не удивительно, ведь мельник обычно весь день проводит на одном месте. Этот
жирок не протянет и года когда они найдут себе землю в глубине лесов. Но это
его особо не беспокоило - он не боялся тяжелой работы. А вот что
действительно тревожило его сегодня, так это жена, Фэйт. Он знал, что пришло
ее время рожать. И не то, чтобы она прямо об этом сказала. Женщины обычно
просто не обсуждают такие веши с мужчинами. Но он знал как сильно она
отяжелела и сколько месяцев это уже длится. К тому же во время дневной
остановки она шепнула ему: "Алвин Миллер, если по пути встретится постоялый
двор или хотя бы сломанная хижина, я рассчитываю на небольшой отдых."
Мужчине не нужно быть большим философом, чтобы понять, что имеется в виду.
И, имея шесть сыновей и шесть дочерей, нужно чтобы у тебя в голове был
кирпич вместо мозгов, чтобы не сообразить, как обстоят дела.
Поэтому он и отослал старшего сына Вигора вперед разведать, что там
творится.
Тут любому стало бы ясно как день, что они из Новой Англии, потому что
парень не взял с собой оружия. Если бы ему только встретился обитатель этой
лесной глуши, молодого человека так бы никогда больше и не увидели бы и то,
что он вернулся целым и невредимым и с волосами на голове было
доказательством того, что ни один Краснокожий не встретил его - французы в
Детройте платили за английские скальпы спиртным и если б Краснокожий только
увидел Белого одного в лесу и без мушкета, он обязательно одолжил бы у этого
Белого скальп. Так что отец смело мог считать, что счастье наконец-то
улыбнулось семье. Но поскольку эти янки не представляли себе, что дорога
может быть небезопасной, Алвин Миллер так и не смог оценить своего везения.
Вигор рассказал о постоялом дворе через три мили. И это было бы хорошей
новостью, если б только не одна маленькая неприятность: между ними и этим
постоялым двором протекала река. Вроде бы неглубокая речушка, и брод мелкий,
но Алвин Миллер уже научился не доверять воде. Какой бы мирной вода не
казалась, когда она дотянется, то обязательно попытается схватить тебя. Он
уже почти решился сказать Фэйт, что ночевать придется на этой стороне реки,
но она лишь чуть вздохнула в ответ и он понял, что это невозможно. Фэйт
родила ему много здоровых детей, но со времени рождения последнего прошло
четыре года и многие женщины, рожающие так поздно, переносят роды плохо.
Многие умирают. Хороший постоялый двор означал, что там найдутся женщины,
способные помочь, а это значит что они должны рискнуть переправиться через
реку.
К тому же Вигор сказал, что речушка так себе, ничего особенного.
3. ВЕСЕННИЙ ДОМИК
Воздух в весеннем домике был холодным, тяжелым, темным и сырым. Иногда,
когда малышку Пэгги начинало клонить в дрему, она просыпалась задыхаясь, как
будто все вокруг было залито водой. Дома ей тоже постоянно снилась вода, из
за чего кое-кто подшучивал, что она скорее водяной, чем ведунья. Но когда
вода снилась ей дома, она всегда знала, что это лишь сон. Здесь же вода была
реальной.
Вполне реальной в каплях, облепивших поставленные в холодную проточную
воду молочные кувшины. Реальной на холодном и влажном полу. Реальной в
приглушенном журчании ручья, стремительно проносящегося сквозь середину
домика.
Все лето домик охлаждался ледяной водой, текущей всю дорогу вниз с
вершины холма под тенью таких древних деревьев, что сама луна частенько
заглядывала под их ветки, чтобы послушать немного старых добрых сказок. Вот
почему малышка Пэгги частенько заходила сюда, даже когда Папа не сердился на
нее, а вовсе не из-за сырости, уж без нее-то она могла прекрасно обойтись. В
этом месте огонь уходил от нее и она могла забыть о своем ведовстве. И ей не
нужно было заглядывать во все темные уголки, в которых люди прячут свои
тайны.
Которые они пытались спрятать и от нее, хотя в этом не было никакого
смысла. Особенно далеко они пытались запрятать то, что больше всего
ненавидели в самих себе, и совсем не догадывались о том, что все их темные
тайнички лежат как на ладони перед глазами малышки Пэгги. Даже когда она
была еще такой крохой, что сплевывала кукурузную кашу потому что хотела
соску, даже тогда она знала все те веши, о которых люди вокруг нее не
слишком распространялись. Она видела частички их прошлого, которое они
пытались похоронить глубоко-глубоко, и частички страшащего их будущего.
Вот почему она часто приходила сюда, в этот весенний домик. Здесь она
могла не видеть всего этого. И даже позабыть о той леди из Папиных
воспоминаний. Здесь просто ничего не было, кроме тяжелого, влажного,
холодного и пустого воздуха, заставлявшего огонь затухать и превращавшего
дневной свет в сумерки, так что она могла хоть на несколько минут в день
стать просто обычной маленькой пятилетней девочкой с соломенной куклой по
имени Баги и даже не думать об этих взрослых секретах.
Я не испорченная, сказала она себе. И повторяла это опять и опять,
потому что уж она-то знала, что именно так и есть.
Ну, хорошо, да, я испорченная. Но я больше не буду испорченной. Стану
говорить либо только правду, как велит Папа, либо вообще ничего.
Даже в пять лет малышка Пэгги знала, что если уж ей придется держать
такое обещание, то лучше она тогда вообще ничего не будет говорить.
Поэтому она просто молча лежала на замшелом влажном столе, сжимая Баги
так крепко, что та сдавилась в ее руках.
Дзинь, дзинь, дзинь.
Малышка Пэгги проснулась и на минуту прямо-таки рассердилась.
Дзинь, дзинь, дзинь.
Рассердилась, потому что никто и не подумал поинтересоваться у ней:
"Послушай, маленькая Пэгги, ты как, вообще, не против если мы пригласим
этого парня-кузнеца оборудовать в наших местах свою кузню?"
Не то чтобы очень, Папа, сказала бы она, если б ее спросили. Она знала
что это значит, иметь кузницу по соседству. Это означало, что поселок станет
процветать, люди из других мест станут ездить сюда, а когда приезжают люди,
то начинается торговля, а когда начнется торговля, то большой Папин дом
сможет стать лесным постоялым двором, а уж когда здесь будет постоялый двор,
то все дороги вроде как чуток искривятся, чтобы пройти через это место, если
оно только не очень в сторону от пути - малышка Пэгги знала это так же как
живущие на ферме дети чувствуют, когда подходит время сеять или жать.
Постоялый двор у кузницы - это богатый постоялый двор. Так что она сказала
бы, конечно, пусть остается, дайте ему землю, выложите ему печь, кормите
бесплатно, пусть себе спит в моей кроватке, а я могу ночевать на кровати
кузена Питера, который все норовит заглянуть мне под ночную рубашку, со всем
этим я уж как-нибудь смирюсь - до тех пор пока кузнец держится как можно
дальше от моего весеннего домика, чтобы все время, даже когда мне хочется
побыть одной, не раздавался этот шум-гам-свист-рев, этот постоянный стук, и
огонь не коптил бы небо так, что оно все почернело и еще чтобы не вонял
горящий уголь. Все это так надоедает, что хочется подняться к истоку ручья
на холме просто чтобы хоть чуть-чуть отдохнуть.
Конечно, это очень разумно поселить кузнеца у ручья. И вообще кроме как
у воды кузницу поставить нигде нельзя. Железо ему шлют фургонами прямо из
Новой Голландии, а что касается угля - находится немало фермеров с радостью
меняющих уголь на хорошую подкову. Но вода - это такая штука, которая нужна
кузнецу и которую никто не может ему принести, так что, конечно, они
поместили его прямо под холмом у весеннего домика, где его дзинь-дзинь-дзинь
станет будить ее и опять раздувать в ней огонь в том единственном месте, где
ей удавалось сдерживать его горение таким слабым, что он почти готов был
рассыпаться в холодную сырую золу.
Грохочущий гром.
Через секунду она была у двери. Нужно взглянуть на молнию. Ей удалось
увидеть лишь последние всполохи света, но она знала, что эта молния не
последняя. Сейчас вроде бы около полудня, а может, она проспала целый день?
С этими закопчеными облаками и не разберешь - это могли оказаться и
последние минуты сумерек. Воздух был вроде как колючим из-за готовяшейся
полыхнуть молнии. Ей было знакомо это чувство, оно означало, что молния
ударит поблизости.
Она посмотрела вниз, чтобы узнать много ли лошадей осталось в стойле у
кузнеца. Много. Подковка еще не закончена, дорога превратится в грязь,
поэтому фермер с двумя сыновьями, ехавшие по дороге на Вест-Корк, застрянут
здесь. Вряд ли они отправятся домой сейчас, когда молния готова поджечь
леса, свалить дерево или просто шарахнуть по ним так, что они замертво
свалятся в круг, как те пятеро квакеров, о которых говорят до сих пор, хотя
это произошло еще в девяностом году, когда первые белые только-только
появились в этих местах. Народ до сих пор говорит о Круге Пятерых и всем
таком, некоторые думают, что Бог взял да и бабахнул квакеров, чтобы
наказать, раз уж ничто больше их не берет, а другие думают, что Господь взял
их прямо на небо как первого Лорда-Протектора Оливера Кромвеля, которого
ударило молнией в возрасте девяносто семи лет после чего он взял да исчез.
Ну уж нет, этот фермер и его взрослые сыновья останутся у нас на ночь.
В конце концов, Пэгги дочь хозяина постоялого двора или нет? Маленькие
Краснокожие умеют охотиться, негритята носить поклажу, дети фермера знают
все о погоде, а дочь хозяина гостиницы знает, останутся ли люди ночевать еще
до того, как они сами это поймут.
Фермерские лошади грызли удила в стойле, фырканьем предупреждая друг
друга о грозе. Наверное, думала Пэгги, в каждой упряжке есть одна
исключительно глупая лошадь, так что остальные должны ей растолковывать, что
к чему. Очень сильная гроза, говорят они. Если даже молния не убьет нас, то
наверняка промокнем. А эта тупица все продолжает ржать, спрашивая, Что за
шум? Что за шум?
Тут небо прямо-таки раскололось и обрушило всю свою воду на землю. Она
лилась так сильно, что сшибала листья с деревьев. Так густо, что малышка
Пэгги на минуту потеряла кузницу из виду и подумала, а не смыло ли ее прямо
в поток. Дедушка сказал ей, что этот ручей течет прямо в Хатрак-ривер,
Хатрак впадает в Хио, а Хио пробирается сквозь леса в Миссисипи, которая
впадает в море, и еще Дедушка рассказывал, что море выпивает столько воды,
что ему становится не по себе и оно выдает такую большую отрыжку, что ты
себе и представить не можешь, так вот и получаются облака. Отрыжка моря, вот
как, значит, и значит кузница теперь проплывет весь этот путь, потом море
заглотает ее, потом выплюнет и вот когда-нибудь Пэгги будет тихо сидеть себе
и заниматься своими делами, а какое-нибудь облако расколется да как бабахнет
эту кузницу точнехонько на место а старый кузнец Мэйкпис все так и будет
дзинь-дзинькать как ни в чем не бывало.
Тут дождь на минуту затих, она посмотрела вниз и обнаружила, что
кузница все еще стоит на месте. Но она увидела не только это. Там, ниже по
Хатрак-ривер, в лесу сверкали огненные вспышки, да, прямо там, где брод,
только вот никакой возможности пересечь этот брод сегодня не будет из-за
этого самого дождя. Вспышки, много вспышек и она знала, что каждая из них
была каким-то человеком. Теперь она больше не задумывалась о том, как это
происходит, но достаточно ей было увидеть сердечный огонь человека и она
видела в нем иногда его будущее, иногда прошлое, и все ее видения начинались
в этом сердечном огне.
Во всех сердцах этих людей она видела сейчас одно и то же. Фургон
посередине Хатрака и воду рвущуюся к фургону чтобы затопить его и с ним все,
чем они владеют в этом мире.
