оно
позволяет на м секунду быть свободными, иногда даже приходит к нам, как
если бы оно поджидало поблизости. Он сказал мне, что сам он был только
другом намерения. Сильвио Мануэль был хозяином его.
Целые громады скрытых воспоминаний бились во мне, чтобы вырваться
наружу. Казалось, они вот-вот выйдут на поверхность. Я испытал на минуту
ужасное замешательство, а затем что-то во мне внезапно сдалось. Я
успокоился. Я больше не интересовался открытиями о Сильвио Мануэле.
Горда интерпретировала мою смену настроений как признак того, что мы
не готовы лицом к лицу встретить воспоминания о Сильвио Мануэле.
- Нагваль всем нам показывал, что он может делать со своими
намерениями, - внезапно сказала она. - он мог заставлять вещи появляться.
Он говорил мне, что если я хочу летать, то должна призвать намерение акта
полета. Он затем сам показал мне, как он может его призывать, прыгнув в
воздух и пролетев круг надо мной, как огромный воздушный змей. Или же он
заставлял предметы появляться в его руке. Он сказал, что знал намерение
многих вещей и мог вызывать эти вещи, направляя на них намерение. Различие
между ним и Сильвио Мануэлем было в том, что Сильвио Мануэль, будучи
хозяином намерения, знал намерение всего.
Я сказал ей, что ее объяснение требует дальнейших объяснений. Она,
казалось, из из всех сил пыталась организовать слова в своем мозгу.
- Я научилась намерению летать, - сказала она, - повторяя все
чувства, которые имела, летая в сновидении. Это было только одно. Нагваль
за всю свою жизнь научился намерению сотен вещей, но Сильвио Мануэль
пришел к самому источнику, он коснулся его, ему не надо было учиться
намерению чего бы то ни было. Он был одним целым с намерением. Проблема
была в том, что у него не осталось больше желаний, потому что намерение не
имеет собственных желаний, поэтому ему пришлось положиться на желания
нагваля. Иными словами, Сильвио Мануэль мог делать все, чего нагваль ни
захотел. Нагваль направлял намерение Сильвио Мануэля, но поскольку нагваль
тоже не имел желаний, они большую часть времени не делали вообще ничего.
8. ПРАВАЯ И ЛЕВАЯ СТОРОНА ОСОЗНАНИЯ
Наше обсуждение сновидения оказалось очень полезным не только потому,
что вывело нас из тупика с нашим совместным сновидением, но и потому, что
вывело его концепции на интеллектуальный уровень. Разговор о сновидении
давал нам занятость и позволил нам воспользоваться короткой паузой, чтобы
снять свое возбуждение.
Однажды, когда я был по делам в городе, я позвонил Горде из автомата.
Она сказала, что была в универмаге и у нее там возникло ощущение, что я
прячусь среди манекенов в витрине. Она была уверена, что я ее специально
разыгрываю, и рассердилась. Она бросилась через магазин, чтобы поймать
меня и показать мне, насколько она сердита. Затем она сообразила, что
действительно вспоминает нечто такое, что она очень часто делала в моем
присутствии, когда сердилась.
Тогда мы оба высказали предположение опять попробовать наше
совместное сновидение. Пока мы разговаривали, мы ощутили новый прилив
оптимизма. Я немедленно поехал домой.
Я очень легко вошел в состояние спокойного бодрствования. Это было
ощущение телесного удовольствия, приятного излучения из солнечного
сплетения, которое преобразовалось в мысль, что мы сейчас добьемся
прекрасных результатов. Эта мысль превратилась в нервное возбуждение. Я
обнаружил, что мысли мои идут от точки покалывания в центре моей груди,
однако, в то мгновение, как я обратил на это внимание, покалывание
прекратилось. Это было похоже на электрический ток, который я мог включать
и выключать.
Покалывание началось опять, даже еще более сильное, чем раньше, и
внезапно я оказался лицом к лицу с Гордой. Это было так, как если бы я
завернул за угол и натолкнулся на нее. Я погрузился в наблюдение за ней.
Она была настолько реальной, настолько сама собой, что меня подмывало
прикоснуться к ней. Предельно чистая, неземная привязанность к ней
вырвалась из меня в эту минуту; я непроизвольно стал всхлипывать. Горда
быстро попыталась сцепить наши руки и тем прекратить мое индульгирование,
но она совсем не могла двигаться. Мы осмотрелись кругом. Не было никакой
застывшей картины и никаких объектов. Меня внезапно осенило и я сказал
Горде, что мы пропустили появление сцены сновидения, потому что приковали
внимание друг к другу.
Лишь окончив говорить, я понял, что мы уже в новой ситуации. Звук
моего голоса испугал меня. Это был чужой голос - резкий, неприятный; он
вызывал у меня физическое отвращение.
Горда ответила, что мы ничего не пропустили, что наше второе внимание
захвачено чем-то еще. Она улыбнулась и подвигала губами с выражением
удивления и недовольства звуками собственного голоса.
Я нашел совершенно очаровательным разговаривать во сне, ибо нам не
снились сцены, где мы разговариваем, а мы в действительности вели
разговор. Это потребовало совсем особых усилий, вроде тех, которые мне
потребовались в моей первоначальной попытке спуститься по лестнице.
Я спросил ее, смешно ли звучит мой голос по ее мнению. Она кивнула и
громко рассмеялась. Звуки ее смеха были потрясающими. Я вспомнил, как
Хенаро производил чрезвычайно странные и пугающие звуки. Смех Горды
относился к той же категории. Меня потрясло сознание того, что мы с Гордой
совсем спокойно вошли в свои тела сновидений.
Я хотел взять ее за руку, но не смотря на попытки, не смог двинуться.
Поскольку у меня был какой-то опыт в движениях при таком состоянии, я
пожелал себе передвинуться к Горде. Моим желанием было обнять ее, но
вместо этого я передвинулся настолько близко, что наши тела слились в
одно. Я осознавал себя как индивидуальное существо, но в то же время был
частью Горды. Мне это ощущение бесконечно понравилось. Мы оставались
слитыми, пока что-то не разорвало нашу связь. Я ощутил приказ осмотреть
окрестности. Посмотрев, я ясно вспомнил, что уже видел все это раньше. Нас
окружали небольшие круглые холмики, очень походившие на песчаные дюны. Они
были вокруг нас во всех направлениях, насколько охватывал глаз. Казалось,
они состояли из чего-то вроде светло-желтого песчаника или круглых
крупинок серы. Небо было того же цвета и выглядело очень низким, давящим.
В некоторых местах с неба свисали клочья желтоватого тумана или каких-то
желтых испарений.
Тут я заметил, что мы с Гордой дышим как-будто нормально. Я не мог
пощупать свою грудь руками, но чувствовал, как она вздымалась при вдохе.
Желтые испарения, очевидно, не вредили нам.
Мы вместе начали двигаться. Медленно, осторожно. Через несколько
шагов я очень устал. Горда тоже. Мы скользили над самой землей, и
очевидно, подобный способ передвижения был очень утомительным для нашего
второго внимания - он требовал чрезвычайной степени концентрации. Мы не
подражали намеренно нашей обычной ходьбе, но результат был такой, как
будто именно этим мы и занимались. Движение требовало зарядов энергии,
чего-то вроде микровзрывов, с паузами между ними. У нас не было другой
цели, кроме самого движения, поэтому в конце концов мы остановились.
Горда заговорила со мной таким слабым голосом, что он был едва
слышен. Она сказала, что мы неразумно идем в сторону большей тяжести и что
если мы будем продолжать идти туда, то давление станет столь велико, что
мы погибнем.
Автоматически мы повернулись и пошли в том направлении, откуда шли,
но чувство усталости нас не оставляло. Мы оба настолько выдохлись, что
больше не могли удерживаться в стоячем положении. Мы повалились на землю и
непроизвольно приняли позу сновидения.
Я мгновенно проснулся у себя в комнате. Горда проснулась у себя в
спальне.
Первое, что я сказал ей после пробуждения, это что я уже бывал в этой
пересеченной местности несколько раз раньше. Я видел ее по крайней мере в
двух аспектах: совершенно плоской и покрытой маленькими дюноподобными
холмиками. Пока я разговаривал, мне пришло в голову, что я даже не стал
уточнять, видели ли мы одну и ту же картину. Остановившись, я сказал, что
позволил себе увлечься собственным возбуждением, и приступил к описанию
того, что видел, как если бы мы сравнивали свои впечатления от совместной
воскресной прогулки.
- Слишком поздно, чтобы мы вели между собой подобные разговоры, -
сказала она со вздохом, - но если это сделает тебя счастливым, я расскажу
тебе то, что я видела.
Она терпеливо описала все, что мы видели, говорили и делали. Она
