точно понял я. Никто и никогда не сможет теперь затащить ее к этим утесам.
Я как будто мысли ее прочитал. Как будто знал, как и о чем она будет
думать, когда надежд на наше возвращение не останется. Откуда пришла эта
уверенность, я не знал. Но не сомневался - без меня она к утесам Терского
уже не полетит.
Мы, наконец, достигли седловины, перевалили через нее и пошли
напрямик к зоне контакта. К счастью, плато впереди оказалось довольно
ровным, через полчаса удалось ликвидировать отставание, и я смог немного
расслабиться. Внезапно невыносимо захотелось спать. Я потянулся за
стимулятором.
- Может, я подменю тебя? - осторожно спросил Чверк.
- Нет, - я проглотил капсулу, запил водой.
Доверить сейчас управление гвенгу - значит, распроститься с надеждой.
Их осторожность вошла в пословицы. Наверное, над ней смеялись все
цивилизации, с которыми гвенги сталкивались на своем долгом пути. Но все
эти цивилизации рано или поздно погибали - а сверхосторожные гвенги
медленно продвигались вперед, медленно и осторожно накапливали знания и
оставались жить. Только становились еще более осторожными, видя гибель
других народов. Настолько осторожными, что даже не рассекретили до сих пор
перед нами расположения своих центральных миров и до сих пор наотрез
отказывались бывать на Земле. Они так и заявили в свое время, что
опасаются слишком тесных контактов с другими цивилизациями, ибо все
цивилизации рано или поздно погибают, и им страшно посещать обреченные
миры. От чего погибают, почему им так страшно - этого гвенги не объяснили.
Не хотели? Или не могли? Кто поймет гвенга, если даже друг друга мы порой
понимаем с трудом? Так вот и сотрудничали с ними на периферии, только там,
где человечество исследовало новые миры. Там гвенгам почему-то не было
страшно. Или же они умудрялись преодолевать свой страх. Да, скорее всего,
именно так: они преодолевали свой страх и шли вслед за людьми и вместе с
людьми. Они и гибли порой вместе с нами. Достойно - вспомним хотя бы
трагедию на "Аренасе", когда сразу пятеро гвенгов погибло, пытаясь спасти
людей. Нет, их осторожность идет не от трусости - скорее от той же
мудрости. Слишком многое, наверное, успели они повидать, и слишком мало
существует в их понимании ценностей, ради которых стоит рисковать и
жертвовать жизнью. Но эти их ценности - и наши ценности тоже. Дружба,
любовь, верность...
Только я все равно не доверю гвенгу управление машиной, пока еще
остается надежда. Хотя бы потому, что уж он-то точно ни на что не
надеется.
Но почему?
- Чверк, - спросил я осторожно, - ты веришь, что нас могут спасти?
- Нет конечно, - он ответил совершенно спокойно. Мне бы такое
спокойствие.
- Почему?
Я не думал, что он ответит, что сможет сказать что-то вразумительное.
У гвенгов слишком многое происходит на подсознательном уровне. Там, где
людям нужны объяснения и доказательства, гвенгам достаточно веры. Очень
экономичный способ познания мира - но как же трудно порой бывает нам
понимать друг друга!
Но он ответил. Ответил так, что у меня мороз по коже прошел.
- Все цивилизации, с которыми мы встречались, погибли. От одной и той
же причины - существа, их создавшие, слишком плохо понимали друг друга.
Вы, люди, не первые предложили гвенгам помочь с генетической
трансформацией и сделать каждого из нас в итоге гораздо умнее, чем сейчас.
Но, к счастью, мы давно уже поняли, что это - путь к гибели. Существует
строгое соответствие между разумностью индивидуума и степенью
взаимопонимания между индивидуумами, и нарушение этого соответствия
неизбежно ведет к гибели. Мы, гвенги, по воле эволюции достигли такого
соответствия. А вы, к сожалению, как и все остальные народы, которых мы
знали, обречены. Рано или поздно вы освободите такие силы природы, которые
погубят вас же самих. И наша с тобой гибель здесь, в этой Полости - лишь
проявление этого универсального закона. Ведь если бы люди поняли, способны
были понять, что ты войдешь в нее, нас бы непременно спасли.
Вот ведь черт! Мне и ответить-то было нечего. Я даже и вообразить не
мог, что гвенги способны так вот логично и понятно все объяснить. А мы-то
думали, что они просто слишком рано остановились в своем развитии, мы-то
вынашивали проекты помощи, проекты ускорения их биологической эволюции.
Где нам было понять, что гвенги, раскрыв причину бессмертия, сознательно
остановились в развитии. Их бессмертие - во взаимопонимании. Они ведь и в
самом деле понимают один другого гораздо лучше, чем при всем желании
понимают друг друга люди. И не будучи очень умными по отдельности, гвенги
все вместе оказываются гораздо разумнее всех, с кем их когда-либо
столкнуло время. Мы же рядом с ними - как толпа разноязычных дикарей,
вознамерившаяся построить вавилонскую башню. Толпа, способная лишь
погибнуть под ее развалинами.
- Почему же вы не объясните этого людям? - спросил я наконец.
- Это ничего не изменит. Это только лишит вас надежды, - ответил
Чверк, и такая безнадежность прозвучала в его голосе, что завыть от тоски
захотелось. Или мне это только показалось? Как может транслятор передать
такую безнадежность?
- Мы пробовали объяснять, - снова заговорил Чверк. - Раньше. Тем же
акарам, к примеру. Это не помогло. Все они погибли, так и не достигнув
необходимого взаимопонимания. Они искали выход - но, видимо, не там. А мы
ничем не могли помочь им...
Он замолчал. Молчал и я. Меня такое вдруг охватило отчаяние, что
захотелось немедленно остановить машину, опустить руки и ждать смерти. Но
инстинкт самосохранения - могучая сила. Разумом я уже отключился от
управления, разумом я уже понимал всю безнадежность нашего положения,
вообще безнадежность существования дальнейшего, даже если бы чудо вдруг
произошло, даже если бы мы вырваться отсюда сумели. А инстинктивно
продолжал вести машину дальше, продолжал выбирать оптимальный маршрут,
чтобы не упустить зону контакта за горизонт. Но совсем об этом не думал.
Отключился совершенно. Только о Зойке думал. Только о ней. Вспоминал, лицо
ее представлял, голос... Я же, оказывается, все-все помнил, с самой первой
нашей встречи. И до самой последней...
Не знаю, сколько времени так прошло. Не помню. Может, час. Может,
десять часов. Помню только, как очнулся от того, что все вокруг
изменилось. И сразу почему-то понял - вот оно, спасение. Подсознанием
понял. Только потом уже разглядел, что снова горизонт стал вверх уходить,
стягиваться над головой в точку - яркую, как звезда. А впереди, во тьме
кромешной, проход открылся.
Решились все-таки. Рванули заряд, и часть Полости снова с внешним
миром соединилась.
Все-таки, значит, решились.
Тут уж мне не до посторонних мыслей стало. Времени в обрез, да и
обстановка, скажу вам, не располагала к посторонним размышлениям. Проход
открылся у самой зоны контакта, и я едва успел подобраться к нему за те
полчаса, пока энергия взрыва диссипировала через горизонт в Полость.
Выбросило нас в паре сотен километров от точки входа и едва не засосало
назад, как уже потом, при анализе выяснилось.
Только через три часа нас со спасателя обнаружили - там же после
взрыва черт те что творилось. Я к тому времени, как на борт спасателя
попал, уже плохо соображал - и нагрузка последних дней сказалась, и дозу
получил солидную. Но не дал себя сразу в саркофаг уложить, до самой базы
держался. Хотя и плохо помню, что вокруг творилось. Потом только вспомнил,
как Конрад Грибов, начальник спасателей, чуть не в ухо мне кричал:
- Ну и девка же у тебя! Кто бы рассказал - не поверил бы. Она же из
всех нас тут душу вытряхнула, она же заставила-таки нас рвануть этот
заряд. Меня заставила - ты понимаешь?! Сам я никогда бы не решился.
Но тогда все это не доходило до моего сознания. Тогда я одним только
и жил - скорее на базу. Я же чуть люк в шлюзовой камере не выломал. Шагнул
вперед - а Зойка уже на шее висит. И в слезах вся, даже говорить не может.
Только минут через пять успокоилась немного и заговорила. Почти
неразборчиво - но я понял:
- Я же знала... Я же сразу поняла... Сразу... Я же знала, что ты туда
полезешь... Ты же у меня глупенький, ты же ни о чем не думаешь... Ты же в
любое пекло залезть готов...
Говорит она это, а я стою, по голове ее глажу, а у самого слезы в
глазах - ничего не вижу. Потом моргнул, поднял голову - а рядом Чверк
стоит. И такой у него взгляд - я же у гвенгов никогда такого светлого
взгляда не видел. И тут только до меня дошло, что все это значит. Ведь
Зойка же не нас одних спасла. Она же все человечество спасла. Она же
надежду нам подарила. Ведь раз мы на такое понимание способны - значит,
есть у нас эта надежда, значит, мы не погибнем.
Кто-то из древних сказал: "Любовь спасет мир."
Возможно, он был прав.
Сергей КАЗМЕНКО
БРЕМЯ ИЗБРАННЫХ
Анно позвонил поздно вечером. Я снял трубку. Рука моя дрожала. И
голос, наверное, тоже дрожал. Чтобы не выдать своего волнения, я поднес
трубку к уху и молча ждал, что же он мне скажет. Я знал, что это звонит
именно он - никто больше не знал, где я нахожусь. И то, что он должен был
мне сказать, было моим приговором.
- Потрясающий успех! - было первым, что я услышал. На линии были
какие-то помехи, голос его едва пробивался сквозь шум и треск, и он, зная
это, говорил громко и отчетливо, иногда переходя почти что на крик, едва
ли не по слогам произнося каждое слово. - По-тря-са-ю-щий! Я же говорил
тебе, что незачем уезжать, я же знал, что все будет хорошо!
- Да рассказывай же ты! - закричал я в ответ. - Хватит тянуть!
Мне вдруг стало хорошо, легко и свободно, гнетущее напряжение
последних дней куда-то исчезло, исчезли все страхи, сомнения,
неуверенность, стало радостно и весело, хотелось плясать и смеяться, но на
глазах почему-то выступили слезы.
- Зря ты уехал, это надо было видеть! Весь день у входа была очередь,
весь день! Мы даже закрыли на час позже.
- А Дарги, Саранов - они были?
- Что?
- Саранов, спрашиваю, был?
- Да, он вместе с Дарги приходил. Видел бы ты их рожи. Они же всегда
приходят только для того, чтобы сказать какую-нибудь гадость. Но тут! Ты
не поверишь, я бы сам не поверил, если бы не видел собственными глазами!
Они стояли, разинув рты!
- Врешь!
- Да ты, чудик, сам не понимаешь, что ты сделал! Признавайся: где ты
стащил все эти картины? Я же тебя знаю, тебе же всего этого ни в жисть не
написать, - и он радостно засмеялся на том конце линии.
- Так значит, все хорошо? - спросил я, чтобы снова услышать его
ответ.
- Тебе что, десять раз повторять? Все прекрасно, великолепно,
потрясающе! Что еще? Да, гениально, неповторимо, уникально! Посмотрел бы
ты в книгу отзывов! - слышимость вдруг улучшилась, и он почти оглушил меня
своим последним возгласом: - Заренский там почти целую страницу исписал!
- Да не ори же ты! - сказал я, инстинктивно отодвигая трубку от уха.
- Ну наконец-то, - он облегченно вздохнул. - Я чуть голос не сорвал.
- А что он написал?
- Сам прочитаешь. Бросай-ка ты всю эту волынку и дуй прямо в
аэропорт. Утром уже здесь будешь.
Я заметил, что так и стою полусогнувшись у телефона, присел было на
краешек диван, но сидеть не смог и снова вскочил. Мне хотелось подпрыгнуть
до потолка, пройтись на руках от радости, совершить еще какую-нибудь
