чувствительно. Однако, через короткое время я серьезно заболею, если не
поеду к "месту своего предрасположения", чтобы укрепиться и восстановить
силы.
Мы уехали перед восходом, держа путь на север, и после утомительной
езды и быстрой ходьбы мы прибыли на вершину того холма во второй половине
дня.
Дон Хуан, как он делал это раньше, покрыл то место, где я уже однажды
спал, веточками и листьями. Затем он дал мне горсть листьев, чтобы я их
положил на кожу живота, и велел лечь и отдохнуть. Он подготовил другое
место для себя немножко слева от меня, примерно в полутора метрах от моей
головы и тоже лег.
Через какие-то минуты я начал ощущать растекающуюся теплоту и чувство
превосходного самочувствия. Это было ощущение физического удобства. Такое
ощущение, будто я был подвешен в воздухе. Я полностью мог согласиться с
доном Хуаном, что "постель из струн" будет поддерживать меня парящим. Я
сказал о невероятном качестве своих чувственных восприятий. Уверенным
тоном дон Хуан заявил, что для этой самой цели и сделана была "постель".
- Я не мог поверить, что это возможно! - воскликнул я.
Дон Хуан принял мое заявление буквально и укорил меня. Он сказал, что
устал от того, что я действую, как крайне важное существо, которому вновь
и вновь следует давать доказательства того, что мир неизвестен и чудесен.
Я попытался объяснить, что мое риторическое восклицание не имело
значения. Он заявил, что если бы это было так, то я бы выбрал другое
замечание. Казалось, он был серьезно раздражен из-за меня. Я наполовину
сел и стал извиняться. Но он засмеялся и, подражая своей манере говорить,
предложил целый ряд высокопарных риторических восклицаний, которые я мог
бы использовать. В конце концов я засмеялся над рассчитанной абсурдностью
некоторых из предлагаемых им альтернатив.
Он усмехнулся и мягким тоном напомнил мне, что я должен отрешиться от
себя и отдаться ощущению парения.
Убаюкивающее чувство мира и полноты, которое я испытывал на этом
заколдованном месте пробудило какие-то глубоко погребенные эмоции во мне.
Я начал говорить о своей жизни. Я признался, что я никогда не уважал и не
любил никого, даже самого себя, и что я всегда чувствовал себя врожденно
злым, поэтому мое отношение к другим всегда прикрывалось определенной
бравадой и наглостью.
- Верно, - сказал дон Хуан. - ты не любишь себя совершенно.
Он хохотнул и сказал, что он видел в то время, как я говорил. Его
рекомендацией было, что я не должен сожалеть ни о чем из того, что я
сделал, потому что выделять чьи-то поступки, как плохие, некрасивые или
злые, значило принимать на себя ничем не обоснованную важность.
Я нервно шевельнулся, и постель из листьев издала шуршащий звук. Дон
Хуан сказал, что если я хочу отдохнуть, я не должен раздражать свои листья
и что я должен подражать ему, то есть лежать и не делать никаких движений.
Он сказал, что в своем видении наткнулся на одно из моих настроений.
Какое-то время он колебался, видимо подыскивая подходящее слово и затем
сказал, что то настроение, о котором он говорит, являлось рамкой ума, в
которую я постоянно впрыгиваю. Он объяснил это, как своего рода ловчую
дверь, которая неожиданно открывается и проглатывает меня.
Я попросил его быть более точным. Он сказал, что невозможно быть
конкретным, говоря о "видении".
Прежде, чем я смог сказать еще что-либо, он велел мне расслабиться,
но не засыпать, и находиться в состоянии внимательности так долго, как
только смогу. Он сказал, что постель из струн сделана исключительно для
того, чтобы позволить воину прийти к определенному состоянию покоя и
хорошего самочувствия.
Драматическим тоном дон Хуан заявил, что хорошее самочувствие
являлось состоянием, за которым следует ухаживать, которое следует холить.
Состояние, с которым следует познакомиться для того, чтобы искать его.
- Ты не знаешь, что такое хорошее самочувствие, потому что ты никогда
не испытывал его, - сказал он.
Я не согласился с ним, но он продолжал настаивать, что хорошее
самочувствие является достижением, которое ищут сознательно. Он сказал,
что единственная вещь, которую я умел искать, - чувство дезориентации,
плохого самочувствия и замешательства.
Он издевательски засмеялся и заверил меня, что для того, чтобы
выполнить задачу, состоящую в том, чтобы сделать себя жалким, я вынужден
был работать самым интенсивным образом, и что большим абсурдом является
то, что я не понял возможности работать точно так же для того, чтобы
сделать себя цельным и сильным.
- Трюк состоит в том, на что человек делает ударение, - сказал он. -
мы или делаем себя жалкими, или мы делаем себя сильными. Количество работы
одно и то же.
Я закрыл глаза и опять расслабился, почувствовав, что парю. Какое-то
время мне действительно казалось, что я двигаюсь сквозь пространство, как
лист; хотя это было бесконечно приятным, ощущение напомнило мне каким-то
образом те времена, когда я бывал больным, когда у меня кружилась голова и
я испытывал ощущение вращения. Я подумал, что я чего-нибудь съел
нехорошее.
Я слышал, что дон Хуан говорит мне, но не делал никакого усилия
прислушаться. Я пытался умственно перебрать все то, что я съел за
сегодняшний день, но не смог заинтересоваться этим. Казалось, что это не
имеет значения.
- Следи за тем, как меняется солнечный свет, - сказал он.
Его голос был ясным. Я подумал, что он похож на воду, текучий и
теплый.
К западу небо было совершенно свободным от облаков, и солнечный свет
был захватывающим. Возможно, тот факт, что дон Хуан настроил меня, сделал
желтоватый отблеск вечернего солнца поистине величественным.
- Пусть этот отсвет купает тебя, - сказал дон Хуан. - прежде, чем
солнце зайдет сегодня, ты должен стать совершенно спокойным и
восстановленным, потому что завтра или послезавтра ты собираешься учиться
"неделанию".
- Учиться не делать что? - спросил я.
- Не думай об этом сейчас, - сказал он. - подожди, пока мы не
окажемся вон в тех горах.
Он указал на какие-то далекие, зубчатые, темные, угрожающе
выглядевшие пики на севере.
Четверг, 12 апреля 1962 года.
Мы достигли горной пустыни вблизи гор во второй половине дня. Вдалеке
темно-коричневые горы выглядели почти враждебными. Солнце было очень низко
над горизонтом и отсвечивало на западной поверхности отвердевшей лавы,
отсвечивая ее темную коричневатость раздражающими бликами желтых
отражений.
Я не мог отвести глаз. Эти пики были действительно гипнотизирующими.
К концу дня нижние склоны гор показались в виду. В горной пустыне
было очень мало растительности. Все, что я видел, были кактусы и какая-то
высокая трава, которая росла кустиками.
Дон Хуан остановился отдохнуть. Он уселся, осторожно прислонил свои
фляги с пищей к скале, и сказал, что на этом месте мы собираемся провести
ночь. Он выбрал довольно высокое место. С того места, где я стоял, я мог
видеть очень далеко кругом.
День был облачный, и сумерки быстро охватили местность. Я был
погружен в наблюдения за той скоростью, с которой розовые облака на западе
меняли свою окраску на однообразную темно-серую.
Дон Хуан поднялся и пошел в кусты. К тому времени, когда он вернулся,
силуэт лавовых гор был темной массой. Он уселся рядом со мной и привлек
мое внимание к тому, что, казалось, было естественным образованием в горах
к северо-востоку. Это было место, окраска которого была намного светлее
окружающего. В то время, как весь гребень лавовых гор выглядел в сумерках
однообразно темнокоричневым, место, на которое он указывал, действительно
было желтоватым или темно-бежевым. Я не мог понять, что это может быть.
Долгое время я смотрел. Казалось, оно двигалось, мне показалось, что оно
пульсирует. Когда я скосил глаза, оно действительно стало дрожать, как
если бы его колыхал ветер.
- Смотри на него пристально, - скомандовал дон Хуан.
В какой-то момент, когда я уже довольно долго выдерживал пристальный
взгляд, я почувствовал, что весь горный хребет движется ко мне. Это
чувство сопровождалось необычным возбуждением внизу моего живота.
Неудобство было таким острым, что я поднялся.
- Садись! - крикнул дон Хуан, но я уже был на ногах. С моего нового
положения желтоватое образование оказалось ниже, на предгорьях. Я вновь
уселся, не отрывая глаз, и образование переместилось на более высокое
место. Секунду я смотрел на него, а затем внезапно восстановил все в
правильной перспективе. Я сообразил, что то, на что я смотрел, находилось
не в горах, а было в действительности куском желтовато-зеленой материи,
свисавшей с кактуса прямо передо мной.
Я громко рассмеялся и объяснил дону Хуану, что сумерки помогли
создать оптическую иллюзию. Он поднялся и, подойдя к тому месту, где висел
лоскут, снял его, сложил и положил в свою сумку.
- Для чего ты это делаешь? - спросил я.
- Потому что этот лоскут имеет силу, - сказал он спокойно. - какое-то
время у тебя с ним шло неплохо, и нельзя сказать, что бы случилось, если
бы ты остался сидеть.
Пятница, 13 апреля 1962 года.
На рассвете мы направились в горы. Они были удивительно далеко. К
полудню мы вошли в один из каньонов. В неглубоких лужах там была вода. Мы
сели отдохнуть в тени нависшей скалы.
Горы были с латками монументального лавового потока. За тысячелетия
отвердевшая лава превратилась в пористый темно-коричневый камень. Лишь
несколько чахлых травинок росло между камней в трещинах.
Глядя вверх, на почти отвесные стены каньона, я ощутил неприятное
чувство внизу живота. Стены были сотни метров высотой и давали мне
ощущение, что они замыкаются надо мной. Солнце находилось почти над
головой, слегка клонясь к юго-западу.
- Стань тут, - сказал дон Хуан и повернул мое тело так, чтобы я
смотрел в направлении солнца.
Он велел мне пристально смотреть на стены горы надо мной.
Вид был ошеломляющим. Величественная высота лавового потока захватила
мое воображение. Я стал думать о том, каково же должно быть извержение.
Несколько раз я просмотрел стены каньона сверху донизу. Я погрузился в
богатство красок каменной стены. Там были краски всех вообразимых
оттенков. Были пятна светло-зеленого мха или лишайника на каждой скале. Я
посмотрел прямо вверх и заметил, что солнечный свет продуцирует крайне
захватывающие отражения, когда касается блестящей поверхности отвердевшей
лавы.
Я смотрел на тот участок гор, где отражался солнечный свет. По мере
движения солнца интенсивность его уменьшалась и, наконец, пропала
полностью.
Я взглянул через каньон и увидел еще один участок с такими же
захватывающими отражениями света. Я сказал дону Хуану о том, что
происходит, и затем заметил еще один участок света, затем еще один в
различных местах. И еще, пока весь каньон не был захвачен большими пятнами
света.
У меня закружилась голова. Даже если я закрывал глаза, я продолжал
видеть блестящий свет. Я сжал голову руками и попытался заползти под
нависший гребень, но дон Хуан твердо схватил меня за руку, повелительно
сказав, чтобы я смотрел на стену горы и попытался выделить пятна тяжелой
темноты среди полей света.
Я не хотел смотреть, потому что сияние беспокоило мои глаза. Я
сказал, что то, что со мной происходит, похоже на то, как если смотришь на
солнечную улицу через окно, а затем видишь оконную раму, как черный силуэт
повсюду.
Дон Хуан покачал головой сбоку набок и начал смеяться. Он выпустил
мою руку, и мы опять уселись под нависшим гребнем. Я переваривал свои
