Я создал Санто.
Я создал его в недрах информационно-вычислительной системы, где-то в
бесконечных ячейках ее памяти. Такого, каким я его помнил. Я сумел
разложить его на элементы, расщепить на мельчайшие части, чтобы потом
собрать его вновь уже где-то там, в неведомых глубинах хранилищ
информации. Я наделил созданного мною Санто нормальным человеческим телом,
дающим радость жизни и подверженным недугам, - ведь
информационно-вычислительная система знала о нашем теле гораздо больше
того, чем мог знать самый талантливый врач, и могла управлять в этом теле
тончайшими процессами, которые в совокупности своей давали образу Санто
его ощущения. Я поселил его в мире, который является точной, насколько это
только возможно, копией нашего мира, потому что вся информация, которой мы
о нашем мире владеем, хранится в системе. И если мой Санто выходил на
улицу, то видел ее так, как увидел бы эту улицу его реальный прототип.
Если он ехал в другой город, то в таком же поезде, в каком мог бы ехать
живой Санто. В его мире шел дождь или снег, если дождь или снег шел в
нашем мире. Как и у нас, там распускались весной листья деревьев и
зацветали цветы. Как и у нас, там были зимние морозы и летняя жара. Я
наделил его реальной жизнью и реальным миром вокруг, я работал как
одержимый, я взял отпуск на два месяца и программировал, неделями не
выходя из дома, забывая побриться и пообедать, я перестал различать день и
ночь, я потратил почти все свои сбережения на оплату счетов за услуги
системы, но я сделал все, что было в моих силах. Я создал Санто.
Но я создал не робота, не манекен, не куклу, я наделил его свободой
воли, я сделал его живым человеком, живущем в настоящем мире, свободным и
независимым в своих поступках. Никто не в состоянии сказать наверняка,
существует ли в действительности эта свобода воли, но созданный мною
Санто, как и всякий реальный человек, никогда не будет в состоянии
почувствовать, что он лишен этой свободы, и никакой мыслимый анализ его
поступков со стороны не позволит сделать вывод, будто он этой свободой не
обладает.
В тот момент, когда я поднес руку к клавиатуре, чтобы последней
командой запустить свое создание в самостоятельную жизнь, я чувствовал
себя богом. У меня и сейчас сохраняется это ощущение, потому что, быть
может, я оказался первопроходцем на пути, который предстоит пройти
человечеству в освоении этой новой Вселенной. Конечно, работа не
закончена, такая работа никогда не может быть закончена, я и сейчас то и
дело вношу коррективы в свои программы. Но это лишь штрихи к портрету. Сам
портрет уже создан.
Я помню томительные дни, когда ждал первого звонка от Санто. Но я не
могу сказать, что тогда происходило со мной, что происходило с окружающим
миром. Эти дни совершенно перемешались в моей памяти, и я даже не в
состоянии восстановить их последовательность. Я переходил от надежды к
отчаянию, от радости к грусти, и лишь одно было постоянно - ожидание. Не
знаю, как все обернулось бы, продлись ожидание месяц или два. Иногда мне
кажется: я не выдержал бы и дня сверх прошедших в этом ожидании. Временами
я впадал в депрессию, и мне казалось, что я хочу невозможного, что
сотворить задуманное свыше человеческих сил. Временами я боялся этого
своего творения, боялся сразу понять, что это звонит не Санто, а нечто
совершенно чуждое, нечто нечеловеческое, холодное и бездушное, боялся не
найти в себе сил признаться в своем понимании подмены, не найти сил
бросить трубку, боялся, что буду говорить с ним, с этим несуществующим
монстром из несуществующего мира, и буду обманывать себя, представляя дело
так, будто это не сотворенный мною образ Санто, а живой, реальный Санто
звонит по телефону, и буду знать, что обманываю себя...
Но однажды он все-таки позвонил.
Это произошло недели через две. Я услышал его голос в трубке и
позабыл обо всем. Потому что это был голос настоящего, живого Санто.
Потому что мы разговаривали с ним как раньше, как будто и не было между
нами двух лет молчания. И я, говоря с ним, внутренне смеялся и над ним, и
над собой, и над созданной мною программой, и жизнь казалась мне
прекрасной, и мир наш снова был хорошим, добрым миром, в котором жили
прекрасные, верные друзья, миром, от которого не было необходимости искать
спасения у бездушной машины.
Я не верил в то, что говорю с собственной программой. Не верил до
сегодняшнего вечера.
Этого просто не могло быть. Как я, простой человек, пусть даже и
очень хороший программист, как мог я создать такую программу, что даже сам
не способен отличить ее от живого человека? Как мог я, работающий над
созданием искусственного интеллекта уже многие годы, попутно, в свободное
время, создать этот интеллект, основанный на каких-то абсурдных принципах,
совершенно отличный от того, чего мы добиваемся? Нет, я никак не мог
поверить, что тот Санто, которого я создал, и тот, с которым разговаривал
по телефону - одно и то же. Я не верил в это до сегодняшнего телефонного
звонка.
Но остановиться я уже не мог.
Ступив на этот путь, я понял, что рано или поздно захочу создать тем
же путем и всех остальных, всех своих друзей, без которых мое
существование просто немыслимо, всех тех, с кем встречаюсь только от
случая к случаю - или уже не встречаюсь вовсе, заменив встречи телефонными
разговорами. Рано или поздно мне пришлось бы создать их всех, чтобы никто
из них не замолчал на годы.
Это было неизбежно, и я смирился с этой неизбежностью. То, что мне
суждено создать образы или отражения своих живых друзей было
предопределено. Если бы я был художником, я написал бы их портреты, и они
глядели бы на меня со стен, и я разговаривал бы с ними, как с живыми
людьми. Если бы я был писателем, я поселил бы их в своих повестях и
рассказах, и сам переселился бы в мир, созданный мной на бумаге. Мне
суждено населять образами моих друзей те миры, ту третью природу, которая
создается человеческим воображением. Я - программист, и я поселил
создаваемые мною образы там, где смог.
Я создал их всех. Эллу, Эдвина, Карла, Линто, Марка... Всех, кого
считал своими друзьями. Это было совсем просто теперь, когда первый, самый
трудный шаг был сделан. И совсем недорого. Я поселил их внутри
информационной системы и заставил их учиться у тех, чьими образами они
были, слушать наши телефонные разговоры и ждать того времени, когда эти
разговоры прекратятся, чтобы ожить тогда самим и тихо и незаметно занять
места ушедших...
Впрочем, теперь все это не имеет значения. Но я ни о чем не жалею.
Мне было бы гораздо тяжелее, если бы они перестали звонить. Что чувствовал
бы я тогда? Обиду. Вину. Горечь. Отчаяние. Но пока они звонят, пока в
телефонной трубке раздаются их голоса, жить еще можно. Можно мириться с
неудачами и разочарованиями, можно надеяться на какие-то перемены. Можно
без конца откладывать встречи, ссылаясь на какие-то обстоятельства.
Обстоятельства всегда выручат. У них тоже обстоятельства. И они тоже все
понимают. Мы ведь свободны в своих поступках, и нам вполне хватает тех
голосов, что мы слышим по телефону.
И вот три месяца назад мне в голову пришла мысль, что необходимо
создать в машине еще один образ. Образ себя самого.
Рано или поздно мне суждено было создать свой портрет. Чтобы однажды
остановиться перед ним и взглянуть в глаза самому себе.
Это было совсем нетрудно. Еще один призрак поселился в
информационно-вычислительной системе и начал призрачную жизнь в моей тени.
Я наделил его жизнью, но оставил ждать. Именно так в свое время
представлялось мне наше с ним сосуществование. Когда-нибудь он тихо и
незаметно займет мое место у телефонной трубки, и друзья мои не
почувствуют потери, и жизнь будет течь как прежде.
...И все же - зачем он поехал в аэропорт? Зачем позвонил мне? Я дал
ему свободу действий, но не до такой же степени, чтобы за эти три месяца
он стал совершенно отличным от меня человеком. Ведь то, что он сделал,
должно было иметь какую-то причину, известную нам обоим. Или же я сам не
решаюсь заглянуть в свою душу и найти эту причину? А он решился это
сделать. Тогда получается, что я достиг совершенства в своих творениях,
что я создал настоящих живых людей, которые могут мыслить, чувствовать,
совершать поступки. Тогда в чем же их отличие от нас, и что может служить
мерилом реальности? И кто тогда мы сами?
Я взглянул на часы. Где он сейчас? Еще едет в экспрессе из аэропорта
или уже идет по улице к дому, и дождь хлещет его по лицу, и он опускает
голову навстречу ветру, стараясь побыстрее дойти до подъезда? Возможно,
вот сейчас, в эту самую секунду, он снимает в прихожей свой мокрый плащ,
открывает дверь комнаты, берет трубку...
Я вздрогнул, услышав звонок. Дал телефону прозвонить пять раз, потом
подошел.
- У меня мало времени, - сказал он. - Автобус задержался.
Я ничего не ответил.
- Я улетаю не один.
Я вдруг все понял. Сердце сжалось в тоске.
- Она не будет тебе больше звонить, - сказал он.
- Ты не можешь этого сделать.
- Я не могу этого не сделать. Я слишком долго мечтал об этом.
Это я, я слишком долго мечтал об этом!
- Слушай, ты! - заорал я в трубку. - Ты, ненормальный, ты не можешь
этого сделать! Тебя же нет, понимаешь ты это? Тебя же нет!
- А ты в этом уверен? - спросил он внешне спокойно. - Может быть, это
как раз тебя нет? Или нет нас обоих? Как понять, кто из нас двоих
существует на самом деле? Я помню себя с тех же самых пор, что и ты, и для
меня мой мир и мое прошлое не менее реальны, чем для тебя...
Я знал, что он прав, и мне нечего было ему ответить. Но я знал и еще
кое-что, и он тоже знал это. При всем нашем сходстве он, мой двойник, был
в чем-то неуловимо лучше меня. Создавая его, я, сам того не желая, делал
его таким, каким хотел бы себя видеть, добавлял в свой портрет почти
неуловимые черты, и теперь эти черты, эти достоинства, которых не было в
оригинале, обратились против меня самого! Мой двойник был неуловимо лучше
меня, чуть решительнее, чуть добрее, чуть щедрее, чуть честнее. Почти
неосознанно, почти неуловимо я сглаживал в своем портрете то, что мешало
мне жить, добавлял то, чего мне не хватало. И вот теперь наступала
расплата!
- Не все еще потеряно, - сказал он мне. Я вдруг вспомнил, что, пока я
думал, он не произнес ни единого слова. Видимо, мысли наши текли почти
одинаково.
- Что? - спросил я, предугадывая ответ. Голос мой слегка дрожал, и я
никак не мог унять дрожь в руках.
- Билеты лежат в кассе аэропорта. Свой ты получишь по паспорту. До
вылета два часа.
Я все понял.
- Ты тоже не уверен, - сказал я ему.
- Я почти уверен, - ответил он. - Но у тебя остается шанс. Не
забывай, это последний. И прощай.
Он повесил трубку.
Да, это был мой последний шанс. Последний в жизни шанс вырваться из
плена созданного мною мира, и, если я его упущу, если не решусь испытать
его, я останусь в этом мире навеки один. И ничто тогда не спасет меня от
одиночества. Я буду говорить с друзьями по телефону, но перестану верить в
их реальность. Я буду пытаться вернуться в обычную жизнь, но не смогу
этого сделать, потому что постоянно буду бояться окончательного и
бесповоротного подтверждения того, что я уже совершенно один. Если я не
решусь проверить это сегодня, сейчас, я уже никогда не решусь это сделать.
Но шанс у меня еще оставался. Еще не все было потеряно. Еще была
