забыть, сказал себе Алвин.
Лолла-Воссики вскочил на ноги. Легко, как будто он был мальчиком,
совсем не шатаясь от пьянства. Он был совсем совсем другой и тут Алвину
подумалось, что может быть он все-таки исцелил что-то, что-то такое, что
невозможно было заметить внешне. Может быть, Краснокожий просто освободился
от пристрастия к спиртному?
Но Алвин знал, что даже если это так, то совершил это исцеление не он,
а тот свет, который проник в него. Тот огонь, который грел, не обжигая.
Краснокожий подбежал к окну, перемахнул через подоконник, на мгновение
повис на руках и исчез. Он проделал это так тихо, что Алвин даже не услышал
как его ноги коснулись земли. Так же тихо, как кошка прыгает на копну сена.
Сколько это длилось? Часы? Скоро уже рассветет? Или все это произошло
за считанные секунды после того, как Энн прекратила шептать в его ухо и вся
семья утихомирилась.
В конце концов это было не так уж важно. Все равно после всего
происшедшего Алвин никак не смог бы спать. Почему этот Краснокожий пришел к
нему? Что все это значит, свет, исходивший от Лолла-Воссики и затем
перешедший в самого Алвина? Он был так переполнен восторгом и изумлением,
что в постели ему было не улежать. Поэтому он вскочил, залез в свою ночную
рубашку и вылетел за дверь.
И теперь, в прихожей он вдруг услышал разговор Мамы и Папы внизу. Они
еще не ложились. Сперва он хотел сбежать вниз и рассказать им все, что
произошло. Но затем он услышал какими голосами они говорили. Гнев, страх,
печаль. Не самое лучшее время рассказывать о своих снах. Хотя Алвин знал,
что это не сон, но они-то сочтут это сном. И теперь, хорошенько обдумав, он
решил, что лучше ничего им не рассказывать. Что, рассказать, как он послал
тараканов в комнату сестер? Колючки, щипки и угрозы? Несмотря на то, что все
это казалось происшедшим месяцы и годы назад, обо всем придется сказать. Да,
это, конечно, не имело значения по сравнению с клятвой, которую он дал и тем
будущим, которое, как казалось Алвину, открывалось перед ним - но это имело
значение для Мамы с Папой.
Поэтому он прокрался по прихожей и вниз по лестнице достаточно близко,
чтобы все слышать, но достаточно далеко, чтобы не быть замеченным.
Через несколько минут он забыл о маскировке. Он подкрался так близко,
что мог видеть большую комнату. Папа сидел на полу среди дров. Алвина
удивило, что Папа все еще был там после того, как поднимался бить тараканов.
Он сидел ссутулившись, закрыв лицо руками. Мама стояла на коленях напротив
него так, что самые большие поленья были между ними.
"Он жив, Алвин", сказала Мама. "Все остальное не имеет значения."
Папа поднял голову и посмотрел на нее. "Это проделала вода,
просочившаяся в дерево задолго до того, как мы срубили его. Она замерзла там
и потом растаяла. А мы срубили его так, что расщелина была не видна на
срезе. Но оно было расщеплено в трех местах и для перелома ему был нужен
только вес крестовины. Это сделала вода".
"Вода", с насмешкой в голосе сказала Мама.
"Четырнадцать раз вода пыталась убить его."
"С детьми вечно что-нибудь случается."
"Первый раз ты поскользнулась с ним на руках на мокром полу. Потом
Дэвид опрокинул кипящий котел. Потом три раза он терялся и мы находили его
на берегу реки. Прошлой зимой, когда на Типпи-Каноэ-ривер надломился лед..."
"Ты думаешь, он первый ребенок, упавший в воду?"
"Отравленная вода, из-за которой его рвало кровью. Вымазанный в глине
буйвол, накинувшийся на него на этом лугу..."
"Вымазанный в глине. Всем известно, что буйволы любят поваляться в
грязи, как свиньи. Вода здесь ни при чем."
Папа ударил рукой по полу с такой силой, таким грохотом, будто кто-то
выстрелил из ружья. Мама вздрогнула и, конечно, посмотрела вверх по лестнице
туда, где спали дети. Алвин метнулся наверх и застыл вне пределов видимости,
ожидая, что она отошлет его в кровать. Но должно быть, она его не видела,
потому что никто не побежал к нему с криками.
Когда он прошмыгнул назад, разговор продолжался, хотя и тише.
Папа шептал, но в глазах его был огонь. "Если ты считаешь, что вода не
имеет к этому никакого отношения, то тогда в твоей голове совсем не осталось
мозгов".
Теперь Мама выглядела, как ледяная статуя. Алвин знал этот взгляд -
самый страшный из всех маминых взглядов. Не будет ни пощечин, ни крика.
Только холодность и молчание. Каждый из детей, познакомившийся с этим
голосом, был готов к смерти в адских муках, которая уж наверняка не будет
страшнее.
Имея дело с Папой, молчать она не стала, но голос ее был невероятно
ледяным.
"Сам Спаситель пил воду из самаритянского колодца".
"Что-то я не припоминаю, чтобы Иисус докатился до такого", сказал Папа.
Алвин-младший вспомнил, как он забрался в колодезное ведро и падал в
темноту до тех пор, пока веревка не зацепилась за лебедку и ведро не
остановилось прямо над водой, в которой он бы наверняка утонул.
Рассказывали, что ему не было и двух лет, когда это произошло, но ему до сих
пор иногда снились камни, которыми был выложен колодец изнутри. Пока он
летел вниз, они становились все темнее и темнее. В его снах колодец был в
десять миль глубиной и он все летел и летел, пока не просыпался.
"Тогда подумай вот о чем, Алвин Миллер, если уж считаешь себя таким
знатоком Писания". Папа стал возражать, что уж кем-кем, а знатоком Писания
он себя никогда не считал. "Сам Сатана сказал Господу в пустыне, что ангелы
пронесут Его по воздуху, дабы не преткнулась нога Господня о камни".
"Я не понимаю, причем тут вода..."
"Зато я знаю, что если бы выходя за тебя замуж, приняла тебя за умного
человека, то сильно просчиталась бы".
Папино лицо покраснело. "Незачем называть меня простаком, Фэйт. То, что
мне нужно знать, я знаю прекрасно..."
"У него есть свой Ангел-Хранитель, Алвин Миллер. Тот, кто охраняет
его".
"Совсем ты сдурела со своими ангелами..."
"Тогда объясни мне, почему с ним произошло четырнадцать несчастных
случаев и после не осталось и царапины? Много ли мальчиков дожили до шести
лет без ушибов?"
Папино лицо стало странным, оно искривилось так, будто ему трудно было
об этом говорить. "Я не говорю тебе, что что-то хочет убить его. Я это
знаю".
"Ерунда, ничего ты знать н можешь".
Папа заговорил еще медленнее, выдавливая из себя слова, как будто они
причиняли ему боль.
"Я знаю ".
Он проговорил это с таким усилием, что Мама подошла к нему и сказала,
стоя к нему вплотную. "Если и есть какой-то дьявольский замысел убить его -
чего я не говорила, Алвин, - то есть и желание небес защитить его, которое
явно сильнее".
Затем, внезапно, Папа перестал выдавливать из себя слова. Он просто
оказался бессилен сказать эту важную, мучающую его вещь и Алвин почувствовал
разочарование, как будто кто-то попросил пощады еще до того, как был положен
на лопатки. Но даже подумав это, он знал, что его Папа не сдался бы просто
так, если бы какая-то чудовищная сила не мешала ему говорить. Папа был
сильным человеком и совсем не трусом. И, видя, как Папа был побежден, Алвин
испугался. Маленький Алвин знал, что Мама с Папой говорят о нем, и даже не
поняв и половины сказанного, он знал, что Папа хочет сказать, что кто-то
хочет смерти Алвина-младшего и когда Папа пытался рассказать о каком-то
имевшемся у него доказательстве, о том, что он знал, то что-то остановило
его и заставило замолчать.
И хотя Папа не смог этого сказать, Алвин-младший знал, что чем бы ни
была заставившая Папу замолчать сила, она была полной противоположностью
свету, наполнявшему Алвина и Сияющего Человека этой ночью. Есть что-то,
желающее Алвину силы и добра. И есть что-то, желающее Алвину смерти. Чем бы
ни была эта добрая сила, она могла вызывать в нем видения, могла показать
ему его ужасный грех и научить, как его избежать. Но злая сила могла
заставить Папу молчать, покорить самого сильного, самого лучшего в мире
человека, о котором Алвин-младший когда либо слышал. И это заставляло Ала
бояться.
Так что, когда Папа продолжил спор, его седьмой сын знал, что свой
самый весомый аргумент он так и не использовал. "Дело не в дьяволах или
ангелах", сказал он. "а в основах этого мира, разве ты не видишь, что сам он
- живой вызов природе? Он обладает силой, о которой мы с тобой только можем
догадываться. Такой силой, что одна часть природы не может смириться с этим,
такой силой, что он, даже не понимая этого, способен защитить себя".
"Если седьмой сын седьмого сына обладает такой силой, то где же твоя
сила, Алвин Миллер? Ты ведь седьмой сын - возможно, это что-нибудь и значит,
но что-то я не видела тебя снимающим заклятья, или..."
"Ты не знаешь, что я делаю..."
"Я знаю, что ты не делаешь. Я знаю, что ты не веришь..."
"Я верю во все, что истинно..."
"Я знаю, что все мужчины работают вместе, чтобы построить эту
прекрасную церковь, кроме тебя".
"Этот придурковатый пастор..."
"А тебе не приходило в голову, что Бог использует твоего драгоценного
седьмого сына, стараясь пробудить тебя и привести к покаянию?"
"А, так вот каков этот Бог, в которого веришь ты? Бог, который пытается
убивать маленьких мальчиков для того, чтобы их отцы ходили в церковь?"
"Господь спас твоего мальчика, чтобы показать тебе, что Он полон любви
и сострадания..."
"Любви и сострадания, позволившей погибнуть моему Вигору...
"Но однажды терпение Его иссякнет..."
"И тогда он убьет еще одного моего сына".
Она ударила его по лицу. Алвин-младший видел это своими собственными
глазами. Это был не небрежный шлепок, которым она награждала сыновей, когда
они дерзили или бездельничали. Это был удар, способный снести ему полголовы,
и Папа споткнулся и растянулся на полу.
"Я говорю тебе, Алвин Миллер, - если церковь будет окончена без твоего
участия, в этот же момент ты перестанешь быть моим мужем, а я - твоей
женой".
Если после этого и было что-то сказано, то Алвин этого не услышал. Он
был уже в своей кровати, дрожа от ужаса, что такая немыслимая вещь может
кому-нибудь придти в голову, не говоря уже о том, чтобы быть сказанной
вслух. За эту ночь ему пришлось бояться уже стольких вашей, всех этих
нашептанных Энн в его ухо угроз и особенно того, на что указал ему Сияющий
Человек. Но тут было нечто другое. Своими ушами услышать о том, как Мама
говорит о том, что она не будет Папиной женой! Это был конец всего
мироздания, конец той единственной веши, что была незыблема всегда, что бы
не происходило. Он лежал в своей кровати и мысли плясали в его голове так,
что он не мог задержаться ни на одной из них, и из-за всей этой неразберихи
ему не оставалось ничего другого, как заснуть.
Наверное это был сон, подумал он утром, это не могло быть ни чем иным.
Но у кровати, там, куда падали капли крови Сияющего Человека, остались
пятна, значит, это не было сном. Так же не была сном и ссора родителей. Папа
остановил его после завтрака и сказал: "Ты останешься сегодня со мной, Ал."
Одного взгляда на Мамино лицо было достаточно, чтобы понять, что все
сказанное ночью остается в силе и днем.
"Я хотел бы помочь в церкви", сказал Алвин-младший. "Я не боюсь никаких
шпилей."
"Сегодня ты останешься со мной. Ты должен мне помочь кое-что
смастерить", пробормотал Папа, стараясь не смотреть на Маму. "Церкви
понадобится алтарь и мы сделаем его, чтобы когда стены и крыша будут
закончены, его можно было поставить внутрь". Папа посмотрел на Маму и
улыбнулся так, что у Алвина мурашки побежали по спине. "Как, понравится это
