мыслях не ставили себя на наше место. Вы, наверное, даже не подозревали о
том, что мы тоже можем презирать.
Нас на "Аконе" было триста двадцать человек - как и сто, как и
двести, как и двести восемьдесят три года назад. Триста двадцать лучших из
лучших, отобранных из числа многих претендентов специальной комиссией
Всемирного Конгресса. У тебя, Рангул, родной дядя, кажется, работает
сотрудником этой комиссии? Твой дядя не прогадал - за то, что твой череп
лежит сегодня передо мной, он до конца дней будет получать в дополнение к
своим и так немалым доходам довольно приличное содержание. Но ты-то
наверняка считал, что получишь намного больше, когда три с половиной
месяца назад, ровно на год позже, чем я, вылетел с Глейи. Ты сам хотел
попасть сюда - но почему? Даже зная тебя и тебе подобных, я никак не могу
найти достаточно убедительное объяснение этому. Почему вам всем приспичило
стать оритами? Что это - безумная дань какой-то моде? Или же просто
физиологическая потребность везде и всегда добиваться самого лучшего,
вернее даже, не обязательно лучшего - просто недоступного остальным
смертным? Неужели вы никогда не задумывались над простым вопросом: а нужно
ли это недоступное вам, таким, какие вы есть? Неужели никогда не приходило
вам всем в голову, что стать оритом - это значит принести себя в жертву,
это значит не получать, а отдавать, отдавать все, что имеешь в жизни,
отдать, быть может, даже саму жизнь? Неужели за прошедшие столетия вы
настолько выродились, что подобные мысли вам даже не приходили в голову?
Если бы полет к Ори не длился так долго, я бы наверняка не задавался
сейчас подобными вопросами. Меня постигла бы тогда судьба всех остальных
Достойных, и черепа наши лежали бы сегодня по соседству, улыбаясь друг
другу. Но у меня хватило времени все хорошенько обдумать еще там, на
"Аконе". Три с половиной месяца - достаточный срок, чтобы понять очень
многое, даже если не знаешь основного. И я не терял этого времени даром.
По чести говоря, у меня и выхода-то иного не было. Думать - единственное
занятие, которое мне оставалось в вакууме, которым, наверное даже
неосознанно для самих себя, окружили меня мои невольные попутчики. Не мог
же я, в самом деле, присоединиться к их бездумному времяпрепровождению, к
этим оргиям и разврату, которым предались они с самого начала полета, еще
не став оритами, но с легкостью сбросив тесную для себя оболочку обычного
человека, вынужденного подчиняться необходимым условностям. Хотя, если
вдуматься, вы и на Глейе не очень стремились подчиняться этим условностям.
Вы требовали подчинения от нас, а сами... Мы же не слепые, мы все видели и
обо всем знали. Но нам в жизни хватало иных забот, кроме обсуждения ваших
нравов. Чем-чем, а заботами ты и тебе подобные снабдили нас с достатком.
Итак, мне не оставалось иного занятия - только думать. И я думал.
Думал между приступами острой тоски по ближним и по Глейе, думал во время
этих приступов, чтобы не кричать от душевной боли, думал днями напролет и
ночами, когда без сна валялся на своей койке, думал, думал и думал. И
главной отправной точкой моих размышлений был вопрос: почему вот уже скоро
полторы сотни лет, как не имеем мы никаких иных свидетельств существования
и деятельности оритов, кроме ежегодного прилета "Акона"? "Акона", который
из года в год становится все дряхлее, но тем не менее исправно увозит на
Ори все новые и новые группы Достойных. Быть может, думал я, взирая на
своих попутчиков, ориты именно по Достойным, которых мы избираем, судят о
людях, и потому считают бессмысленным вступать с нами в контакты? Видят,
насколько мы мелки, эгоистичны, развращены, насколько низок и
узконаправлен наш потребительский интеллект, насколько примитивны
потребности и неразвиты истинно человеческие качества. Но как можно
вообразить, что цивилизация столь высокого уровня способна судить о нас
лишь по этим людям? Кто мешает им получить иную, правдивую информацию о
нас? Ведь у нас с ними общие предки, и сами они еще совсем недавно были
такими же, как и мы, людьми. Они не могут все позабыть, они не могут не
помнить, сколь часто в человеческой истории наверх поднималась именно
пена, накипь, а вовсе не лучшее из того, что родит человечество. Они не
могут не знать всего этого и не могут оставаться безразличными к
творящемуся до сих пор на Глейе беспорядку, если только... Если только в
них осталось хоть малость человеческого - так думал я сперва.
А если нет, если они действительно уже не люди, если они и в самом
деле превратились в бессмертных звездных странников, тогда зачем им нужен
весь этот маскарад с "Аконом" и лучшими представителями человечества
Глейи? Затем, как пытаются некоторые фантазеры объяснить это, что будучи
бессмертными, они бесплодны, и новые люди потребны для умножения рядов
оритов? По-моему, это сказки для далеких от науки людей. Но если даже и
так, если новые ориты происходят из рядов Достойных - тогда вопрос:
достойны ли эти Достойные того, чтобы стать оритами? Став могущественными
и владеющими высшими истинами оритами - какими они станут? Где их
стремление к созиданию, к познанию истины, к самосовершенствованию,
наконец? Если ориты сами происходят из числа таких вот Достойных -
достойны ли они того высокого имени, что существует о них на Глейе?
Возможно, я и не прав, возможно, превращение в орита было бы чревато
глубинными изменениями, но все же я убежден, что орит получившийся из
тебя, Рангул, немногого бы стоил. Ты и тебе подобные слишком мелки перед
лицом бессмертия и бесконечности, ваших душ не хватило бы и на две
человеческих жизни. А, говоря по чести, не хватает толком даже на одну.
Ты, бедолага, и ее-то не сумел прожить как следует. Я видел твой
конец несколько дней назад, и даже если бы мог тогда спасти тебя, не стал
бы этого делать. Зуармы, конечно, гнусные твари. Стервятники. Но ты и тебе
подобные - просто паразиты. И это гораздо хуже.
Когда "Акон" коснулся дальнего конца посадочной полосы и стремительно
помчался к космопорту, толпы зуармов, уже несколько дней бурлящие вокруг
здания, рассеялись, и к тому моменту, как космический корабль замер на
месте, вокруг не видно было ни души. Тогда я еще не знал, что мне делать.
Тогда я еще питал какие-то надежды, мне еще казалось возможным как-то
предупредить - хотя бы попытаться это сделать - тех, кто прилетел на
"Аконе", и тем предотвратить трагедию. Нет, я, конечно, не питал иллюзий.
Я не думал, что новые Достойные окажутся более заслуживающими спасения,
чем те, кто был моим спутником год назад. Тебе, Рангул, будь ты рядом со
мной в те минуты, вряд ли удалось бы понять, что же мною двигало. Я,
наверное, даже не стал бы пытаться объяснить тебе свои мотивы.
Но тебе уже мертвому - скажу.
Видишь ли, я убежден, что поступки наши делятся на достойные и
недостойные вне зависимости от того, по отношению к кому они совершаются.
И если ты хочешь оставаться человеком, то ты просто обязан из всех линий
поведения всегда выбирать самую достойную. Потому что самый твой выбор уже
есть действие, и оно по отношению к кому-то может оказаться приведением
приговора в исполнение. И тут не важно, насколько суров и оправдан этот
приговор. Важно, что ты не имеешь права, если хочешь оставаться человеком,
одновременно быть и судьей, и палачом.
Впрочем, я отвлекся, а записная книжка уже наполовину исписана.
Придется продолжить рассказ о происшедшем, чтобы уложиться в отведенный
судьбой объем.
Сидя в здании космопорта, я почти ничем не рисковал. Судя по
нетронутым вековым пластам пыли на полу, само здание было табу для
зуармов. Требовалось лишь с осторожностью пробраться в него заранее, пока
окрестности еще были пустынны, а потом подождать несколько дней, пока они
вновь опустеют после прилета "Акона". Правда, ожидание давалось мне
нелегко. За прошедший год я уже дважды побывал в том здании, осматривал и
другие близлежащие постройки, и убедился в том, что автоматика,
управляющая функционированием космопорта, мне неподвластна. Я не мог
вмешаться в ее работу, как не мог найти средств для выхода на связь с
Глейей. Мне оставалось только ждать, осторожно наблюдая из окна за
прибывающими толпами зуармов, и надеяться, что интуиция подскажет, как
действовать, когда придет время.
День прилета "Акона" был пасмурным и холодным. Ветер гнал над
космопортом низкие тучи, изредка начинал моросить дождь, и одно это
наверняка испортило настроение у многих из числа Достойных, когда они
спускались по трапу на полосу. Интересно, как чувствовал себя ты, Рангул?
Тревожился ли о грядущем, впервые ступая на поверхность Ори, или же просто
недоумевал, не видя столь привычной для тебя и тебе подобных торжественной
встречи? Или просто хотел поскорее укрыться в помещении от холодного,
насквозь пронизывающего ветра - мало кто из Достойных был одет по погоде,
вы ведь ожидали более теплого приема. Когда, в какой момент ты, наконец,
осознал, что, став Достойным, сделал не самый лучший выбор? Когда вместе с
другими Достойными ты вступил на движущуюся полосу, и она понесла вас
куда-то в сторону от стоящего неподалеку здания космопорта, мимо
диспетчерской башни, мимо ангаров и пустынных забетонированных площадок,
куда-то к самому краю летного поля, где виднелись какие-то странные
сооружения? Или это произошло позже, в тот момент, когда из-за низкого
парапета вдруг выскочили зуармы, размалеванные в боевые цвета? Или, быть
может, ты оказался настолько глуп, что и тогда не понял всю безвыходность
положения, и по-настоящему испугался только позже, когда первые из твоих
спутников были удушены перед жертвенниками? Конечно, грешно задавать такие
вопросы мертвому - но все же мне хотелось бы проникнуть в твои мысли,
Рангул. Мне интересно знать, проснулась ли в тебе тогда, перед неизбежной
гибелью душа - или она была уже мертва? Впрочем, ты все равно теперь не
ответишь...
Зуармы действовали стремительно и умело. Без бинокля мне было не
разглядеть подробностей, но по одному тому, что только двое из толпы
Достойных сумели вырваться и побежали назад, к "Акону", становилось
понятно, насколько отточена была тактика захвата. Этих двоих, конечно,
тоже настигли, они не смогли пробежать и двухсот метров, как были повалены
на землю и связаны. Почти сразу же вспыхнули костры на площадке за
жертвенниками, почти сразу же первых из вас потащили туда - но и остальным
не пришлось долго мучиться, зуармов было много, и они были голодны, так
что через полчаса все было кончено для Достойных.
Но я, конечно, пришел в космопорт не затем, чтобы наблюдать за этим.
Я пришел, чтобы попытаться как-о вмешаться и спасти хотя бы часть
обреченных. Или, если это не удастся - предотвратить ежегодное повторение
трагедии. Я сделал бы это - не знаю как, но обязательно сделал бы. Не в
этом году, так через год, через два я бы своего добился - если бы зуармы
не добрались до меня раньше. Но вдруг я заметил среди Достойных, выходящих
из "Акона", тебя, Рангул - и потерял желание что-либо менять. Ты можешь
гордиться этим. Ты, и в мыслях не державший когда-либо принести жертву во
имя человечества, именно ты послужил причиной моего отказа от каких-либо
попыток вмешаться.
Год с небольшим назад я прилетел на Ори вместо тебя. Но прилетел
совсем не тем человеком, которого запихнули перед самым отлетом на борт
"Акона". Три с половиной месяца размышлений и сопоставлений сделали свое
