впечатления от окружающего, когда дон Хуан после долгого молчания
заговорил внезапно драматическим тоном.
- Я привел тебя сюда для того, чтобы научить тебя одной вещи, -
сказал он и остановился. - ты собираешься учиться неделанию. Мы точно так
же можем начать говорить об этом, потому что для тебя никак невозможно
иначе начать. Я думал, что ты не можешь схватиться за неделание без того,
чтобы я говорил об этом. Я ошибался.
- Я не понимаю, о чем ты говоришь, дон Хуан.
- Это не имеет значения, - сказал он. - я тебе собираюсь рассказать о
том, что очень просто, но очень трудно в выполнении. Я собираюсь
рассказать тебе о неделании. Несмотря на тот факт, что нет никакого
способа говорить об этом, потому что делает его тело.
Он бросил на меня несколько взглядов и сказал затем, что я должен
уделить особое внимание тому, что он собирается сказать.
Я закрыл свой блокнот, но к моему изумлению он настоял на том, чтобы
я продолжал писать.
- Неделание столь трудно и столь могущественно, что ты не должен
говорить об этом, - сказал он. - до тех пор, пока ты не остановил мир.
Только после этого ты можешь свободно говорить об этом, если это именно
то, что ты хочешь делать.
Дон Хуан оглянулся и указал на большую скалу.
- Эта скала является скалой из-за делания, - сказал он.
Мы взглянули друг на друга, и он улыбнулся. Я ждал объяснения, но он
молчал. Наконец, я вынужден был сказать, что не понимаю того, что он имеет
в виду.
- Это является деланием! - воскликнул он.
- Извини меня?
- Это тоже делание.
- О чем ты говоришь, дон Хуан?
- Делание является тем, что делает скалу скалой, а куст кустом.
Делание является тем, что делает тебя тобой, а меня мной.
Я сказал ему, что его объяснения ничего не объясняют. Он засмеялся и
почесал виски.
- С разговором тут всегда проблема. Он всегда заставляет все
перепутать. Если начинаешь говорить о неделании, то всегда кончаешь,
говоря о чем-нибудь другом. Лучше просто действовать.
Возьмем, например, эту скалу. Смотреть на нее - делание, но видеть ее
- неделание.
Я хотел признаться, что его слова не имеют для меня смысла.
- О, конечно, они имеют! - воскликнул он. Но ты убежден, что они не
имеют смысла, потому что это твое делание. Именно таким способом ты
действуешь в отношении меня и в отношении мира.
Он опять указал на скалу.
- Эта скала является скалой из-за всего того, что ты знаешь о ней, -
сказал он. - и то, что с ней можно делать. Я называю это деланием. Человек
знания, например, знает, что скала является скалой только из-за делания.
Поэтому, если он хочет, чтобы скала не была скалой, то все, что ему нужно
для этого - это неделание. Понимаешь, что я имею в виду?
Я не понимал его совершенно. Он засмеялся и сделал еще одну попытку
объяснить.
- Мир является миром, потому что ты знаешь то делание, которое делает
его таким, - сказал он. - если бы ты не знал его делания, то мир был бы
другим.
Он с любопытством осмотрел меня. Я перестал писать. Я хотел просто
слушать его. Он продолжал объяснять, что без этого некоего делания ничего
бы знакомого вокруг не осталось бы.
Он наклонился и поднял небольшой камешек двумя пальцами левой руки,
подержав его перед моими глазами.
- Это галька, потому что ты знаешь делание, нужное для того, чтобы
делать его галькой, - сказал он.
- О чем ты говоришь? - спросил я с чувством неподдельного
замешательства. Дон Хуан улыбнулся. Казалось, он пытался скрыть
предательское удовольствие.
- Не знаю, почему ты так смущен, - сказал он. - слова - это твое
предрасположение, ты должен быть на седьмом небе.
Он бросил на меня загадочный взгляд и два-три раза поднял брови.
Затем опять указал на маленький камешек, который держал перед моими
глазами.
- Я говорю, что ты превращаешь его в гальку, потому что ты знаешь то
делание, которое нужно для этого. Ну а для того, чтобы остановить мир, ты
должен остановить делание.
Он, казалось, знал, что я все еще ничего не понял и улыбался, качая
головой. Затем он взял прутик и указал на неровный край гальки.
- В случае этого маленького камешка, - продолжал он, - первое, что
делает с ним делание, так это сжимает его до этих размеров. Поэтому
правильной вещью, которую делает воин, если он хочет остановить мир,
является увеличить камешек или любую другую вещь неделанием.
Он поднялся и, положив камешек на валун, попросил меня подойти
поближе и рассмотреть его. Он сказал, чтобы я взглянул на дырочки и
вмятины на камне и постарался заметить мельчайшие детали в них. Он сказал,
что если я смогу остановиться на деталях, то поры и вмятины исчезнут, и я
пойму, что означает неделание.
- Эта проклятая галька сведет тебя сегодня с ума, - сказал он.
Должно быть, на лице у меня отразилось замешательство. Он взглянул на
меня и громко расхохотался. Затем он притворился, что рассержен на гальку
и два-три раза ударил ее шляпой.
Я упрашивал его прояснить, что он имеет в виду. Я уговаривал его, что
если он только сделает усилие, то он сможет объяснить все, что угодно. Он
бросил на меня взгляд и покачал головой, как если бы положение было
безнадежным.
- Конечно, я могу все объяснить, - сказал он, смеясь. - но сможешь ли
ты это понять?
Я опешил от его выпада.
Делание заставляет тебя отделять гальку от большего по размеру
валуна. Если ты хочешь научиться неделанию, то ты, скажем, должен слить их
вместе.
Он показал на маленькую тень, которую галька бросала на валун, и
сказал, что это не тень, а клей, который сливает их вместе. Затем он
повернулся и отошел, сказав, что позднее придет проведать меня.
Долгое время я смотрел на гальку. Я не мог остановить свое внимание
на мельчайших деталях и дырочках и углублениях, но небольшая тень, которую
галька отбрасывала на валун, стала очень интенсивной вещью. Дон Хуан был
прав. Она была, как клей. Она двигалась и смещалась. У меня было ощущение,
что она вытекает из гальки.
Когда вернулся дон Хуан, я изложил ему все, что наблюдал и что увидел
в тени.
- Неплохое начало, - сказал он. - по тени воин может сказать всякого
рода вещи.
Затем он сказал, что мне следует взять гальку и похоронить ее
где-нибудь.
- Почему? - спросил я.
- Ты долгое время следил за ней. В ней теперь есть что-то от тебя.
Воин всегда пытается повлиять на силу делания, меняя ее в неделание.
Оставить гальку валяться было бы деланием, потому что это просто маленький
камешек. Неделанием будет обращение с галькой, как если бы она являлась
далеко не простым камнем. В этом случае галька пропиталась тобой за долгий
период времени и сейчас это ты, и как таковую ты не можешь оставить ее
валяться, но должен похоронить ее. Если бы у тебя была личная сила,
однако, то неделанием было бы превратить эту гальку в объект силы.
- Могу я сделать это сейчас?
- Для этого твоя жизнь недостаточно туга. Если бы ты видел, то ты бы
знал, что твое пристальное внимание изменило эту гальку в нечто весьма
некрасивое, поэтому лучшее, что ты можешь сделать, так это выкопать ямку,
похоронить ее и дать земле впитать ее тяжесть.
- И все это правда?
- Ответить на твой вопрос да или нет будет деланием, но, поскольку ты
учишься неделанию, то я должен сказать тебе, что фактически никакого
значения не имеет то, правда все это или нет. Именно здесь воин имеет
точку преимущества перед средним человеком. Среднему человеку есть дело до
того, правильны вещи или ложны, а воину до этого дела нет. Средний человек
особым образом обращается с теми вещами, которые он знает, как правдивые,
и совсем другим образом с вещами, которые он знает, как ложные. Если о
вещах сказано, что они правдивы, он действует и верит в то, что он делает.
Но если о вещах сказано, что они ложны, то он не старается действовать,
или же он не верит в то, что делает. Воин, с другой стороны, действует в
обоих случаях. Если о вещах известно, как об истинных, он будет
действовать для того, чтобы делать делание, если о вещах известно, что они
не истинны, то он все равно будет действовать для того, чтобы делать
неделание. Понимаешь, о чем я говорю?
- Нет, я совсем не понимаю, что ты говоришь, - сказал я.
Высказывания дона Хуана нагнали на меня склочное настроение. Я не мог
взять в толк, о чем он говорит. Я сказал ему, что все это бессмыслица, и
он засмеялся надо мной, сказав, что у меня даже нет неуязвимого духа в
том, что я люблю делать больше всего - в говорении. Он действительно
потешался над моей способностью говорить и находил ее ошибочной и
неадекватной.
- Если ты хочешь быть целиком языком, то будь воином языком, - сказал
он и покатился со смеху.
Я чувствовал себя отверженным. В ушах у меня звенело. В голове я
испытывал неприятный жар. Лицо у меня было красное, и я действительно был
раздражен.
Я поднялся, пошел в чапараль и похоронил гальку.
- Я немножко дразнил тебя, - сказал дон Хуан, когда я вернулся и
уселся. - но в то же время я знаю, что если ты не говоришь, то ты не
понимаешь. Разговор является деланием для тебя. Но разговор здесь не
подходит. Если ты хочешь знать, что я имею в виду под неделанием, то тебе
надо сделать простое упражнение. Поскольку мы говорим о неделании, то не
имеет никакого значения, сделаешь ты это упражнение сейчас или через
десять лет.
Он заставил меня лечь, взял мою правую руку и согнул ее в локте.
Затем он поворачивал мою ладонь до тех пор, пока она не стала смотреть
вперед. Он поджал мои пальцы так, что поза руки стала выглядеть, будто бы
я держусь за дверную ручку. Затем он стал двигать моей рукой взад-вперед
круговыми движениями, которые напоминали толкание педали, прикрепленной к
колесу.
Дон Хуан сказал, что воин выполняет это движение каждый раз, когда
хочет вытолкнуть что-то из своего тела. Что-нибудь вроде болезни или
незваного ощущения. Идея состояла в том, чтобы толкать и тянуть
воображаемую противную силу, пока не ощутишь тяжелый объект, солидное
тело, препятствующее свободному движению руки.
В случае упражнения неделание состояло в повторении его до тех пор,
пока не почувствуешь рукой тяжелое тело, несмотря на тот факт, что
невозможно поверить в возможность такого ощущения.
Я начал двигать своей рукой и через некоторое время рука у меня стала
холодной, как лед. Я почувствовал какую-то вязкость вокруг руки. Казалось,
я гребу через какую-то тяжелую вязкую грубую материю.
Дон Хуан сделал внезапное движение и, схватив меня за руку, остановил
упражнение. Все тело у меня дрожало, как бы потрясаемое невидимой силой.
Он осмотрел меня, когда я уселся, а затем обошел меня прежде, чем сесть на
прежнее место.
- Ты сделал достаточно, - сказал он. - это упражнение ты можешь
делать когда-нибудь в другой раз, когда у тебя будет больше личной силы.
- Я сделал что-нибудь неправильно?
- Нет. Неделание только для сильных воинов, а у тебя еще недостаточно
силы, чтобы обращаться с этим. Сейчас ты будешь только захватывать разные
пугающие вещи своей рукой. Поэтому делай это упражнение понемножку, пока
твоя рука не перестанет остывать. Когда твоя рука будет оставаться теплой,
то ты сможешь на самом деле ощущать ею линии мира.
Он остановился, как бы давая мне время задать вопрос о линиях. Но
прежде, чем я смог это сделать, он начал объяснять, что существует
бесконечное количество линий, присоединяющих нас к вещам. Он сказал, что
