силу... Я еще не видел его жену, но уже представляю ее
себе: хрупкая, миниатюрная, этакое эфирное создание...
Закон контрастов... Ну, а напоследок я еще раз подойду к
нему, чтобы он запомнил мой запах. Тогда он узнает меня
завтра. Вот бы он сам дотронулся до меня!
Лицо адвоката оказалось в нескольких сантиметрах от лица
его странного подзащитного. Однако гигант не шелохнулся.
Дверь со скрипом затворилась. Виктор Дельо молча шагал
рядом с надзирателем. Напоследок тот спросил:
- Ну что, будете его защищать?
- Думаю, да...
- Нелегко вам придется с этаким чудовищем...
- Я не уверен, что этот парень - такое уж чудовище. Не
доверяйте внешности! Как мы можем по-настоящему его узнать,
если он не видит, не слышит и не может нам ответить? Мне
нужно во что бы то ни стало проникнуть в его мир. Тогда,
быть может, я обнаружу перед собой несчастного человека,
который страдает и которого никто не пытается понять.
Дубинкой тут ничего не добьешься! Вам никогда не приходило
в голову, что если он и убил, то имел очень веские
основания?.. Узнайте, может ли меня принять начальник
тюрьмы?
Господин Менар, начальник тюрьмы, оказал адвокату самый
радушный прием.
- Ну как, дорогой мэтр, познакомились со своим клиентом?
И каково же, разрешите узнать, первое впечатление?
- Неплохое, - ответил Виктор Дельо к изумлению
собеседника. - Не скажу, чтобы первая наша встреча была
чересчур сердечной, однако питаю надежду, что со временем
наши отношения улучшатся... Впрочем, я пришел к вам с
нижайшей просьбой: нельзя ли изыскать возможность -
разумеется, за определенную плату - несколько разнообразить
стол моего подзащитного, давая ему с сегодняшнего вечера
что-нибудь в дополнение к тюремной пище?
- Вы не хуже моего знаете, дорогой мэтр, что единственная
добавка, предусмотренная правилами, - это передачи с воли.
- Получает ли их мой клиент?
- Никогда.
- Не правда ли, довольно странно? Ведь почти все его
родственники живут в Париже.
- Знаю. Но я никого из них не видел.
- Неужели даже мать ни разу не захотела встретиться с
сыном?
- Нет.
- А сестра, а шурин?.. В общем, все они отвернулись от
него: он стеснял их с самого своего рождения, а теперь еще
и опозорил... Похоже, у них одна забота: поскорее узнать о
его казни и забыть о его существовании! Ну, а жена?
- Говорят, куда-то уехала.
- Меня удивляет, что она с таким безразличием отнеслась к
судьбе мужа после стольких лет терпеливого ухаживания за
ним...
- Чего не бывает на свете...
- Да-да, разумеется... Теперь, господин директор, я с
вашего разрешения зайду в бистро- тут, напротив, его хорошо
знают все родственники и друзья ваших подопечных- и
распоряжусь, чтобы сюда доставляли кое-какую снедь:
ветчину, хлебцы, крутые яйца, шоколад... Думаю, если он
поужинает сегодня поплотнее, то лучше будет спать... А если
хорошо выспится, может, не откажется вступить со мной в
разговор...
- Вы умеете общаться со слепоглухонемыми?
- Нет, но, к счастью, на свете есть другие люди, которые
это умеют. Хотя бы те, кто некогда воспитывал моего
клиента... Да! Еще одна просьба: попробуйте втолковать
надзирателям, чтобы они перестали считать заключенного номер
шестьсот двадцать два чудовищем. Пока в суде не будет
доказано обратное, я буду твердо стоять на том, что он
невиновен. До скорой встречи, господин директор...
Два часа спустя Виктор Дельо зашел в книжную лавку
неподалеку от театра "Одеон".
- Дорогой мэтр, - воскликнул букинист, - какими судьбами?
- Представьте себе, дорогой мой Боше: обошел десяток
магазинов и не нашел нужной книжки. И как это я сразу не
подумал о добрейшем Боше? Вы случайно не помните роман под
названием "Один в целом свете"?
- Как же, как же... Своеобразная вещь. Автор, кажется,
слепоглухонемой от рождения? Да вы, наверное, слышали о нем
- несколько месяцев назад о нем трубили все газеты в связи с
убийством...
- О, вы знаете, если не считать "Газетт дю Палэ", я не
интересуюсь прессой... Скажите, когда автор оказывается
убийцей, его книгу, должно быть, начинают расхватывать?
- Да, но не тогда, когда она уже продана. Издателю бы
следовало допечатать ее в двадцать четыре часа, пока в
памяти читателей преступление было еще свежо.
- А когда вышел роман?
- Сейчас я вам скажу...
Букинист принялся листать свой гроссбух. Наконец он
ткнул пальцем в страницу:
- Вот. Пять лет назад.
- Черт побери, ведь он был совсем молод - двадцать два
года! Ну и как, это был успех?
- На первых порах - любопытство, подогретое двумя-тремя
критическими статьями... Особого успеха книга не имела...
Читатель слабо интересуется психологическими романами. Ему
подавай действие, тайну, кипение жизни! Но вам я, наверное,
смогу помочь: кажется, у меня остался один экземпляр,
сейчас мой помощник его поищет...
Десять минут спустя автобус повез будущего защитника Жака
Вотье к дверям Национальной библиотеки. Интересующие
адвоката сведения оказались в газетах от 6 мая и нескольких
последующих дней. Одна статья показалась ему наиболее
интересной.
"По радио, 6 мая. Вчера на борту теплохода "Де Грасс",
идущего из Нью-Йорка в Гавр, было совершено немыслимое по
своей жестокости преступление. Произошло оно в каюте-люкс,
которую занимал богатый двадцатипятилетний американец Джон
Белл. Единственный сын влиятельного вашингтонского
конгрессмена, он направлялся в Европу впервые. На борту "Де
Грасса" находилась также чета Вотье. Жак Вотье - тот самый
слепоглухонемой от рождения, который несколько лет тому
назад опубликовал занятный роман "Один в целом свете".
Роман был переведен на несколько языков и пользовался
большим успехом в Соединенных Штатах. Приглашенный
американским правительством выступить в ряде городов с
лекциями о достижениях Франции в такой сложной проблеме, как
обучение и воспитание слепоглухонемых от рождения, Жак Вотье
провел в Соединенных Штатах и Канаде пять лет. Повсюду в
поездках его сопровождала жена, его незаменимая помощница.
По возвращении с послеобеденной прогулки по палубе
госпожа Вотье с удивлением обнаружила, что мужа в каюте нет.
Подождав немного, она отправилась искать его по всему
теплоходу и, не найдя, поделилась тревогой с судовым
комиссаром Бертеном.
На теплоходе тотчас начались поиски. Проходя мимо каюты
Джона Белла, стюард, обслуживающий каюты, обнаружил, что
дверь в нее приоткрыта. Анри Тераль - так зовут стюарда -
не без труда открыл дверь, и его глазам предстало жуткое
зрелище: молодой американец стоял на коленях, ухватившись
за дверную ручку. Он был мертв. Из перерезанного горла на
пижаму лилась кровь. В крови был и ковер... Здесь же на
койке сидел Жак Вотье. Казалось, он в состоянии прострации:
недвижимый, с бесстрастным лицом. Незрячие, лишенные
всякого выражения глаза он уставил на собственные руки,
обагренные кровью... Стюард тотчас известил комиссара
Бертена, который не мешкая бросился в каюту, где произошло
убийство. Жак Вотье не оказал ни малейшего сопротивления.
Он покорно дал себя арестовать и препроводить в судовой
карцер. Его обезумевшая от горя супруга по просьбе капитана
"Де Грасса" согласилась быть переводчицей на первом допросе:
ведь никто другой на борту теплохода не владел способами
общения с ее слепоглухонемым мужем.
Жак Вотье заявил, что не намерен давать никаких
объяснений по поводу убийства. Он утверждал лишь, что оно
вполне мотивировано, и безоговорочно признал себя виновным.
Несмотря на мольбы жены, он в дальнейшем ни на йоту не
отступил от занятой им позиции.
Мотив преступления тем более загадочен, что госпожа Вотье
заявила: ни она, ни ее муж никогда не имели ни малейшего
контакта с убитым. Они его совсем не знали. Судовой врач
"Де Грасса", обследовав преступника, пришел к заключению,
что психически Жак Вотье совершенно нормален.
Как только "Де Грасс" войдет в гаврский порт, убийца
будет передан в руки уголовной полиции".
Та же газета, но уже от 12 мая, знакомила читателей с
подробностями этой операции:
"Сразу же по прибытии "Де Грасса" в Гавр старший
инспектор Мервель в присутствии переводчика с языка
слепоглухонемых и судебно-медицинского эксперта вновь
допросил Жака Вотье. Убийца Джона Белла почти слово в слово
повторил через переводчика ответ, данный им сразу после
преступления. Перед заключением под стражу странный
преступник будет подвергнут углубленному медицинскому
обследованию, которое должно определить, с кем мы имеем
дело: с психически нормальным человеком или же с
несчастным, внезапно обезумевшим от сознания своей
неполноценности".
Не сделав по обыкновению ни одной пометки, Виктор Дельо
поспешно покинул читальный зал Национальной библиотеки и
снова сел в автобус, на сей раз направляясь в Латинский
квартал. Во время поездки адвокат окончательно решил для
себя, что под уродливой личиной Вотье скрывается душа, никак
не соответствующая его внешности. Во всяком случае, налицо
железная воля на службе у редкого интеллекта - своеобразного
и почти непостижимого для обычного человека. Интеллекта,
способного ввести в заблуждение любого - точнее, любого, кто
воображает себя более проницательным только потому, что
способен видеть, слышать и говорить...
Выходя из автобуса на углу улиц Гей-Люссака и Сен-Жак,
Виктор Дельо мысленно заключил, что защищать такого клиента
и в самом деле будет нелегко.
Он остановился перед порталом дома номер 254 по улице
Сен-Жак, где красовалась внушительных размеров надпись:
"Национальный институт глухонемых".
Виктора Дельо принял директор института. Кратко изложив
ему причину своего визита, адвокат спросил:
- Скажите, среди ваших воспитанников нет слепоглухонемых?
- Нет, мэтр. Здесь у нас только глухонемые. На обучении
слепых специализируется Институт Валантена Айюи. И это
естественно, поскольку наши методы диаметрально
противоположны: для наших подопечных главным подспорьем
является зрение, в то время как для слепых это слух и речь.
- А как же быть с теми, кто рождается без зрения и слуха?
- Единственный метод обучения, который им доступен, -
комбинированное использование трех оставшихся чувств:
осязания, вкуса и обоняния.
- Удается добиться успеха?
- А как же. Некоторые слепоглухонемые от рождения
достигают такого уровня образованности и культуры, какому
могли бы позавидовать многие.
- И где же совершают подобные чудеса?
- В мире есть всего пять или шесть специализированных
заведений такого рода. Во Франции - Институт святого Иосифа
в Санаке, в департаменте Верхняя Вьенна, где братья ордена
святого Гавриила терпением и настойчивостью добиваются
поразительных результатов... Очень рекомендую там побывать.
Тем более что ваш подопечный, Жак Вотье, выпущен из стен
именно этого заведения, где он был, если не ошибаюсь, одним
из самых выдающихся учеников.
- Не могли бы вы кратко обрисовать основные положения их
методики обучения?
- Охотно... Мне не раз доводилось бывать в Санаке и
встречаться там с замечательным человеком - господином
Роделеком. Именно он довел эту методику до совершенства.
Если бы он не принадлежал к святому ордену, правительство
давно бы уже наградило его орденом Почетного легиона...
Итак, Ивон Роделек считает, что слепоглухонемому от рождения
ребенку прежде всего следует дать понятие символа, чтобы он
мог ухватить связь между осязаемым предметом и мимическим
символом, его обозначающим. Для этого используются весьма
хитроумные методы, с которыми вы познакомитесь в Санаке.
- Если я вас правильно понял, - спросил адвокат, -
ребенку начинают давать представление об окружающем мире с
помощью мимики, ведущей его от известного к еще неведомому?
- Именно так. Только после этого его можно начинать
учить дактилологической азбуке. Причем он не сможет
получить понятие о буквах, не освоив предварительно двадцати
шести положений пальцев - единственно благодаря послушанию,
доверию к своему наставнику и, конечно, огромной
