которого, как наместники святого Петра, они себя провозглашали,
никогда не приходил на помощь страждущим и несчастным, обещая им
избавление от всех бед лишь в загробной жизни.
Сознание всего этого зрело в уме отважного дуэлянта,
воспринимавшего жизнь с одной лишь стороны, считающего, что шпага,
которой он виртуозно владел, решает все. Однако он с горечью думал,
что его успехи могут быть названы "удачами неудачника".
Однако, холодно размышляя, он уже понимал, что вечером, когда
враги в неистовой толпе накинутся на него со всех сторон, шпага едва
ли окажется лучше перышка.
Шагая по Парижу мимо карет с гербами на дверцах, храпящих,
цокающих подковами запряженных цугом лошадей, надменных всадников в
шляпах с перьями и подобострастно кланяющихся простолюдинов с унылыми,
сытыми или веселыми лицами, толстых, переваливающихся с ноги на ногу
матрон и куда-то спешащих хорошеньких парижанок, Савиньон, погруженный
в себя, ничего этого не замечал, направляясь прямо в былой свой
коллеж. Там он нашел экзекутора и впервые, по собственной воле провел
вместе с ним три часа в свободном, к счастью, карцере.
И ему снилась после первая встреча с экзекутором, только что
появившимся в коллеже де Вове индейцем из племени майя, которому
предстояло истязать провинившегося Сирано двадцатью пятью ударами
плетью со свинчаткой. А он, едва закрылась дверь камеры порок, упал на
колени перед Савиньоном, приняв его из-за носа, начинающегося выше
бровей, за потомка белокожих богов, тысячелетия назад побывавших на
полуострове Юкатан. Так экзекутор стал тайным другом "юного потомка
богов", обучив его приемам божественной борьбы без оружия с
движениями, ускоренными в три-четыре раза, и силой удара, умноженной в
десять с лишним раз.
Индеец еле растормошил его, когда начало смеркаться, заставив
проделать упражнения на быстроту движений.
Карета кардинала, запряженная бешеными лошадьми, обогнала
Савиньона, когда тот еще только шел днем по парижским улицам. Кардинал
спешил в Лувр сообщить королю важную весть. Но она не касалась,
конечно, ведущихся военных действий, отраженных на разложенных в
кабинете Ришелье картах, бесед с послами союзных по Тридцатилетней
(как впоследствии ее назвали) войне с обескровленными ею странами, в
первую очередь с Испанией и габсбургской династией. Дело на этот раз
для короля было куда более важное, способное привести его величество в
хорошее расположение духа, которого он со вчерашнего проигрыша в карты
пятисот пистолей был лишен.
Несмотря на стремление короля Людовика XIII выглядеть всегда
величественно, все же ему не удавалось скрыть природной пронырливости
и своих порывистых движений. Выставленная вперед голова с
топорщащимися подкрученными усами, тяжелая бурбонская нижняя часть
лица создавали впечатление, что королю все время надо что-то
выискивать для себя особо приятное, могущее доставить удовольствие.
- Ваше величество, хочу напомнить вам, что сегодня день святого
Эльма, - обратился к нему со смиренным, но многозначительным
выражением в голосе кардинал Ришелье.
- Да заступится он за вас перед всевышний, - пробормотал король. -
В нашей стране мы чтим его наравне со справедливостью, о которой
печемся.
- Это известно всей Франции, потому я и решился сегодня, ваше
величество, предоставить вам удовольствие.
- Удовольствие? - насторожился король. - Охота, бал или что-нибудь
менее людное? - со скрытым значением произнес он, улыбаясь и пряча
лукавый взор.
- Зрелище, ваше величество! Еще вчера я приказал привезти к
Нельской башне и сложить напротив вашего дворца изрядный запас
топлива, и сегодня, когда стемнеет, там будет разложен великолепный
костер, который волшебно отразится в Севе и даст возможность и вам,
ваше величество, и ее величеству прекраснейшей из королев, и всем
вашим приближенным получить наслаждение от редкой, невиданной дотоле
иллюминации.
- Как это вам пришло в голову, Ришелье? Вы радуете меня! Я уже
думал, что умру со скуки, вы ведь знаете, как она мучает меня!
- Огни, ваше величество, вспыхивающие в грозовые дни божьего гнева
на устремленных в небо остриях церкви святого Эльма, навели меня на
мысль, что день этого святого, даже вдали от его церкви, надо отмечать
огнем. И это будет красиво!
Король оживился:
- Вы истинно государственный человек, кардинал! Ваши предлагаемые
мне решения всегда проникнуты высшей мудростью. Мы с вами будем вместе
наблюдать за вашей выдумкой, сидя у окна за шахматным столиком. Вчера
я так досадно проигрался в карты!
- Вам, несомненно, удастся взять реванш за шахматной доской, ибо я
не знаю другого такого мастера этой игры, как ваше величество.
- Можно подумать, что я никогда вам не проигрываю.
- Только от снисхождения, ваше величество.
- В таком случае мы разыграем испанскую партию, хотя вы и терпеть
не можете испанского короля.
- Моя задача - освободить вас от этих докучливых политических
забот, ваше величество.
- Хорошо, кардинал! Я сам объявлю придворным о предстоящем
зрелище, уготованном нам вашей заботой. Пришлите ко мне
церемониймейстера двора.
Кардинал величественно поклонился, но не двинулся с места. Лишь
когда какой-то вельможа стал раскланиваться с ним, он послал его, как
лакея, за церемониймейстером.
Король повел носом и усмехнулся. Ему было приятно хоть чем-нибудь
досадить кардиналу.
К вечеру по случаю иллюминации, посвященной святому Эльму, о чем
прошел слух по всему Парижу, обитателя Лувра во главе с королем и
королевой Анной, не утратившей своей легендарной красоты, теснились у
окон, выходивших на Сену, каждый на своей половине. Силуэт Нельской
башни с открытыми в ней воротами вырисовывался на чистом небе. Костер
разожгут одновременно с закрытием Нельских ворот.
К берегу Сены перед Лувром стали съезжаться богатые экипажи, а в
их числе карета с графским гербом на дверцах, в окошке которой
виднелось прелестное личико графини с кокетливой родинкой на щеке.
Ее уже ждал спешившийся всадник, по-крысиному ловко юркнувший к
открытому окну остановившейся кареты.
- Что нового у вас, маркиз? - жеманно спросила графиня де Велье,
ответив на церемонное приветствие своего приближенного. - Вы перестали
баловать меня пикантными подробностями, а это грозит вам потерей моего
расположения.
- Упаси бог, графиня! Лучше мне попасть в клетку смертников. Но я
сумею увильнуть от этого, поскольку у меня припасено нечто особенное!
- Что? Что? - почти высунулась из окна прелестная графиня. -
Неужели она и он?.. Ах, это просто ужас!
- О нет, мадам! Еще пикантнее!
- Не мучьте меня, я сгораю от нетерпенья!
- Сгорать будете не вы, а нечто совсем другое, графиня!
- Это связано как-нибудь со святым Эльмом? Говорите же!
- Огни святого Эльма возгораются в дни божьего гнева,
громыхающегося в небесах. Сегодня можно ждать грома.
- Боже мой! Гром в ясном небе? Мне страшно.
- На этот раз гроза будет особенной. Не в небе, а на земле.
- Может быть, здесь небезопасно и нам лучше уехать?
- Вас отделит от нее река! На том берегу, мадам, произойдет это
пикантное, я бы сказал, событие.
- Как? У Нельских ворот, у всех на виду? Срам какой! Вы просто
невозможны, маркиз.
- Костер, разложенный для всеобщего удовольствия, будет не
простым.
- Ну ясно, не простым. В честь святого Эльма. Я тоже поминала его
в своей утренней молитве.
- На костре будут сожжены книги Декарта, осужденного святейшим
папой.
- А кто это такой? Еретик? Так почему же его самого не сожгут на
этом костре?
- Он успел укрыться в Нидерландах, мадам.
- Какая жалость! Я никогда не видела сожжения людей! Говорят, они
кричат. От одной только мысли об этом у меня мурашки бегут по спине.
- Я хотел бы быть одной из этих "мурашек".
- Оставьте вы! У меня замирает сердце!
- Вашему столь дорогому мне сердцу еще придется замереть сегодня,
мадам.
- Неужели? Значит, его все-таки поймают и сожгут?
- Если не его, то кое-кого другого вам придется помянуть сегодня в
своей вечерней молитве. Вы видите эту карету?
- Конечно! Кто в ней?
- Баронесса де Невильет. Она явилась сюда ради него...
- Боже мой! Она же стара, у нее столько морщин. И все-таки ради
кого-то примчалась сюда? Поистине "маленькая собачка до старости
щенок"!
- Графиня! Вы так же прекрасны, как злы! Она приехала ради своего
крестника.
- Вот как? Кто это?
- Если вы домните, на вечере у нее забавлял стишками молодой
скандалист, который потом отделал шпагой бедного графа де Вальвера.
- Этот, с безобразным носом? Вероятно, он не пользуется успехом у
дам. И вряд ли может иметь отношение к чему-нибудь пикантному. - Если
не считать пикантным поединок одного человека со многими.
- Сразу несколько поединков! И на глазах у короля, их
запретившего! Это действительно пикантно! - И дама залилась звонким
хохотом. - Какой же вы шутник, однако!
- Король запретил поединки между двумя дворянами, а мы с вами,
вместе с королем из Лувра, посмотрим, как Сирано будет отбиваться от
целой толпы простолюдинов, истинных католиков, возмущенных его
намерением вопреки воле святейшего папы помешать сожжению книг.
Именно так рассуждал и король Людовик XIII, когда после дебюта
начатой с кардиналом шахматной партии тот сообщил ему о дерзком
желании Сирано вмешаться в святое дело, порученное монахам, весь день
собиравшим по монастырям книги Декарта.
- Конечно, кардинал, мы с вами запрещали только поединки чести -
между двумя противниками, - говорил король, - но отнюдь не все виды
сражений, иначе нам пришлось бы капитулировать даже перед Испанией.
- Это так же не может случиться, ваше величество, как победа
одного безумца над ста противниками.
- Но в шахматах, ваше преосвященство, я люблю пожертвовать вам все
фигуры, чтобы последней поставить мат.
- Но перед костром у господина Сирано де Бержерака не будет ни
одной фигуры для жертв, кроме самого себя.
- Посмотрим, посмотрим, - нетерпеливо завертел выставленной вперед
головой король. - Не пора ли закрывать Нельские ворота и зажигать
костер?
- Все придет в свое время, если Господин Сирано де Бержерак не
опомнится и не опоздает.
- Вы допускаете, что он может струсить?
- Это его единственный путь к спасению, но ведущий, увы, в
Бастилию за стократное нарушение вашего запрета на дуэли, ваше
величество.
- Неужели стократного? Ну и молодец! - не удержался король от
возгласа. - Кстати, не ваши ли это монахи выстроились чуть ли не
солдатским строем перед сваленными дровами и хворостом?
- У каждого из них к груди прижато по два-три тома сочинений
Декарта.
- Полит ли хворост маслом? - осведомился король.
- Уже зажгли факелы, ваше величество.
- Кажется, я прозевал фигуру, - рассердился король. - Вы
заговорили меня. Впрочем, не Сирано ли это появился между костром и
толпой монахов? Вооруженный против безоружных! Где же тут равенство
сил?
- Но за монахами вы можете увидеть толпу истинных католиков. У них
найдется чем сломать даже лучшую шпагу.
- Надеюсь, и шею еретика?
- Да, - задумчиво заметил кардинал, - его действия можно расценить
и как еретические, направленные против буллы папы.
Монахи меж тем подошли к просмоленным поленьям я предусмотрительно
политому маслом хворосту и подожгли костер.
Пламя взвилось к небу, вызвав вопль восторга у всех, кто находился
