для них уже места нет и немедленно отправлялись на Запад, в страну
Краснокожих, чтобы найти себе среди лесов землю для фермы. Нимало не
заботясь о том, что Лорд-Протектор особо запретил им селиться там. Какое
дело этим язычникам до закона? Они хотели земли, как будто обладание
участком грязи могло превратить крестьянина в сквайра.
Затем Америка для Троуэра из бесцветной стала черной. Он увидел, как с
приходом нового столетия в Америку придет война. В своем прозрении он
предвидел, как король Франции пошлет этого отвратительного корсиканского
полковника Бонапарте в Канаду и тот поднимет Краснокожих из французских
фортов в Детройте. Краснокожие будут нападать на переселенцев и уничтожать
их: какими бы отбросами они не были, это были английские отбросы, и у Тауэра
мурашки бежали по коже при виде зверств Краснокожих.
Но даже если англичане победят, результат будет тем же. Америка к
западу от Аппалачей никогда не станет христианской . Неважно, будут ли
обладать ей проклятые французские и испанские паписты, продолжат ли свое
владычество не менее проклятые Краснокожие язычники или самые разложившиеся
из англичан станут преуспевать на этой земле, одинаково воротя нос от Христа
и от Лорда-Протектора. Целый континент будет отвращен от пути познания
Господа Иисуса. Это видение было столь ужасно, что Троуэр закричал, думая,
что никто не услышит его в уединении маленькой комнаты.
Но кое-кто слышал. "Здесь хватит работы на всю жизнь для Божьего
человека", сказал кто-то позади него. Троуэр в испуге обернулся, но голос
был таким тихим и мягким, лицо таким старым и приветливым, что уже через
секунду Троуэр отбросил свой страх, несмотря на то, что дверь и окно были
крепко заперты и ни один человек естественным путем не мог проникнуть в его
маленькую комнату.
Сочтя посетителя частью явления, свидетелем которому он был, Троуэр
обратился к нему почтительно: "Сэр, кем бы вы ни были, я видел будущее
Северной Америки и для меня оно выглядело торжеством дьявола."
"Дьявол торжествует, когда люди Бога падают духом и оставляют ему поле
битвы", ответил человек. После чего внезапно исчез.
В этот момент Троуэр осознал, что дело его жизни - построить
деревенскую церковь в дебрях Америки и бороться с дьяволом в его собственной
стране. Три года заняло собирание денег и получение разрешения высших отцов
Шотландской Церкви. И вот он здесь, стены новой церкви растут, и эти светлые
стены из неокрашенного дерева возвышаются как яркий упрек темной чащобе
варварства, среди которой они воздвигнуты.
Естественно, видя столь удачную работу, дьявол должен как-то
откликнуться. И было очевидно, что главным слугой дьявола был в Вигортауне
Алвин Миллер. И хотя все его сыновья были здесь, помогая строить церковь,
Троуэр знал, что это дело рук Фэйт. Она жертвовала столь обильно, что можно
было предположить в ней последовательницу шотландской церкви, несмотря на
то, что была она рождена в Массачусетсе: ее сотрудничество вселяло надежду,
что у него будет своя паства, если только Миллер все не испортит.
А он будет вредить. Одно дело его обиды на то, что Троуэр случайно
сказал или сделал. Но совершенно другое - изначальная враждебность, причиною
которой является вера в колдовство. Это уже прямой конфликт. Поле битвы
обозначено. Троуэр стоял на стороне науки и Христианства, на противоположной
стороне - силы тьмы и суеверия; бесовская, плотская сущность человека. Во
главе ее стоял Миллер. А я ведь только начал битву во имя Господне. И если я
не одолею этого первого соперника, победа навсегда станет для меня
невозможной.
"Отец Троуэр!" закричал старший сын Алвина Дэвид. "Мы готовы поднять
шпиль!"
Троуэр вначале припустился к ним бегом, затем вспомнил о своем
достоинстве и оставшуюся часть пути прошел степенно. В Евангелии ведь ничего
не сказано о том, что Господь бегал - только ходил, подчеркивая свое высокое
положение. Конечно у Павла в его комментариях есть о "беге стремительном",
но это ведь так, аллегория. Священник должен быть тенью Иисуса, идя Его
путем и представляя Его пастве. Только так могут эти люди соприкоснуться с
величием Господа. Так что обязанностью Троуэра было скрыть стремительность
своей молодости и передвигаться с медлительностью старика, хотя и было ему
лишь двадцать четыре.
"Вам ведь нужно благословить шпиль, правда?" спросил один из фермеров.
Это был Оле, швед с берегов Делавара и поэтому лютеранин в душе, но он
согласился помочь в постройке Пресвитерианской церкви здесь, в долине
Уоббиш, потому что иначе ближайшим окажется папистский Собор в Детройте.
"Да, конечно", сказал Троуэр и положил руку на тяжелый, острый как пика
шпиль.
"Преподобный Троуэр", раздался сзади детский голос, пронзительный и
громкий как все детские голоса. "Разве это не что-то вроде заклятия, давать
благословение куску дерева?"
Когда Троуэр обернулся, Фэйт Миллер уже шикнула на мальчика.
Алвину-младшему еще только шесть лет, но уже очевидно, что в будущем он
принесет не меньше беспокойства, чем его отец. Может быть даже больше - у
Алвина-старшего хотя бы хватало такта держаться подальше от строительства
церкви.
"Продолжайте", сказала Фэйт. "И не обращайте на него внимания. Я еще не
научила его, когда можно говорить, а когда надо держать язык за зубами."
Даже с крепко прижатой к его губам рукой матери мальчик настойчиво
смотрел прямо на Троуэра. И когда Троуэр оглянулся вокруг, то заметил, что
глаза взрослых тоже смотрят на него выжидающе. Вопрос ребенка был вызовом,
на которой необходимо было ответить, иначе он выглядел бы лицемером и
глупцом в глазах тех, кого ему необходимо было обратить.
"Если вы считаете, что мое благословение действительно изменяет природу
этого дерева", сказал он. "то это было бы похоже на колдовство. Но на самом
деле этот шпиль является не более чем поводом. На самом деле мое
благословение направлено на общину христиан, которые будут собираться под
этой крышей. И в этом нет никакой магии. Мы призываем силу и любовь Господа,
а не заговариваем бородавки или заклинаем от дурного глаза".
"Плохо дело", пробормотал один из них. "Я ведь умею заговаривать
бородавки"
Все дружно рассмеялись, и все же опасность была позади. И когда этот
шпиль поднимется в воздух, то это станет деянием христианским, а не
языческим.
Он благословил шпиль, изменяя текст обычной молитвы так, чтобы она не
касалась свойств самого дерева. Затем мужчины взялись за веревку и Троуэр
пропел "О наш Господь на морях Великих" на пределе возможностей своего
прекрасного баритона, чтобы задать ритм и вдохновение их труду.
И все же все это время он чувствовал присутствие маленького Алвина. И
не только из-за его недавнего ошеломляющего выпада. Ребенок был так же
простодушен, как и большинство детей - Троуэр сомневался, чтобы у него был
какой-либо злой вымысел. Привлекало его внимание совсем иное. Но это
касалось не самого мальчика, а необычного поведения людей в его присутствии.
Казалось, они постоянно наблюдали за ним. Не то чтобы они смотрели на него,
это занимало бы слишком много времени, так как он постоянно носился вокруг.
Просто они постоянно помнили о нем так же как повар в их семинарии
чувствовал, где находиться на кухне собака, не следя за ней специально и
никогда не натыкался на нее, хлопоча по хозяйству.
К тому же с этим обостренным вниманием к мальчику относились не только
его родственники. Все поступали так же - все эти немцы, скандинавы,
англичане, новички и старожилы. Как будто воспитание мальчика было их общим
делом, вроде постройки церкви или моста через реку.
"Осторожней, осторожней!", покрикивал Вэйстнот, залезший на восточную
опору для того, чтобы оттуда направлять тяжелый шпиль. Шпиль почти уже встал
на место, каркасные балки были готовы соединиться с его краями и образовать
прочную крышу.
"Подай назад!", кричал Мишур. Он стоял на лесах под крестообразным
брусом, поддерживающем две упирающиеся в него балки. Это был решающий момент
установки крыши, требующий большой точности: они должны были упереть концы
двух тяжелых балок о срез бруса не более двух ладоней шириной. Вот зачем
стоял там Мишур, выросший под стать своему имени4 внимательным и
остроглазым.
"Хорошо!", кричал Мишур. "Еще!".
"Еще на меня!", кричал Вэйстнот.
"Встает!", кричал Мишур.
"Есть!", кричал Вэйстнот.
Затем еще раз от Мишура раздалось "Есть!" и снизу ослабили натяг
канатов. Когда же веревки ослабли, то все радостно закричали - их церковь
стала уже значительно выше. Конечно, это был не собор, но все же выдающееся
достижение для этих забытых Богом мест, самое большое строение, о котором
можно было только мечтать на сотни миль вокруг. Сам факт постройки этого
здания был демонстрацией того, что поселенцы намерены оставаться здесь
навсегда, и ни французы, ни испанцы, ни роялисты, ни янки, ни даже дикие
Краснокожие со своими горящими стрелами не заставят их покинуть эти места.
И, конечно же, преподобный Троуэр, а за ним и все остальные зашли
внутрь чтобы впервые увидеть, как небо закрыто от них только что водруженным
шпилем высотой не менее 40 футов - а ведь это лишь половина его будущей
высоты! Моя церковь, подумал Троуэр, уже сейчас красивее большинства тех,
что я видел в Филадельфии.
Там, наверху, стоя на шатких лесах, Мишур просовывал в верхнюю часть
опорного бруса деревянный штырь, чтобы закрепить им каркас шпиля. Вэйстнот
на другом конце занимался тем же. Шпиль будет опираться на эти штыри до тех
пор, пока не будут вставлены дополнительные брусья. Потом, когда это будет
проделано, крестовину можно разобрать, если конечно она не понадобится чтобы
закрепить люстру для освещения церкви ночью. Да, ночью, и цветное витражное
стекло будет поблескивать в полутьме. Вот какие грандиозные планы были у
преподобного Троуэра. Пусть эти простаки застынут в благоговении, пораженные
величием Господним, когда увидят здание церкви законченным.
Так думал он, когда внезапно Мишур издал крик ужаса, и все увидели, как
под ударом его колотушки по штырю центральный брус треснул и развалился,
подтолкнув громадный тяжелый шпиль так, что тот приподнялся футов на шесть в
воздух. Другой конец балки выскочил из рук Вэйстнота и разметал леса как
сухие ветки. Шпиль, казалось, застыл на мгновение в воздухе, и рухнул вниз,
как будто нога самого Господа столкнула его.
И преподобный Троуэр даже не глядя знал, что когда шпиль достигнет
земли, то кое-кто окажется прямо под ним, прямо под его серединой. Он знал
это, потому что чувствовал мальчика, чувствовал, как он побежал прямо в
самую опасную сторону и то, как его собственный крик "Алвин!" заставил
мальчика остановиться в том самом месте, где ему находиться ни в коем случае
не нужно было.
И когда он все же посмотрел туда, все именно так и выглядело: маленький
Алвин стоял, беспомощно глядя на летящий к нему и готовый размазать его по
полу церкви расщепленный кусок дерева. Мальчик был слишком мал даже для
того, чтобы падение шпиля хоть немного замедлилось, столкнувшись с его
телом. Нет, он будет размозжен, уничтожен и его кровь обагрит светлое дерево
церкви. Мне никогда не смыть с себя этого пятна, подумал Троуэр - что было
явно неуместно, но кто способен контролировать свои мысли в момент
смертельной опасности?
Падение шпиля Троуэру представилось как вспышка яркого света. Он
услышал скрежет дерева о дерево. Он услышал крики людей. Затем глаза
