упражнение в неделании, которое он только что описал, поможет любому
ощутить линии, которые выходят из движущейся руки. Линию, которую можно
поместить или забросить куда хочешь. Дон Хуан сказал, что это было только
упражнение, потому что линии, образованные рукой, были нестойкими,
недостаточно стойкими для того, чтобы иметь реальную ценность в
практической ситуации.
- Человек знания использует другие части своего тела для того, чтобы
создавать устойчивые линии, - сказал он.
- Какие части тела, дон Хуан?
- Самые устойчивые линии, какие человек знания продуцирует, исходят
из середины его тела. Но он их также может создавать глазами.
- И они реальные линии?
- Конечно.
- Их можно увидеть и потрогать?
- Скажем так, что их ты можешь почувствовать. Самое трудное, что есть
на пути воина, так это понять, что мир является чувствованием. Когда
делаешь неделание, то чувствуешь мир и чувствуешь его через линии.
Он остановился и с любопытством посмотрел на меня. Он поднял брови,
широко раскрыл глаза, а затем мигнул. Эффект был такой, как будто мигнули
глаза птицы. Почти мгновенно я ощутил чувство неудобства и тошноты.
Казалось, кто-то действительно надавил мне на живот.
- Видишь, что я имею в виду? - спросил дон Хуан и отвел глаза.
Я сказал, что почувствовал тошноту, и он заметил, как будто это само
собой разумелось, что знает это и что он старается дать мне почувствовать
линии мира своими глазами. Я не мог принять его заявления о том, что он
сам заставил меня таким образом чувствовать. Я выразил сомнения. Я вряд ли
мог воспринять идею, что он заставил меня чувствовать тошноту, поскольку
никаким физическим способом он на меня не воздействовал.
- Неделание очень просто, но и очень сложно. Дело здесь не в
понимании, а в овладении этим. Видение, конечно, является конечным
достижением человека знания. И видение достигается только тогда, когда он
остановил мир. Пользуясь техникой неделания.
Я невольно улыбнулся. Я не понял, что он имеет в виду.
- Когда кто-либо что-либо делает с людьми, - сказал он тихо, - то
заботиться следует лишь о том, чтобы предоставить все это дело их телам.
Именно это я и делал с тобой до сих пор, давая твоему телу знать. Кому
какое дело до того, понимаешь ты или нет.
- Но это не честно, дон Хуан. Я хочу все понимать. В ином случае
приезжать сюда будет тратой моего времени.
Он подвел меня к тому месту, где находились два пика размером с
человека, стоящие параллельно один другому в четырех или пяти футах. Дон
Хуан остановился в двадцати метрах от них, глядя на запад. Он отметил
место, где мне нужно стоять и сказал, чтобы я смотрел на тени пиков. Он
сказал, что мне следует наблюдать за ними и скашивать глаза точно так же,
как я обычно скашивал, осматривая землю в поисках места для отдыха. Он
пояснил свои наставления, сказав, что когда ищешь место для отдыха, то
следует смотреть, не фокусируя взгляда, но наблюдая за тенями, следует
скосить глаза и все же удерживать изображение в фокусе. Мысль состояла в
том, чтобы дать одной тени наложиться на другую, скашивая глаза. Он
объяснил, что благодаря этому процессу можно получить определенное
ощущение, которое исходит из тени. Я стал говорить о неясности его
указаний, но он заверил меня, что нет никакого способа описать то, что он
имеет в виду.
Моя попытка выполнить упражнение была неудачной. Я напрягался до тех
пор, пока у меня голова не заболела. Дон Хуан был совершенно не озабочен
моей неудачей. Он забрался на куполообразный пик и прокричал с вершины,
чтобы я посмотрел на два небольших длинных и узких куска скалы. Он показал
руками размер камней, которые требуются.
Я нашел два таких куска и вручил их ему. Дон Хуан положил каждый
камень в трещину на расстоянии тридцати сантиметров один от другого.
Поставил меня над ними лицом к западу и велел проделать то же самое
упражнение с их тенями.
На этот раз это было исключительно другим делом. Почти сразу я смог
скосить глаза и воспринимать их индивидуальные тени, как если бы они были
слиты в одну. Я заметил, что процесс смотрения не сближая изображения дает
одну единственную тень, необыкновенной глубины и прозрачности. Я уставился
на нее пораженный. Каждая ямка в камне на том участке, куда были
устремлены мои глаза, была четко различима. И та составная тень, которая
была наложена на эти ямки, походила на пленку неописуемой прозрачности.
Я не хотел моргать, боясь потерять изображение, которое я с такой
осторожностью удерживал. Наконец, глаза у меня заболели, и я вынужден был
ими моргнуть, но я не потерял из поля зрения никаких деталей совершенно. В
действительности то, что мои глаза были смочены слезой, сделало их более
ясными. Я заметил теперь, что смотрю как будто бы из неизмеримых высот на
мир, который я ранее никогда не видел. Точно так же я заметил, что могу
осматривать окружающие тени не теряя фокуса моего зрительного восприятия.
Затем на какое-то мгновение я потерял ощущение, что смотрю на камень. Я
почувствовал, что опускаюсь в мир более просторный, чем я когда-либо мог
ощущать. Секунду длилось это необычное восприятие, а затем все было
выключено. Я автоматически поднял глаза и увидел дона Хуана, стоящего
прямо над камнями лицом ко мне. Он заслонил солнечный свет своим телом.
Я описал необычное ощущение, которое у меня было, и он объяснил, что
вынужден был прервать его, потому что увидел, что я вот-вот потеряюсь в
нем. Он добавил, что для всех нас это естественная тенденция
индульгировать, когда проявляются подобные ощущения. И что индульгируя
себя в них, я почти превратил неделание в свое старое привычное делание.
Он сказал, что мне следовало удерживать изображение, не отдаваясь ему,
потому что в некотором роде делание является одной из форм поддавания.
Я недовольно заявил, что ему следовало мне сказать об этом заранее,
что я должен был ожидать и что делать, но он сказал, что никак не мог
знать, добьюсь я успеха в сливании теней или нет.
Я вынужден был признаться, что я еще более озадачен, чем когда-либо в
связи с этим неделанием. Комментарием дона Хуана было, что мне следует
быть удовлетворенным тем, что я сделал, потому что хоть раз я действовал
правильно, что уменьшив мир, я расширил его, и что хотя я был очень далеко
от того, чтобы чувствовать линии мира, тем не менее я правильно
воспользовался тенью камней, как дверью в неделание.
Заявление о том, что я увеличил мир, уменьшив его, заинтриговало меня
до бесконечности. Детали пористого камня на том маленьком участке, куда
были устремлены мои глаза, были такими живыми и так точно очерченными, что
вершина этого округлого пика стала для меня бесконечным миром; и в то же
время это было действительно уменьшенным движением камня. Когда дон Хуан
заслонил свет и я оказался смотрящим так, как я делал это обычно, точные
детали стали расплывчатыми, маленькие отверстия в пористом камне стали
больше, коричневая окраска сухой лавы стала белесой, и все вокруг потеряло
сияющую прозрачность, которая превращала камень в реальный мир.
Дон Хуан затем взял эти два камня, осторожно положил их в глубокую
трещину и уселся, скрестив ноги, лицом к западу на то место, где до этого
лежали камни. Он похлопал ладонью по месту слева от себя и сказал, чтобы я
сел.
Мы долгое время не разговаривали. Затем мы поели также в молчании.
Лишь после того, как солнце село, он внезапно повернулся и спросил меня,
каково мое продвижение в сновидении.
Я сказал ему, что в начале это было легко, но что в настоящий момент
я совершенно перестал находить свои руки во сне.
- Когда ты впервые взялся за сновидения, ты использовал мою личную
силу. Сейчас ты пуст, но ты должен продолжать попытки, пока у тебя не
будет достаточно своей собственной силы. Видишь ли, сновидения - это
неделание снов. И по мере твоего прогресса в неделании, ты будешь
продвигаться также и в сновидении. Трюк состоит в том, чтобы не перестать
искать свои руки, даже если ты не веришь, что то, что ты делаешь, имеет
какой-либо смысл. Фактически, как я уже говорил тебе раньше, воину нет
необходимости верить. Поскольку до тех пор, пока он продолжает действовать
без веры, он делает неделание.
На секунду мы посмотрели друг на друга.
- Мне больше нечего сказать тебе о сновидении, - продолжал он. - все,
что я могу тебе сказать, было бы просто неделанием. Но если ты прямо
коснешься неделания, ты сам будешь знать, что делать в сновидении. Однако,
на этот раз существенно находить свои руки, и я уверен, ты это сделаешь.
- Не знаю, дон Хуан, я не верю самому себе.
- Здесь дело состоит не в том, чтобы верить кому бы то ни было. Все
это дело является частью борьбы воина, и ты будешь продолжать бороться,
если и не из-за своей собственной силы, то может быть под давлением
стоящего противника или, может быть, с помощью каких-нибудь олли, вроде
того, который сейчас следует за тобой.
Правая рука у меня невольно дернулась. Дон Хуан сказал мне, что мое
тело знает намного больше, чем я подозреваю, потому что та сила, которая
нас преследует, находится справа от меня. Тихим голосом он сообщил мне,
что дважды за сегодняшний день олли приближался ко мне так близко, что ему
приходилось вмешиваться и останавливать его.
- В дневное время тени являются дверями в неделание, - сказал он. -
но ночью, поскольку в темноте остается очень мало делания, все является
тенью, включая олли. Я уже говорил тебе об этом, когда учил тебя бегу
силы.
Я громко рассмеялся, и мой собственный смех испугал меня.
- Все, чему я тебя до сих пор учил, было аспектом неделания, однако
же я не могу сказать тебе об этом больше, чем сказал сегодня. Ты должен
сам позволить своему собственному телу открыть силу и ощущение неделания.
У меня начался приступ нервного покашливания.
- Глупо с твоей стороны хаять загадки мира просто потому, что ты
знаешь делание охаивания, - сказал он с серьезным лицом.
Я заверил его, что никого и ничего не охаивал, но что я более нервен
или некомпетентен, чем он думает.
- Со мной всегда так бывало, - сказал я. - и все же я хочу
измениться, но я не знаю, как. Я так неприспособлен.
- Я уже знаю, что ты считаешь себя прогнившим, - сказал он. - это
твое делание. Теперь для того, чтобы воздействовать на это делание, я хочу
порекомендовать тебе научиться другому деланию. С этого момента и в
течение восьми дней я хочу, чтобы ты лгал самому себе. Вместо того, чтобы
говорить самому себе правду, что ты отвратителен, насквозь прогнил, ни к
чему не приспособлен, ты будешь говорить самому себе, что ты прямая
противоположность, зная в то же время, что ты лжешь и что ты абсолютно
безнадежен.
- Но какой смысл в подобной лжи, дон Хуан?
- Она может прицепить тебя к другому деланию, и тогда ты сможешь
понять, что и то, и другое делание лживо и нереально и что цепляться к
любому из них - трата времени, потому что единственная реальная вещь - это
то существо в тебе, которое умрет. Достигнуть этого существа является
неделанием самого себя.
16. КОЛЬЦО СИЛЫ
Суббота, 14 апреля 1962 года.
Дон Хуан попробовал тяжесть наших фляг и заключил, что мы истратили
наше продовольствие, и время возвращаться домой. Я осторожно заметил, что
у нас уйдет по крайней мере два дня для того, чтобы добраться до дома. Он
сказал, что не собирается ехать обратно в Сонору, а поедет в пограничный
городок, где у него было какое-то дело.
