золота. Пониженный в должности и уязвленный этим, генерал Гарева готов
был выместить свое настроение на местных жителях, которые в его глазах
ничем не были лучше заокеанских индейцев, хоть и выглядели белолицыми
я считались католиками. К испанским войскам, во всяком случае, они
должного почтения, как и индейцы, не проявляли.
Бенито Парца так настойчиво добивался свидания с генералом, что
обозлил дежурного офицера, каковым оказался капитан Лопес.
Раздраженный подобострастным итальяшкой, Лопес все же вонял, что речь
идет об антииспанском заговоре, и допустил доносчика к генералу.
Тучный генерал Гарсиа готовился обедать и скорчил недовольную
гримасу на своем оплывшем лице, услышав, что ему предстоит заняться
делами на голодный желудок. Желая поскорее отделаться от итальянца, он
приказал ввести его.
- О, синьор генерал! Да продлятся ваши дни, как и дни его
величества короля Испании, самого католического из всех королей! -
заискивающе начал Парца.
- Дальше, дальше! - не отвечая на приветствие, буркнул генерал,
плохо разобравшись в испанской речи Парцы.
Капитан Лопес, долго живший в Генуе, взялся переводить невнятную
болтовню начальника тюрьмы.
Оказывается, в его тюрьме под видом посещения "вечного узника",
монаха Кампанеллы, еще тридцать лет назад готовившего восстание против
испанской короны и приговоренного к пожизненному заключению,
собирались заговорщики. Они вовлекли в свой заговор даже монсеньера
Спадавелли, приближенного к самому папе. И этот кардинал умудрился
обманом выцарапать у доверчивого святейшего отца всей католической
церкви помилование закоренелому заговорщику, который вместе с коварным
монсеньором Спадавелли покинул теперь тюрьму, чтобы поднять восстание
в Папской области против испанцев.
Генерал Педро Гарсиа отличался вспыльчивостью. Сообщение Бенито
Парцы вывело его из себя.
- Капитан Лопес! - хрипло скомандовал он. - Узнай, куда монсеньор
кардинал запрятал преступника, обманув самого папу. Наш долг - оказать
святейшему папе услугу и тотчас пресечь все подлые замыслы
заговорщиков.
- Они собирались у него в камере, синьор генерал, под видом
составления запрещенных святой церковью гороскопов. Это близко к
колдовству, а за него, как известно, карают не тюрьмой, а костром,
синьор генерал.
- Пусть перестанет болтать! - крикнул генерал Лопесу. - Вели ему
сказать, куда спрятали монаха.
- Мне удалось подслушать, как кардинал приказал кучеру ехать к
французскому посланнику.
- Ага! - воскликнул генерал, так надуваясь от ярости, что мундир
затрещал на животе. - Запрятать негодяя, исконного врага Испании,
которая ведет с Францией войну! Капитан Лопес, приказываю взять солдат
не только со шпагами, но и с мушкетами и без лишних разговоров
ворваться в дом, где засел преступник. Действовать, как в Мексике. Ты
понял?
- Понял все, мой генерал!
Гарсиа, поморщившись, бросил Парце кошелек, из которого переложил
в карман половину монет. Начальник тюрьмы, низко кланяясь и пятясь,
стал удаляться, бормоча благодарность от имени всех своих тринадцати
детей.
Генерал сел обедать, повязал салфетку, но аппетит пропал от одной
только мысли, что надо сообщить святейшему папе о принятых мерах,
упомянув при том имя кардинала Спадавелли. Но как это сделать, он
решить не мог, ибо не привык в Новой Испании к дипломатическим
уверткам, действуя лишь по своему усмотрению. Но вдруг, осененный
спасительной мыслью, он крикнул:
- Эй, Лопес! Ты не ушел? На случай, если придется извиняться перед
папой, учти, что монах не должен быть "схвачен".
- Как? - удивился заглянувший вновь к генералу Лопес.
- Ты вконец оглупел! Как расправлялся ты со жрецами?
- Понял все, - поклонился Лопес, помахав перед собой шляпой с
пером, и вышел.
Конный отряд испанцев под командованием капитана Лопеса в составе
десяти человек промчался по улицам Рима, разгоняя испуганных прохожих.
У дома французского посланника отряд спешился.
Лопес размещал солдат группами. Увидев заросли кустарника напротив
дома, он приказал там засесть двоим солдатам с мушкетами и взять на
прицел дверь и окна, если противник попытается спастись бегством.
Сам Лопес, в шляпе со свисающими полями, которые защищали его от
тропического солнца в Америке, с цветастым пером птицы кетсаль из
сельвы, решительно взошел на крыльцо и постучал в дверь ногой, встав к
ней спиной.
Он не успел среагировать на мгновенно открытые створки и не
увернулся от весьма чувствительного пинка ниже спины.
Капитан невольно пробежал; теряя равновесие, несколько шагов,
пересчитав ступеньки крыльца, и растянулся в пыли под громкий хохот не
только вышедшего на крыльцо человека, но и своих собственных солдат.
Вне себя от ярости капитан вскочил на ноги, обнажил шпагу и
бросился к обидчику, который тоже с обнаженной шпагой стоял в проеме
открытой двери.
- Прочь с дороги! - заорал Лопес. - Именем испанского короля я
требую выдачи преступного монаха Кампанеллы.
- Эта территория, сеньор испанец, по международным законам
принадлежит не испанскому, а французскому королю, именем которого я
предлагаю вам убраться отсюда к дьяволу.
- Мне плевать на твои международные законы. По велению моего
короля я и мои солдаты войдем в дом, кому бы он ни принадлежал, и
выволочем оттуда заговорщика.
- Вам придется убедиться в своей неспособности пройти мимо меня,
сеньор! - на приличном испанском языке заметил незнакомец.
- Кто ты такой, - заорал Лопес, - чтобы вставать у меня на дороге?
- Тот самый камень, о который вы споткнетесь, сеньор.
Сзади защитника дома показался французский посланник.
- Сеньоры! - воскликнул он тоже по-испански. - Умоляю вас не
прибегать к силе оружия. Все мы одинаково чтим власть святейшего лапы
Урбана Восьмого, и я честью дворянина заверяю вас, что в моем доме нет
никого, появившегося там помимо воли святейшего папы.
- А я тебе покажу, где ожидают тебя и твой папа, и твоя мама,
которые наверняка уже сдохли! - закричал Лопес, одновременно давая
сигнал солдатам штурмовать дверь.
Сам он ринулся на защитника дома впереди всех и остановился, не
понимая, что произошло. Он стоял перед довольно молодым французом, в
руке Лопеса не было шпаги, которой только что собирался проткнуть
наглеца.
Лопес непроизвольно отскочил в сторону, давая солдатам дорогу к
противнику.
Но противник сам перешел в атаку и уже не применял своего
излюбленного приема, с которого когда-то начал в Париже блистательную
карьеру дуэлянта.
Первого же солдата молниеносным, неуловимым движением он сразил
ударом в грудь, и тот со стоном повалился к его ногам. Второй солдат
был также поражен ударом шпаги, получив тяжелое ранение. Третий упал
рядом.
Четвертый, пятый, шестой полегли следом за ними.
Лопес меж тем подобрал свою шпагу, но не решался ринуться в бой.
Он оглянулся на кусты и дал сигнал.
Раздались почти одновременно два выстрела, и стоявший на крыльце
Сирано де Бержерак, пронзенный, повалился назад на французского
посланника.
- Вперед! За монахом! - крикнул Лопес и ринулся в дом, оттолкнув
изящного французского посланника.
Капрал Карраско ворвался в дверь следом за капитаном.
По улице вскачь неслись запряженные цугом кони, карета, громыхая
огромными колесами, подпрыгивала на камнях.
Трудно было поверить, что столь старый кардинал может распахнуть
дверцу, на ходу выскочить из кареты и, держа крест в поднятой руке,
взбежать на крыльцо.
- Именем господа бога заклинаю от имени святейшего папы Урбана
Восьмого прекратить насилие!
Как ни был Лопес воспитав в духе силы, жестокости и произвола, но
вид старца с поднятым крестом, в развевающейся алой мантии остановил
его.
Он крикнул, чтобы капрал вернулся.
- Монсеньор! Мы только защищались. Видите - шесть убитых. Мы лишь
воздали должное убийце, - говорил Лопес, кланяясь кардиналу.
Смущенный капрал вышел из дома и, прежде чем вложить шпагу в
ножны, вытер ее о край камзола.
Капитан переглянулся с ним.
Сидевшие в засаде солдаты с мушкетами вышли, не успев перезарядить
ружья. Они за ноги стащили к коням убитых, хотя двое подавали признаки
жизни, и перебросили их через седла лошадей.
Капрал Карраско подвел капитану его коня. Лопес скомандовал:
- Дело сделано, скачем к генералу Гарсиа.
- Вашему генералу придется явиться на аудиенцию к святейшему папе
Урбану Восьмому, которую он назначает ему завтра.
Лопес поклонился, хотя с большим удовольствием пронзил бы и этого
дряхлого жреца своей доброй шпагой, но кто знает, чем это может
обернуться. Здесь все-таки не славная Америка, где знаешь, как надо
себя вести.
Солдаты повезли павших на поле боя, а капитан Лопес помчался к
тюрьме, напротив которой квартировал генерал Педро Гарсиа, не предвидя
с его стороны особых похвал, хотя собирался доложить ему, что "дело
сделано", с монахом покончено. По крайней мере, он так понял своего
побывавшего в доме капрала Карраско.
Когда Лопес докладывал генералу о сражении, то единственный
защитник дома у него превратился в засевший там отряд отборных
французских солдат, которых удалось одолеть благодаря его военной
хитрости, связанной с засадой и применением мушкетов, взять которые
мудро приказал генерал.
- Все-таки пуля, мой генерал, сильнее шпаги, - закончил он свой
доклад, в котором упомянул, что все защитники дома, а также
заговорщик-монах, бежавший из тюрьмы, уничтожены.
Появление кардинала он изобразил как злой рок, помещавший ему из
боязни за его превосходительство генерала Педро Гарсиа должным образом
отметить победу.
На следующее утро в восемь часов страдающему одышкой генералу
Гарсиа пришлось подняться по лестнице ватиканского дворца и, сдерживая
тяжелое дыхание, выслушать стоя наставительные упреки святейшего папы
Урбана VIII, на аудиенцию у которого он в других условиях и не смел
рассчитывать.
Вернувшись от папы, генерал Гарсиа слег, он был почти уверен, что
ватиканский гонец уже скачет в Испанию с посланием папы к королю.
И был прав. Гонец в двухцветной форме скакал, меняя лошадей, чтобы
не морским, а сухопутным путем, через Апеннины, добраться до Испании.
Пока скакал гонец, в Риме по его улицам двигалась печальная
процессия.
Ее возглавлял сам кардинал Спадавелли, правда, почему-то не в
полном облачении, подобающем такому случаю, и не пешком, а в карете,
за которой двигались профессиональные плакальщицы, оглашая улицы
Вечного города отработанными рыданиями, затем граубинденцы во главе с
лейтенантом Вильгельмом Бернардом несли два гроба. Процессию замыкали
ехавшие в карете французский посланник Ноаль в самой парадной форме с
черной повязкой на рукаве камзола, отороченной черными кружевами, и
его друг писатель Ноде, роль которого в двигающейся по улицам Рима
процессии была отнюдь не последней.
Похоронная, как могло со стороны показаться, процессия
направлялась не на кладбище, а вышла на Аппиеву дорогу. Миновав
старинные мраморные виллы перед пересечением с другой дорогой,
процессия остановилась. Плакальщицы были отпущены, карета кардинала,
выполнившая свой долг, заставляя встречных испанских солдат
сторониться, вернулась назад к Ватикану, а граубинденцы вместе со
своим лейтенантом, сопровождаемые каретой французского посланника,
свернули на запад к Тибру. Дальше странная процессия двигалась вдоль
его берега до самого устья, где еще задолго до порта остановилась
