Сергей КАЗМЕНКО
Сборник рассказо и повестей
СОДЕРЖАНИЕ:
БРЕМЯ ИЗБРАННЫХ НАПРЯГИТЕ ВООБРАЖЕНИЕ
БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ ОЖИВЛЕННОЕ МЕСТО
ВАРИАЦИЯ НА ТЕМУ ДРЕВНЕГО МИФА ОХОТА НА ЕДИНОРОГА
ВОДОПОЙ ПАСТЬ
ВЫСШАЯ ИСТИНА ПОСЛАНИЕ
ГОЛОС В ТРУБКЕ ПОСЛЕДНИЙ КОРАБЛЬ
ДЕНЬГИ ДЕЛАЮТ ДЕНЬГИ ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ
ДО ЧЕТЫРНАДЦАТОГО КОЛЕНА ПОД ПРИЦЕЛОМ ОПАСНОСТИ
ЕРЕСЬ ПОСЛЕДНЯЯ ОХОТА НА ГВАБЛЯ
ЗАКОРЮЧКА ПРАВО СОБСТВЕННОСТИ
ЗАЩИТНИКИ РЕКЛАМАЦИИ НЕ ПРИНИМАЮТСЯ
ЗАПАС ПРОЧНОСТИ СВИДАНИЕ С КАДАВРОМ
ИЗГОНЯЮЩИЕ БЕСОВ СИЛА СЛОВА
ИСКУШЕНИЕ СОН РАЗУМА
ИСПОЛНИТЕЛЬ ЖЕЛАНИЙ СТРАШНЫЕ СКАЗКИ
КОГДА БОГИ СПЯТ УСЛОВИЕ УСПЕХА
КОММЕНТАРИЙ К ЛЕГЕНДЕ ФАКЕЛ РАЗУМА
ЛЕКЦИЯ ФАКТОР НАДЕЖДЫ
ЛЮБИТЕ ЛИ ВЫ ЯБЛОЧНЫЙ ПИРОГ?
МАТЕРИАЛИСТ
МИРОТВОРЦЫ
МНЕ ЗДЕСЬ НЕ НРАВИТСЯ
МУЗЕЙНАЯ РЕДКОСТЬ
Сергей КАЗМЕНКО
ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ
Утрата тогда казалась невосполнимой.
Скорбь наша была безграничной.
Еще вчера, казалось бы, полный сил и творческих планов, вечный
возмутитель спокойствия, само имя которого многих приводило в ярость (и
давало, между нами говоря, неплохо на этой ярости заработать - но это так,
к слову), Он ушел из жизни - и оказалось, что вакуум, оставшийся на Его
месте, нечем заполнить.
Правда, мы далеко не сразу осознали всю несоразмерность потери.
Сейчас об этом как-то странно вспоминать, но первые два-три года после Его
безвременной кончины в Него продолжали по инерции лететь гневные стрелы
далеко не всегда объективной - что греха таить? - критики. Но постепенно
даже тем, кто не слишком-то жаловал Его при жизни, пришлось признать, что
в Его лице мы потеряли действительно большого мастера, настоящего
художника и человека. Конечно, Его творчество осталось с нами. Остались и
те, кто называл себя Его учениками и продолжателями Его дела. Но ничто
ведь не сможет заменить нам Его таланта и обаяния Его личности, все это -
лишь след от сгоревшего безвозвратно метеора.
Примерно так начал я свою речь на том юбилейном вечере. Хорошая
получилась речь. Прочувственная. И аплодировали мне дольше, чем
Рагунскому, хотя он и член Секретариата. И даже входил в свое время в
комиссию по установке памятника - этот тип всегда чует новые веяния и
умеет пролезать во все щели. Но сомневаюсь, чтобы он верил хоть чему-то, о
чем говорил. Я же не кривил душой, когда сказал, например, что всегда
выделял Его творчество из ряда серых поделок, заполонивших нашу
литературу. А то, что не говорил тогда об этом - что ж, время было другое.
И не всегда можно было прямо высказывать свои мысли и показывать свои
истинные симпатии. А что касается той статьи... Во-первых, подписал ее не
я один, а писал вообще Карбанов - не то сам, не то с чьей-то помощью. И,
по-моему, не стоило бы сейчас заострять на ней внимание. Обычный
литературный процесс, обычная критика, без которой, несомненно, Его талант
не смог бы развиться. К тому же тогда такие статьи лишь повышали
популярность автора, а то, что после этого издательство расторгло с Ним
договор, на Его творчестве сказалось весьма благотворно. Бывают такие
натуры, которые поднимаются лишь в борьбе с трудностями и способны
зачахнуть в тепличных условиях - Он был как раз из таких. Критика должна
быть суровой, но объективной, и тогда она поможет автору подняться на
новые вершины в творчестве. Надо только знать меру. Вот Рожин с Капустяном
этой меры не знали, они в свое время вообще призывали гнать Его из
литературы. Потому теперь и суетятся, стараются замолить грехи.
А мне замаливать нечего. И в своей речи на юбилейном вечере я,
сохраняя достоинство, поставил окончательную точку, определив свое
истинное отношение к Его таланту и Его вкладу в нашу великую литературу.
После юбилейного заседания состоялся банкет. Это, правда, нынче не
поощряется, но не устроить банкет в такой день было бы даже неприлично по
отношению к Его памяти. Речи на торжественных заседаниях - дело, конечно,
хорошее, но всего в таких речах не выскажешь. Обстановка не позволяет. А
поговорить было просто необходимо. Тем более, что, будь Он жив, банкета бы
не миновать - покойник любил погулять, что бы там ни говорили те, кто
сегодня причесывает его биографию. И закончиться такое гулянье могло бы
далеко не мирно, с Ним всякое бывало. Так что, будь Он жив, я не рискнул
бы пойти на такое мероприятие. Но сейчас, конечно, никаких эксцессов мы не
ждали - люди все собрались солидные, с положением, умеющие держать себя в
руках.
Во главе стола мы поставили Его портрет, перенесенный из вестибюля -
тот, что висел над президиумом во время торжественного собрания, был бы
слишком велик. На этом портрете Он был совсем как живой, и улыбаясь
смотрел на всех нас, расположившихся за столом. Правда, устроители вечера
перестарались - в жизни Он никогда не носил костюмов, а уж надеть галстук
его не заставило бы, наверное, и обещание напечатать какое-нибудь из его
произведений в солидном журнале. Но, думаю, приодев Его, устроители не
ошиблись - в самом деле, появление Его в столь торжественной обстановке в
каком-нибудь разодранном свитере и с прилипшей к губам папиросой было бы
совершенно неуместным. Нужно всегда действовать сообразно обстановке.
Поначалу, как это обычно бывает, атмосфера за столом была несколько
напряженной. Не все присутствующие находились друг с другом в хороших
отношениях, и только такой важный повод заставил нас собраться вместе. Но
постепенно, после первых тостов, языки развязались. Пошли разговоры,
кто-то вспомнил забавные эпизоды из Его биографии - о Нем можно было
рассказывать часами и не повторяться. Только Рожин совсем не к месту вылез
со своим тостом об истинном патриотизме и гражданственности, которыми
всегда отличалось Его творчество. Тут к месту было бы процитировать
рожинскую статью пятилетней давности, где автор обвинял Его как раз в
отсутствии гражданской позиции. Ей-богу, я чуть было не сделал такую
глупость, но вовремя вспомнил, что мою предпоследнюю рукопись еще могут
отклонить, и многое зависит от того, как поведет себя рожинский свояк. Но
я бросил взгляд на Его портрет и подмигнул, показывая, что меня-то Рожину
провести не удастся. Он, как мне показалось, подмигнул мне в ответ.
Честное слово, Он был мировым мужиком!
Потом слово взял Сухарчук.
Этот тип везде пролезть умудрится. Будь моя воля, уж его-то я никогда
на банкет не пригласил бы. Хотя, если разобраться, все мы здесь немного
посторонние, никто из нас не мог бы при жизни причислить себя к Его
друзьям. Разве что Филя - но Филя в друзьях-приятелях со всей богемой. Но,
честное слово, просто немыслимо было бы увидеть здесь всю ту публику, с
которой Он обычно водился. Да и сам Он... Ну кто бы мог подумать еще
несколько лет назад, даже после того, как Он уже ушел от нас, что придет
час, когда каждый будет рад считаться Его другом? Мне тогда эта мысль
показалась бы дикой, несуразной. Но почему? Ведь Он такой же, как и все
мы. Не завидовал же я, в самом деле, Его таланту и популярности? Зависть и
злоба - удел неудачников или же бездарей вроде нашего Рожина, у меня
просто нет причин для этого. И потому мы с Ним вполне могли бы дружить. Я
посмотрел в Его сторону, и мне показалось, что Он понимает мои мысли. Да и
как Ему не понять - ведь мы с Ним люди одного масштаба, и, проживи Он
дольше, я уверен, наша духовная близость, которую подсознательно я всегда
ощущал, привела бы к крепкой дружбе. Иначе просто быть не могло. Жаль,
жаль, что я не понял этого раньше.
А впрочем, ничего ведь еще не потеряно.
Общего разговора за столом давно уже не было. Народ разбился на
группы, где-то хохотали над очередным анекдотом, где-то пытались вести
серьезные разговоры, высказывая, как это обычно бывает, массу кажущихся
умными мыслей. Я поднялся, слегка покачиваясь подошел к Нему и сел рядом,
на место, с которого только что встал Капустян.
Он молча посмотрел мне в глаза.
- Не понимаю, - сказал я, закуривая. - Как ты его терпишь? Вспомни,
что он писал о тебе.
Он, как мне показалось, усмехнулся, но ничего не ответил. Ну конечно,
Он намекал на то, что и я не без греха. А сам Он что, никого никогда не
обидел? Да здесь, за этим самым столом больше половины тех, кто был Им так
или иначе обижен - но никто Его ни в чем не винит. Ведь Он же слышал,
какие произносились тосты, какие речи. В конечном счете, не так уж сильно
Они все Его обижали. В конечном счете, все мы квиты, и надо бы позабыть
все обиды.
Это примерно я Ему и высказал. Не помню уж, какими словами.
- А вот Капустян, - я нагнулся к самому Его уху, - тот действительно
сволочь. Он же...
- Капустяна ты не трогай, - сказал Он жестко. - Капустян человек
нужный.
Я сначала и не понял ничего. И только потом сообразил - и в голове
сразу прояснилось, как будто и не пил вовсе. Ну как я раньше не подумал -
Он же собирается свалить Хлобукова. Ну да, тогда, само-собой, без
Капустяна делать нечего. Я посмотрел на Него с интересом и уважением.
Действительно, надев этот костюм и галстук, Он здорово изменился. Кто бы
мог подумать раньше, что с Ним можно будет проворачивать такие дела? Зато
теперь... Мы же всю эту сволочь вот где держать будем! И я, чтобы он
понял, что на меня во всем можно положиться, показал Ему сжатый кулак и
сказал:
- Вот где они все у нас теперь будут!
- Это ты правильно понимаешь, - Он похлопал меня по плечу. - Заходи
завтра, договоримся, - и Он подмигнул мне правым глазом.
Я подмигнул Ему в ответ.
Мы с Ним прекрасно понимали друг друга.
Сергей КАЗМЕНКО
МАТЕРИАЛИСТ
Петр Гаврилович Вразмов был закоренелым, последовательным
материалистом. Он не верил в бога, чертей и прочую оккультную ерунду,
видел во всем этом лишь чье-то желание нажиться на легковерии недалеких
людей, и потому, считая себя человеком неординарным, смотрел свысока на
всех, кто проявлял хоть малейшие признаки идеалистического сознания. Легко
понять поэтому его возмущение, когда однажды перед самым концом рабочего
дня к нему в отдел кадров зашел элегантно одетый молодой человек и изъявил
желание купить его, Петра Гавриловича, бессмертную душу. Приняв это
предложение за глупый и по меньшей мере неуместный розыгрыш, Петр
Гаврилович вежливо - на всякий случай, чтобы не кусать потом локти с
досады - но твердо предложил молодому человеку удалиться. Но тот оказался
настойчивым.
- Я говорю совершенно серьезно, - сказал он в ответ на повторную
просьбу Петра Гавриловича покинуть кабинет и не мешать работать. - Мы
действительно хотим купить вашу душу.
- Да за кого вы меня принимаете? - возмутился наконец Петр
Гаврилович. - И вообще, кто вы такой? Я вас не знаю. Вы из какого отдела?
- Отвечу на первый вопрос, - не проявив и тени беспокойства сказал
молодой человек. - Мы принимаем вас за того, кем вы являетесь на самом
деле - за настоящего, чистого материалиста. В наше время, да будет вам
известно, такие люди - редкость не меньшая, чем во времена инквизиции.
Смешно сказать, но и сегодня почти все люди во что-то верят - кто в
